Александр Черепков. Молчание глубин.

(Публикация из журнала ФСБ РФ “Служба Безопасности” № 3-4, 1996 г. по материалам следственного дела о гибели линкора “Новороссийск” из архивов ФСБ.)

Кончался крымский октябрь.

В полном разгаре была осенняя боевая учеба. Уходили в море одни корабли, возвращались, выполнив учебно-боевую задачу, другие. Вернулся с моря и встал на свое место на рейде флагман эскадры линейный корабль “Новороссийск”.

СПРАВКА.

Построен на итальянской верфи “Ансальдо-Амнистранг” в 1910 году. В состав военно-морских сил Италии передан в 1914-м. До 1949 года числился под наименованием “Джулио Чезаре” (“Юлий Цезарь”). В 1949 году по плану репараций - раздела между странами антигитлеровской коалиции военного имущества - передан СССР. 6 февраля 1949 года представители советского военно-морского флота подписали акт приемки линкора. Кораблю присвоено новое имя - “Новороссийск”. 22 февраля 1949 года специальная перегонная команда вывела линкор из бухты Волона в Албании. 26 февраля “Новороссийск” встал на якоря в Севастопольской бухте. Перегонная команда возвращена к местам своей прежней службы. Штатные места на линкоре занял личный состав линкора “Архангельск”.

ПРИМЕЧАНИЕ К СПРАВКЕ

“Архангельск” - линкор британских ВМС “Ройял Соверин”. В 1944 году передан СССР для усиления Северного флота. В 1949 году возвращен Великобритании. Экипаж “Новороссийска” - 68 офицеров, 243 старшины. 1231 матрос.

На момент трагедии командир линкора капитан 1 ранга А.П.Кухта находился в отпуске. Обязанности его исполнял старший помощник капитан II ранга Г.А.Хуршудов.

... К полуночи 28-го вернулись на корабли и разошлись по кубрикам отдыхать последние уволенные на берег. В ноль-ноль часов на кораблях, в том числе и на “Новороссийске”, заступила на вахту очередная смена.

До половины второго ночи 29 октября все было спокойно. А потом...

“29 октября в 1 час 40-45 минут помощник оперативного дежурного по Особому отделу флота доложил мне, что на линкоре “Новороссийск” произошло чрезвычайное происшествие, корабль тонет”.

(Из доклада заместителя начальника Особого отдела КГБ по Черноморскому флоту.)

“В 01 час 50 минут мне сообщил оперативный дежурный штаба ЧФ о взрыве на ЛК “Новороссийск”, добавив, что там большие человеческие жертвы, и потребовал, чтобы я и военный прокурор срочно выезжали на Графскую пристань, где ожидает катер...”

(Из докладной записки старшего военного следователя военной прокуратуры Севастопольского гарнизона.)

Взрыв слышали не только на кораблях, но и в городе - след его остался на лентах самописцев геофизических станций Крыма.

Схемы разбирательства с любыми ЧП при всей их разнице схожи. Есть вопросы, стандартные для всех ситуаций. Первый из них: что произошло? Следующий: почему? Далее: как это выглядело? И, наконец, самый последний из главных: кто из людей, обязанных по долгу службы участвовать в ликвидации последствий, в спасении корабля и экипажа, что именно сделал для выполнения этих задач, все ли и всеми было сделано; если не все и не всеми, то почему?

Поиском ответов на эти вопросы и занялась правительственная комиссия во главе с заместителем Председателя Совета Министров СССР В.А.Малышевым.

Будучи министром судостроительной промышленности. В.А.Малышев настолько глубоко знал свое дело, что свободно читал любой сложности теоретические чертежи и отлично разбирался в вопросах непотопляемости и остойчивости кораблей. При нем начали осваивать головные образцы самых современных в ту пору боевых кораблей - крейсеров и эсминцев. Инженер высочайшей эрудиции, он легко побеждал в спорах любых профессиональных оппонентов, и только Сталину противостоять не смог. Ознакомившись еще в 1946 году с чертежами “Юлия Цезаря”, будущего “Новороссийска”, В.А.Малышев настойчиво рекомендовал отказаться от этого приобретения. Но Сталина, питавшего слабость к большим кораблям, особенно линкорам, переубедить не сумел...

