Глава I. “Желаю счастья, сынки!”

Не знаю, кто как, а я в седьмом классе еще не решил, буду ли после окончания школы железнодорожником, как мой отец Александр Бегларович, или стану журналистом и начну писать фельетоны, подписывая их как-нибудь по-морскому, вроде “Краб”. (Отец моего друга Тенгиза, журналист Давид Гелашвили, выступал под псевдонимом Медуза.) А может, поступлю в строительный институт и буду у нас в Тбилиси строить людям дома.

Чтобы сделать выбор, надо сперва закончить школу. А для этого предстояло еще три года сидеть за партой. В пятнадцать лет такой срок кажется чуть ли не вечностью.

В одном я был твердо уверен: какую бы профессию ни выбрал, футбол и мотоцикл останутся моими главными увлечениями.

Седьмой класс закончен. В городе меня держали только спортивные тренировки. Теперь свой день я делил между стадионом и мотоклубом. Лето 1941 года на Кавказе выдалось жаркое. Особенно хорошо было, когда на стадион надо было идти с утра. Мы занимались с футбольным мячом, пока не наступала жара. Нашим тренером был известный полузащитник футбольной тбилисской команды “Динамо” Михаил Челидзе.

А когда кончались занятия на стадионе, я отправлялся на мотодром. И драил до блеска старенький побитый мотоцикл, слушал, как ровно рокочет его мотор. Поверите, казалось, что его выхлопные газы и те пахнут как-то особенно, не так, как у других машин.

Дела в мотоклубе у меня шли успешно. Мы много ездили. Иногда нам разрешали в сопровождении тренера выезжать на горные дороги. Вот где вырабатывается настоящее мастерство, проверяется реакция, глазомер, знание материальной части.

И все-таки в том году на первом месте для всех нас был футбол. Дело в том, что весной в нашем городе проходили соревнования среди юношеских команд города.

Четыре месяца наша команда “Сокол” с Глданской улицы боролась со своими соперниками. Трудно приходилось, но пока спортивное счастье было на нашей стороне. И вот предстояла еще одна, решающая встреча.

Футбольное поле, где назначили матч, находилось за парком культуры имени Серго Орджоникидзе. На трибунах уже собрались нетерпеливые зрители. Пришли Друзья поболеть за нас, были, конечно, здесь и болельщики наших соперников — футболистов “Ласточки” с Потийской улицы.

Нам очень хотелось выиграть и завоевать Почетную грамоту. Но, если сказать правду, не только грамота привлекала каждого. Усиленно поговаривали, что в случае успеха нашей команды лучшие ее игроки будут взяты в юношескую команду прославленного на весь Союз коллектива — тбилисского “Динамо”.

Ребята из “Ласточки” были сильными и рослыми. Или, может, их форма — синие майки и желтые трусы — придавала им такой солидный вид? А наши вышли на поле в белых майках и черных трусах — традиционной форме тбилисских динамовцев.

Все мы с надеждой поглядывали на нашего “сухого” вратаря Гиви Вашакидзе. Пока никто из соперников не мог “распечатать” его ворот. Отлично играл и наш центральный нападающий Миша Замтарадзе. Правда, на этот раз у нас был особенно серьезный противник. Он тоже жаждал победы. Я видел, что наши ребята нервничали. Но так бывало всегда до начала игры.

Раздался долгожданный свисток судьи. Команда “Ласточка” перехватила мяч и сразу же пошла в атаку. Наши соперники хотели с первых минут взять инициативу в свои руки. Чувствовалось, что противник у нас сильный и отдавать нам победу без боя он не собирался. Форварды “Ласточки” играли на больших скоростях и легко обрабатывали мяч. Часто они били по воротам с дальних дистанций. Удары были сильные и точные. Но все мячи уверенно брал Гиви Вашакидзе.

Особенно много хлопот доставлял нам левый крайний. Он дважды выходил один на один с Гиви. Но первый удар пришелся в перекладину, а во второй раз Гиви отважно бросился в ноги нападающего и перехватил мяч.

Наши соперники наступали широким фронтом. В атаку включались полузащитники и даже защитники. Мы, полузащитники — я и Сосо Коршиа, оттянулись к своим воротам, потом к нам на помощь пришли и полусредние.

Наш “Сокол” контратаковал редко. Несколько голевых моментов возникло у ворот “Ласточки”, но их рослый вратарь вовремя выходил из ворот и ликвидировал угрозу. Казалось, первый тайм так и закончится с нулевым счетом. Но за две минуты до перерыва правый крайний противника послал низом мяч в штрафную площадку. Попав в нашего защитника, мяч изменил направление и влетел в сетку ворот. “Ласточка” вышла вперед.