Взрыв наблюдали вахтенные на соседних боевых кораблях. Вот как он отложился в их памяти.

“Одев плащ, я стоял на правом борту сигнального мостика; поднимая воротник плаща, я невольно обратил внимание на линкор “Новороссийск” и увидел, что у него из-под носа с правого борта показалось из-под воды пламя... Затем через несколько секунд я услышал глухой, как мне показалось, подводный взрыв... пламя, вырвавшееся из-под носа линкора... было светло-желтого цвета, примерно по борту метров пять и от борта в сторону метра два-три. После того как погас свет на линкоре “Новороссийск”, по правому борту около носа образовался огонь на воде, примерно горевший минуты две-три. По размеру полоса огня длиной метров пять, шириной в полметра. Огонь этой полосы был отличен от пламени, замеченного мною вначале у корабля, так как последний был красноватого цвета, а первый огонь был желтоватого цвета”.

(МАЛЫХИН, сигнальщик крейсера “Адмирал Нахимов”.)

“...стоим, наблюдаем, и вдруг сильный глухой взрыв двойной взрыв, одновременно за этим резкий взрыв получился. Смотрим - на “Новороссийске” в районе носовых шпилей и первой башни главного калибра вспыхнуло яркое пламя”.

(ВОРОНКОВИЧ, вахтенный сигнальщик крейсера “ФРУНЗЕ”.)

“Находясь в рубке вахтенного офицера, почувствовал большое сотрясение корабля от подводного взрыва. Выскочив из рубки вахтенного офицера, сразу же увидел перед собой на линкоре “Новороссийск” в районе первой башни большое пламя взрыва с высоким столбом черного дыма... Взрыв по звуку был глухим, коротким, но большой силы”.

(ГОЛОВИН, капитан-лейтенант, дежурный по крейсеру “МОЛОТОВ”.)

А вот как описывают свои ощущения члены команды самого “Новороссийска”, находившиеся в момент взрыва на борту:

“Ощутил взрыв, глухой, содрогательный взрыв”.

(СЕРБУЛОВ, помощник командира линкора.)

“Я проснулся от толчка, в результате которого я чуть не упал с кровати, и от глухого звука, напоминающего звук от удара баржи о борт корабля”.

(ХОДОВ, секретарь партбюро “Новороссийска.)

“Я почувствовал, что лечу вверх, потом вниз, койка оборвалась, упал на палубу, кругом крик, выбежал на первую палубу, люди бегут грязные, в крови”.

(КРАСНОЖЕН, матрос.)

“Сам взрыв, я помню, произошел двумя взрывами. От первого взрыва меня сильно подбросило вверх, а когда я упал, произошел второй взрыв, но меня уже не подбросило, так как я ухватился за переборку... Пламя было с правого борта...”

(ДУНЬКО, старшина команды минеров линкора.)

Линкор получил пробоину в носовой части по правому борту. Был перебит киль корабля, пробито днище, второе дно; все, в том числе броневую палубы, палубу полубака, разворотило.

“Я увидел, что в носовой части ЛК, сразу за первой башней главного калибра, примерно посередине корабля, имеется пробоина палубы. Пробоина с неровными краями, размером примерно 3 х 2,5 метра. В пробоине вода. К моменту моего прибытия нос ЛК под водой еще не был. За пробоиной ближе к носу работал личный состав, лежали шланги, а по правому борту носовой части ЛК стоял буксир. Палуба в районе пробоины ближе к башне была местами приподнята, как бы вздута. Вся палуба кругом пробоины была покрыта слоем ила. Трансляция не работала”.

(Из показаний представителя прокуратуры Севастопольского гарнизона.)