Больше всего был расстроен наш вратарь Гиви. Он не видел мяча. Но вся команда не винила его. Мы настроены были по-боевому и хотели отыграться.

— Во втором тайме возьмите такой же темп, как ваш противник. “Ласточка” не выдержит его два тайма. Почаще бейте по воротам, — учил нас тренер.

Быстро пролетели пятнадцать минут перерыва. Со свистком арбитра наши ребята устремились в атаку. Но защита противника действовала очень точно. “Сокол”, как и учил тренер, прибавил скорости. Мы стали использовать длинный пас, это получалось. И все чаще у ворот противника возникали острые ситуации.

Оставалось всего шесть минут, когда наш вратарь Гиви Вашакидзе передал мне мяч. Удалось обойти моего подопечного, сделать рывок вперед. Я успел заметить, что оттянул на себя двух защитников. Замтарадзе оказался неприкрытым. Я передал мяч нашему центральному нападающему, и он спокойно головой направил его в ворота.

На трибунах раздались аплодисменты. Корреспонденты щелкали аппаратами.

“Ласточка” всей командой перешла в наступление. Но атаки ее были атаками отчаяния. Мы легко разрушили их и выстояли. А Миша Замтарадзе ухитрился забить еще один гол. Раздался финальный свисток судьи. На поле выскочил маленький мальчик с букетом. Он подарил цветы Мише — герою матча.

С грамотой наша команда совершила круг почета. Потом мы подошли к тренеру. Он не скрывал радости.

— Молодцы, ребята! Оправдали мои надежды. Я доволен игрой. Из вашей команды двоих — вратаря Гиви Вашакидзе и нападающего Мишу Замтарадзе — возьмем в юношескую команду “Динамо”. Пусть как следует потренируются с опытными игроками, а потом посмотрим — может быть, переведем и в команду мастеров.

— Ура! — закричали наши ребята. Я тоже кричал и прыгал от радости, но было немного жаль, что не меня тренер отобрал в команду “Динамо”. Впрочем, в толе-то мне шел только пятнадцатый год, я перешел в восьмой класс, а мои товарищи были на два года старше.

Зрители с трибун давно разошлись, а мы все еще переживали недавний поединок. Шли через парк, обсуждая каждый эпизод. Шли радостные и возбужденные и не сразу заметили, что вокруг нет привычной праздничной обстановки. Карусель остановилась, а на качелях, перед которыми всегда стояла длинная очередь, качался в одиночестве лишь один парнишка. Люди большой толпой собрались у темного рупора репродуктора.

— Немецко-фашистские войска без объявления войны вторглись на территорию нашей Родины, — разносился голос над парком.

Мы ничего не понимали. После одержанной победы было слишком трудно переключиться на что-то другое.

— Что случилось? — не выдержал Гиви.

— Война! — ответил кто-то из толпы.

По радио передавали выступление народного комиссара иностранных дел Молотова.

Тут только до нас стало доходить, что произошло что-то страшное, но, конечно, никто еще не мог представить всех масштабов случившегося.

Первым нарушил молчание Миша Замтарадзе. Он сказал:

— Скоро начнется мобилизация. Но я не буду ждать, когда пришлют повестку. Я пойду добровольцем на фронт.

Его поддержал Гиви Вашакидзе. Им было по семнадцать лет. А мне на три года меньше. Мы шли по своей улице. Она уже не была похожей на ту утреннюю мирную улицу. Перед каждым домом стояли люди. Они говорили о войне.

Я вошел во двор и поднялся в нашу комнату. В ней было тихо. Мама дежурила в заводском медпункте. А отец после очередного рейса спал. Даже радио у нас было выключено.

Мой отец до первой мировой войны работал матросом на рыболовном судне на Каспии. Он был связан с большевистской организацией Баку, вел агитацию против царского самодержавия среди матросов торгового флота, рыбаков, рабочих Баку и Дербента. С началом первой мировой войны он оказался на фронте, был тяжело ранен. После Октябрьской революции служил в конном отряде Серго Орджоникидзе, участвовал в освобождении Дербента и Баку. А когда этот отряд освободил Тифлис, отец остался в столице Грузии. Он работал машинистом на железной дороге. Часто рейсы были ночными. Именно после такой работы мой отец отдыхал в тот памятный день. Жалко было будить его, но пришлось. От слова “война” он сразу проснулся.

На следующий день в школе провожали выпускников десятого класса. Всего несколько дней назад они закончили учиться, а теперь выразили желание добровольцами идти на фронт. Их было человек сто. Мы с моим другом Тенгизом Гелашвили пристроились к десятиклассникам. У военкомата Сталинского района пришлось долго ждать. Там уже собралось много ребят из нашего района.