“... в 2 часа 5 минут прибыл на корабль. На корабле в это время происходила эвакуация раненых и прием аварийных партий с других кораблей... Прибыв в носовую часть корабля, я увидел на верхней палубе, несколько впереди башни главного калибра, последствия взрыва: куски железа верхней палубы изгибами вверх”.

(Из докладной записки заместителя начальника Особого отдела КГБ по Черноморскому флоту.)

Такую картину увидели поднятые по тревоге и прибывшие на линкор высшие флотские командиры. Собралось их на палубе много. Прибыл командующий Черноморским флотом вице-адмирал В.А.Пархоменко. С ним - начальник штаба флота вице-адмирал С.Е.Чурсин, член Военного Совета вице-адмирал Н.М.Куликов, начальник штаба эскадры контр-адмирал А.И.Зубков, командир дивизии крейсеров контр-адмирал С.М.Лобов, начальник Политуправления флота контр-адмирал Б.Т. Калачев: кроме них - еще целая свита из 28 старших офицеров штаба.

Корабль для настоящего моряка - родной дом, и относится он к нему как к отеческой крыше: оберегая и защищая ее до последнего вздоха. Спасением своего корабля и занялись, оправившись от растерянности первых минут, моряки “Новороссийска”.

Почти треть экипажа составляло только что прибывшее пополнение, сформированное из вчерашних “сухопутных”. “Молодые” даже не успели сменить солдатские гимнастерки на матросские форменки, но главное - никто из них еще не умел ориентироваться в сложных корабельных межпалубных переходах.

Линкор с каждой минутой стремительно набирал через пробоину забортную воду. Путь к нижним палубам оказался отрезанным.

Теперь надо было любой ценой остановить доступ сотен тонн воды в другие помещения корабля.

Справиться с этим не удалось: переборки внешне внушительного линкора оказались хлипкими: напор воды сносил их, кажется, без особых усилий.

Никто из моряков, спустившихся в корабельные низы по сигналу аварийной тревоги, своих боевых постов добровольно не оставил. Люди сражались за жизнь корабля до последнего.

Спустя два с половиной часа потерявший остойчивость линкор перевернулся...

Но это случилось позже. А пока корабль держался на плаву, и была еще надежда.

Самым правильным в этой ситуации было бы немедленно убрать с линкора лишних людей, оставив только непосредственно занятых аварийными работами и людей из прибывших аварийно-спасательных партий.

БУДЬ НА ЛИНКОРЕ В ЭТИ МИНУТЫ КТО-ТО ОДИН, СОСРЕДОТОЧИВШИЙ В СВОИХ РУКАХ ВЛАСТЬ, БЕДЫ СКОРЕЕ ВСЕГО УДАЛОСЬ БЫ ИЗБЕЖАТЬ.

Но на палубе “Новороссийска” рябило от адмиральских погон. В такой обстановке голос любого корабельного офицера, по законам субординации, практически терял свой вес.

Больше того, съехавшиеся на “Новороссийск” большие начальники имели довольно смутное представление о внутреннем устройстве корабля, спасением которого они распоряжались:

“Схема корабля в это время находилась в руках командующего флотом... схема изучалась довольно долго”.

(Из доклада старшего военного следователя военной прокуратуры Севастопольского гарнизона.)

При явном “переборе” старших командиров на верхней палубе “Новороссийска” практическую борьбу за спасение линкора организовывали в корабельных низах два человека: капитан III ранга Матусевич и капитан-лейтенант Городецкий, командиры дивизионов боевой части. Да и тех то и депо “выдергивали” наверх для получения очередных устных “ценных” указаний.

“Новороссийск” быстро начал давать крен на левый борт.

Единственно верным в те минуты решением было бы: немедленно снять линкор с якорей и стояночной бочки и завести его носом на отмель, пока он не набрал еще смертельного для себя количества забортной воды. Но с картой бухты и с устройством линкора комфлота Пархоменко, по свидетельствам сотрудников Особого отдела, начал детально знакомиться только на палубе. И когда все-таки было принято решение снять корабль с якоря и развернуть его буксирами носом на отмель, было уже поздно.

Крен нарастал. Все более очевидным становилось, что команду, не занятую непосредственно аварийно-спасательными работами в постах обеспечения живучести корабля, нужно немедленно отправлять на берег. Однако, как свидетельствуют документы следственного дела, “...командующий не разрешил отправлять личный состав”. Левый борт опустился уже вровень с водой, палуба встала почти на ребро, линкор уходил носом в воду, все выше поднимая корму. Люди на корме и по обоим бортам изо всех сил цеплялись за леера и надстройки, но продолжали оставаться на корабле.

Когда адмиралы поняли, что трагедия неизбежна, команда покинуть корабль была наконец отдана. Матросы бросились спасаться вплавь, катера, баркасы, шлюпки, до того суматошно подбиравшие падающих за борт линкора людей, вдруг отошли, опасаясь попасть под переворачивающийся “Новороссийск”. Многих, однако, накрыла громада линкора, многих затянули неизбежные в таких случаях водовороты, увеличив количество жертв.

С вопросом "кто виноват?” - в духе тогдашней решительной жесткости разобрались быстро.

С обязательными “оргвыводами” тоже задержки не было.

В итоговом документе комиссии это выглядело так:

“..Личный состав линкора: матросы, старшины и офицеры, а также офицеры, руководившие непосредственной борьбой за спасение корабля, - и.о. командира БЧ-5 т. Матусевич, командир дивизиона живучести т. Городецкий и помогавший им начальник технического управления флота т. Иванов умело и самоотверженно вели борьбу с поступавшей на корабль водой, хорошо знали каждый свое дело, проявляли инициативу, показали образцы мужества и подлинного героизма. Но все усилия личного состава были обесценены и сведены на нет преступно-легкомысленным, неквалифицированным и нерешительным командованием..."

“Основными причинами гибели линкора “Новороссийск” после взрыва являются: неправильная, преступно-легкомысленная оценка, от начала и до конца катастрофы, командованием флота, эскадры и корабля истинного положения, в котором находился линкор после взрыва, и неприятие в первые же минуты катастрофы такой простой и абсолютно необходимой меры, как перевод сильно поврежденного корабля своим ходом на более мелкое место к берегу на глубину 11-12 метров. Это можно было сделать при своевременной команде и, имея горячие машины, через 30-40 минут после взрыва. Вместо этого была отдана безграмотная команда оттаскивать к берегу поврежденный и стоящий на якоре и на бочках корабль сравнительно маломощными буксирами, чего они после более чем двухчасовой возни около корабля сделать не смогли...”

“...находясь на верхней палубе корабля и вызывая к себе на палубу с докладом с поста живучести людей, руководивших борьбой... и отрывая их на довольно длительное время от работы, Командующий флотом т. Пархоменко еще больше дезорганизовал руководство делом спасения корабля...”

“Прямыми виновниками гибели значительного количества людей и линкора “Новороссийск” являются: Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Пархоменко, и.о. Командующего эскадрой контр-адмирал Никольский и и.о. командира линкора капитан II ранга Хуршудов.

Прямую ответственность за катастрофу с линкором “Новороссийск” и особенно за гибель людей несет также и член Военного совета Черноморского флота вице-адмирал Кулаков...”

И как следствие этих суровых выводов, понизили в звании и отправили в запас командира линкора Кухту.

Следом отправили помощника командира Сербулова.

Предложили уйти в запас старпому Хуршудову.

По логике вещей адмиралам, говоря флотским языком. должны были вкатить на полную катушку. И поначалу вроде бы к тому дело и шло.

Сняли с должности и понизили в звании командира дивизии охраны водного района контр-адмирала Галицкого.

Ту же меру применили к и.о. командующего эскадрой Никольскому, комфлота Пархоменко и члену Военного совета Кулакову.