Проскочили с Тенгизом за десятиклассниками последними. В большой комнате за столом сидели трое командиров.

— А вы зачем здесь? — строго спросил нас старший лейтенант.

— Просим направить на фронт добровольцами. Командиры переглянулись. Старший лейтенант устало сказал:

— Вот что, ребята. Идите домой. Тут серьезное дело, а вы...

Не помогли доказательства, что мы комсомольцы, что хорошо подготовлены к фронту. Командир поднялся из-за стола, не очень вежливо сгреб нас за шиворот и выставил за дверь. А дежурному сержанту еще сказал:

— Больше этих пацанов сюда не пускай!

Так неудачно кончилась наша попытка летом 1941 года попасть на фронт.

Из нашей футбольной команды добровольцами в том году ушли четверо. В мае 1942 года в Севастополе погиб наш центральный нападающий лейтенант Михаил Замтарадзе. Вскоре после его гибели в боях под Новороссийском пал смертью храбрых морской пехотинец Саша Когуа. Его товарищ по команде Рачик Игезарян воевал в Белоруссии и погиб там. Наш вратарь Гиви Ваша-кидзе стал военным моряком Черноморского флота. При налете вражеской авиации на его катер он был серьезно контужен. После длительного лечения Гиви признали негодным к военной службе, и он вернулся домой.

В Тбилиси многие надели траурные платья. Только в нашем маленьком дворе на фронте в первые два года войны погибли двенадцать человек.

Первым извещение о гибели сына получил старый рабочий-железнодорожник Николай Авалиани. Его сын Дмитрий служил начальником погранзаставы в районе Бреста. Четверо суток держалась пограничная застава, пока не погибли все пятьдесят ее защитников.

Запомнился хмурый октябрьский день. В класс пришла наша учительница Кето Давидовна Кордзая. Она вела наш класс уже несколько лет, была нашей классной руководительницей. Она села за стол и долго молчала. В тот день от нее мы узнали о тяжелых боях под Москвой. А потом пришли первые радостные вести о победах под Ростовом, Тихвином, у стен столицы.

Так прошел первый военный год. С лета 1942 года война в Тбилиси стала чувствоваться еще больше. Часто гремели над головой зенитные орудия. Значительно реже земля вздрагивала от взрывов вражеских бомб: воздушные налеты большей частью успешно отбивали зенитчики и наша авиация.

В городе появилось большое количество эвакуированных. Первый этаж нашей школы был отдан под общежитие жителям Новороссийска. Говорили, что около двух миллионов эвакуированных нашли приют в Грузии.

Стало хуже с продуктами. Даже апельсинов и мандаринов, которые росли у нас и к которым мы привыкли, в годы войны не было в магазинах. Все шло на фронт, в госпитали для раненых.

Однажды на набережной я познакомился с тремя ранеными краснофлотцами с крейсера “Червона Украина”. Они рассказали о защите Севастополя, о той тяжелой доле, которая легла на плечи защитников этого города. После их рассказов мне захотелось больше помогать фронту. Разносить мобилизационные повестки военкомата — дело, конечно, нужное, но...

Случай скоро представился. На станкостроительном заводе имени Кирова в медпункте работала моя мама Ольга Александровна. Я довольно часто забегал к ней. А рядом находился цех, где делали снаряды. Однажды, возвращаюсь от матери, у горы снарядов я увидел нашего соседа Левана Татришвили. Металлическим циркулем он проверял качество работы. Леван работал контролером ОТК. Рядом с ним несколько рабочих грузили снаряды в специальные ящики. И с разрешения Левана я стал помогать грузчикам. Так мы погрузили три машины. А когда грузовики уехали, я сказал Левану, что летом мог бы каждый день приходить на завод на погрузку. Леван одобрил мое решение и отвел к главному инженеру. Высокий пожилой мужчина был в слесарном цехе. Подождав, когда он освободился, я подошел к нему и попросил:

— Товарищ главный инженер, можно мне грузить снаряды на машину?

— Как ты попал на территорию завода? — вопросом на вопрос ответил главный инженер. Но, узнав, что здесь работает мать и что сегодня я уже участвовал в погрузке, Владислав Владиславович Колосовский сменил гнев на милость. Мне выписали временный пропуск. До первого сентября я аккуратно ходил на завод и грузил снаряды.

Завод для меня был хорошей школой. Многому я научился у рабочих.

После летних каникул я и мои школьные товарищи собрались 1 сентября в нашем классе. Теперь это был уже 9-й “Б” класс.