Примерно на год фамилии этих людей исчезают даже из обиходных разговоров.

А потом почти все они всплывают словно по команде “все вдруг” и, будто стремясь наверстать упущенное, начинают бурно расти.

Всех их восстанавливают в званиях...

Жесткие сроки комиссии Малышева были заданы еще в Москве. Уже в середине ноября, то есть через две недели после катастрофы, заключение правительственной комиссии было представлено в ЦК КПСС. Его приняли и одобрили.

В перечисленных документах много и подробно говорилось о тех, кто должен был, но так и не сумел организовать спасение экипажа и корабля, унесшего с собой на дно моря жизни более чем шестисот человек.

Но ни один из этих документов так и не дал прямого ответа на главный вопрос: что же стало причиной трагедии?

Версий было много.

Две первые - взрыв бензосклада или артиллерийских погребов - отпали сразу. Емкости бензосклада на линкоре пустовали уже задолго до катастрофы.

Что касается артпогребов - если бы они рванули, не о чем было бы и говорить.

Осталось еще несколько версий: мина (или мины), торпедная атака подводной лодки, диверсия. Выстроившись друг за другом, они образовали заколдованный круг: у каждой из версий имелось примерно поровну “за” и “против”.

Рассмотрим их в том порядке, в каком свидетельские показания по каждой из них отложились в следственном деле.

Взрыв в артиллерийских погребах.

Эту версию сразу же опрокинули показания моряков, местом боевой службы которых являлась 2-я башня главного артиллерийского калибра, в районе которой линкор и получил пробоину:

“Зарядный погреб второй башни был закрыт, в пятом погребе люк был открыт, там лежат ключи, я спустился в погреб, там все нормально... открыл зарядный погреб второй башни, подбежал дозорный, говорит, там все в порядке, я только что там был. Открыл второй погреб - все в порядке”.

“По распоряжению командира башни... я пошел осматривать 7-й погреб - мы спускались в погреб, в котором обнаружили все в порядке: в погребе было сухо, снаряды лежали на своих местах... Недалеко от места взрыва находились погреба с артиллерийскими снарядами первой башни... они остались целыми”.

(ШИШОВ, башенный командир линкора.)

Больше всего вариантов набрала “минная” версия. Это понятно. Мины в севастопольских бухтах и на рейде были не редкостью, начиная со времени исхода из Крыма частей Добровольческой армии в 1920 году. Бухты и рейд периодически очищались от мин с помощью тральщиков и водолазных команд. До самого начала Великой Отечественной войны никакие документы не отмечали случая подрыва кораблей.

В 1941 году, наступая на Севастополь и задавшись целью запереть в севастопольских бухтах Черноморский флот, гитлеровцы густо минировали акваторию и с моря, и с воздуха: мин разных типов и назначения было выставлено ими несколько сотен. Одни сработали еще в период боев, другие наши моряки извлекли и обезвредили, вернувшись в Севастополь в 1944 году. С этого времени севастопольские бухты и рейд регулярно протраливались и осматривались водолазными командами - сначала выборочно, в местах постоянной стоянки кораблей, а затем и по всей площади. Последнее такое комплексное обследование было проведено в 1951-1953 годах.

На этом свидетельстве, занесенном во все документы, и кончается определенность формулировок.

Учитывая сложность и специфику такого рода “очистных работ” (поиск под водой, КПД тралов, нигде в мире не составляющий желательных ста процентов, характер грунта - большой слой ила), нельзя утверждать, что все мины были извлечены.

Если предположить “связку мин”, поставленных в разное время и со временем зарывшихся в ил, то их рано или поздно зацепил бы трал, заметили бы водолазы, потревожили бы глубинные бомбы. Но толщина слоя ила в районе стоянки “Новороссийска” достигает 10 метров. Поэтому возможность наличия отдельных мин в районах, протраленных и обследованных водолазами. не исключается.

В пользу версии “мина” говорят и свидетельские показания водолазов:

“По приказанию командира дивизиона 29 октября 1955 года я спустился под воду, чтобы определить размеры и характер пробоины на линкоре... Концы обшивки пробоины загнуты вовнутрь. Шпангоут также перебит и прогнут вовнутрь... По характеру пробоины, заусенцам от обшивки взрыв был с внешней стороны корабля”.

(КРАВЦОВ, командир отделения водолазов.)

“Воронку я нашел очень быстро... Воронка действительно существует, глубина ее примерно 1 - 1,1 метра. Края ее пологие, на дне воронки ила почти нет, а по краям очень много ила... Воронка расположена несколько правее линии, соединяющей кормовую и носовую швартовые бочки”.

(ЯКОВЛЕВ, командир отделения водолазов.)

В пользу взрыва в такой ситуации именно мины свидетельствует и еще одна характерная особенность, отмеченная в вышецитированной справке:

“Палуба была покрыта толстым слоем ила”.

(ЖИЛИН, командир 6-й батареи противоминного калибра.)

“Все было забросано большим слоем ила на верхней палубе до второй башни”.

(КОСТРОМИН, зам. прокурора ЧФ.)

Наконец:

По мнению допрошенных офицеров, взрыв последовал извне, о чем свидетельствует большое количество ила, выброшенного на палубы, а также осмотр отдельных погребов с боеприпасами, которые оказались сохраненными.

Однако один из экспертов не согласен с версией. что это взрыв донной мины:

“У меня есть сомнение, что это мина. Характеристика повреждения говорит, что это внешний взрыв, под днищем не было взрыва. Характеристика повреждения - пробитый корпус второго днища и 4 палуб - говорит о чрезвычайно мощном взрыве”.

Расчеты на разрыв корпуса и палуб наклонным зарядом показывают, что для пробития такого корпуса и днища в условиях наземных потребуется 500 кг тротила, а для пробития 4 палуб нужно около 1000 кг тротила. Оценивая с точки зрения известных средств, которые могут быть применены, можно предположить. что такое повреждение могло быть от торпеды весом 400-500 кг или двух донных мин РМН 800 кг. Однако выбросы на поверхность палуб заставляют сомневаться, что взрыв принадлежит донной мине”.

В достаточно жестком по формулировкам “малышевском” документе появляется обтекаемый ответ на прямой вопрос о том, что же послужило причиной трагедии:

“Причиной аварии явился взрыв заряда (выделено нами. - Авт.), расположенного на дне...”

Вопрос этот давно бы перестал будоражить умы, если бы линкор, поднятый со дна в 1956 году, наряду со специалистами, определявшими степень его дальнейшей пригодности, как следует осмотрели бы специалисты из компетентных органов и ведомств, они смогли бы отыскать в корабельных низах те или иные “следы” по сию пору неведомого “заряда”.

Линкор быстро порезали на металл, и тему, как говорится, директивно закрыли.

Следующей в ряду других, на момент расследования равноценных, была версия о торпедировании линкора неизвестной подводной лодкой.

Хотя предположить такое трудно, тем не менее и это предположение изучалось.

Правда, характер повреждений, полученных линкором, не содержал в себе, как записали в документах, тех характерных примет и особенностей, какие соответствуют удару торпеды.

Но зато выяснилось другое.

На момент трагедии корабли дивизии охраны водного района, чьей святой обязанностью и долгом было стеречь вход в Главную базу флота, находились совсем в другом месте.

При таком положении дел чужая подлодка вполне могла войти в базу, выбрать позицию и нанести торпедный удар.

Теоретически - да. Практически вряд ли.

Для полноценной атаки лодке вряд ли хватило бы глубины.

Ни в каких документах, доступных на тот момент малышевской комиссии, даже призрачного следа чужой подводной лодки обнаружить не удалось.

Тем не менее:

“Полностью исключить возможность прохода вражеской подводной лодки в бухту через боковые ворота я не могу”.

(ТИМЧЕНКО, командир дивизиона ОВР.)

Практически все сошлись во мнении, что большая подводная лодка проникнуть в базу из-за недостаточных для нее глубин не могла.

Но уже было известно, что на вооружении некоторых западных флотов давно находятся малые или карликовые подводные лодки. Так что на внутренний рейд главной базы Черноморского флота могла проникнуть так называемая карликовая подводная лодка.

Осталась последняя из наиболее правдоподобных версий: линкор уничтожили диверсанты.

Об этом вполне определенно высказался тогда в Севастополе Н.Г.Кузнецов.

Вернувшись накануне трагедии в Москву из санатория, где он восстанавливался после тяжелого инфаркта, Н.Г.Кузнецов, узнав о ЧП, тотчас вылетел в Севастополь. В комиссию его не включили. Но принимать участие в ее работе адмиралу было дозволено.

Вот что он сказал, оценивая ситуацию в целом:

“До сих пор для меня остается загадкой: как могла остаться и сработать старая немецкая мина, взорваться обязательно ночью и в таком самом уязвимом для корабля месте? Уж слишком невероятное стечение обстоятельств. Что же тогда могло произойти? Диверсия? Да, диверсия. “Новороссийск” - трофейный итальянский корабль, а итальянцы - специалисты в такого рода делах”.

Характеристика, данная адмиралом итальянским боевым пловцам (группа князя Боргезе) ни у кого не вызвала возражений. Люди Боргезе являли собой действительно серьезное боевое подразделение с внушительным “боевым счетом”. Даже наши отечественные кинематографисты в свое время отдали должное их боевой выучке - вспомним хотя бы фильмы “Их знали только в лицо” и “Эксперимент доктора Абста”.

С учетом боевого потенциала людей Боргезе, классных аквалангистов, водителей миниподподок и управляемых торпед, при наличии установленного в вопросах охраны Главной базы Черноморского флота разгильдяйства версия о подводных диверсантах выглядит убедительно.

Вполне могло быть так: подводный крейсер доставил боевых пловцов или миниподлодку на максимально близкое к Севастополю расстояние, миниподлодка проскользнула в бухту и нанесла торпедный удар. Ну, с торпедой, допустим, неувязка: характер полученных линкором повреждений случай с торпедой практически отвергает. Остаются боевые пловцы.

Здесь возникают другие вопросы. Сколько их было? Сколько и каких зарядов каждый из них должен был доставить к “Новороссийску”, чтобы осуществить взрыв такого масштаба? Продолжительная - пусть даже и скрытная - работа под бортом корабля большой группы боевых пловцов вряд ли могла остаться незамеченной. Но, допустим, им все удалось. Боевые пловцы подвесили свои заряды, вернулись на свою подводную базу и скрытно ушли. Предположить такое вполне допустимо. Тем более, что вскорости после гибели “Новороссийска” в зарубежной печати проскользнуло сообщение о том. что за некие “нерасшифрованные” для публики боевые заслуги большая группа офицеров итальянских военно-морских сил (и в их числе подводники и боевые пловцы) получили высокие награды.

Теоретически все эти разрозненные факты в одну версию свести можно. Практически и в этом случае ничего утверждать определенно нельзя.

Все разом в этой, а может и не только этой, истории встало бы на свои места, доведись нам заглянуть в некоторые итальянские архивы.

Но такой возможности у нас нет.

Вот почему все вопросы, которые вызвала гибель “Новороссийска”, до сих пор остаются открытыми.

Может, со временем документы, открывающие правду, где-нибудь, когда-нибудь и всплывут - за давностью времени, при смене исторических и политических приоритетов.

Но может статься и так, что правды мы никогда не узнаем. Истории известны и такие случаи.

На том же самом месте тридцатью девятью годами раньше погиб другой - лучший на ту пору российский военный корабль, тоже линкор. “Императрица Мария”.

Тайна его гибели до сих пор не раскрыта.

Доподлинно известно одно: моряки, ушедшие на дно вместе со своими кораблями, долг свой исполнили честно и до конца