Шла осень грозного 1942 года. Фронт смещался на восток. Он приближался к Сталинграду, к предгорьям Кавказа. Все чаще над городом пролетали вражеские самолеты. По ним вели ураганный огонь зенитные орудия. От разрывов дрожали стекла в окнах. Но мы успели привыкнуть к этому. Некоторым уже исполнилось шестнадцать. В классе рядом со мной, как и раньше, сидела Нина Мукерия. Хотя этим летом она никуда не уезжала из Тбилиси, я редко ее встречал. Поэтому так приятно было видеть рядом ее лицо. Мы оба занимались в драмкружке. Стали подыскивать пьесу о подвигах советских людей на фронте, чтобы показать ее раненым в госпитале. Мы часто ходили в палаты к раненым, читали им газеты, выступали со стихами. Уроки живописи я сменял на более нужные для войны — на занятия на курсах инструкторов рукопашного боя.

Весной 1943 года мы с Тенгизом Гелашвили еще раз предприняли попытку отправиться добровольцами на фронт. Предварительно узнали, что военного комиссара нашего районного военкомата зовут Михаил Леванович Гахокидзе, что человек он очень строгий, за отличия на фронте получил звание Героя Советского Союза. Все это не остановило нас, и в конце апреля мы отправились в военкомат Сталинского района. Военный комиссар оказался свободным. Он принял нас в своем кабинете.

— Я вас слушаю. Какое у вас дело ко мне?

Тенгиз подтолкнул меня. Еще по дороге мы спорили, кому обращаться к военкому, да так и не договорились. Значит, надо вести речь мне.

— Товарищ капитан, мы оба спортсмены, комсомольцы. Нам уже идет семнадцатый год. Мы можем выдержать все трудности. Отправьте нас на фронт.

Военком внимательно осмотрел нас.

— Это похвально, что вы стремитесь быть защитниками Родины. Но, ребята, пока на фронт вам рано. Потерпите еще немного.

Мы с Тенгизом переглянулись. Военком понял наше состояние.

— В октябре будет призыв молодежи в армию. Придут те, кто родился в 1926 году. Вот тогда и загляните ко мне. Может быть, что-то и придумаем вместе.

Мы поблагодарили военкома и окрыленные вылетели на улицу. Казалось, после такого ответа и солнце светило веселее.

— А помнишь, как нас отсюда выставили в сорок первом? — смеясь, спросил Тенгиз.

Еще бы не помнить. Но это было без малого два года назад. 

Весной у наших мальчишек нагрузка прибавилась. Почти все ходили на курсы мастеров рукопашного боя. К июню занятия на курсах закончились. Подошли школьные экзамены. Надо сказать, что во время войны все учились особенно старательно. В нашем классе было семь круглых отличников. Забегая вперед, скажу, что из 36 учеников нашего класса 25 получили высшее образование.

Летом 1943 года тбилисские школьники 9—10-х классов на каникулы не разъехались. Мы проходили специальную военную подготовку. Изучали оружие, военное снаряжение, тактику — бой в наступлении и т. д. Нашими преподавателями были фронтовики. Особенно запомнился старший лейтенант Василий Татришвили. Он воевал на Севере, был награжден орденом. После тяжелого ранения старшего лейтенанта направили обучать военному делу молодежь.

Мы каждый день участвовали в тактических занятиях, совершали многокилометровые марши. А вечером ко мне хоть на десять минут обязательно забегала Нина.

До Тбилиси доходили вести о боях на Курской дуге. Потом по радио мы услышали первый победный салют. Трудно описать, какой радостью наполнились наши сердца. После салюта мы с Тенгизом снова встретились и обсудили положение. Победа под Курском, конечно, радостное событие, но это означало, что война скоро кончится нашей победой и мы не попадем на фронт. Мы решили снова идти к капитану Гахокидзе в военкомат. По нашим понятиям, война без нас никак не могла обойтись, но получили опять “от ворот поворот”. Но далее события развернулись совсем иначе, и мы с Тенгизом попали на флот даже раньше, чем предполагали.

1 сентября начались занятия в 10-м классе. Прошли первые уроки. Еще не улеглось волнение от встречи с друзьями, а школу уже облетела новая весть: приехал представитель Центрального Комитета комсомола Грузии и с ним моряк-черноморец. Комсомольцам разрешили подавать заявления и идти служить на флот.

Кажется, больше всех этому известию радовались мы с Тенгизом. Все никак не верилось, что наша мечта сбывается. Мне все казалось, что нас не возьмут по возрасту или еще по какой причине.

Комсомольскую путевку надо было получать в Центральном Комитете комсомола. Мы с Тенгизом пришли туда часа за два до начала работы. И получили путевки первыми. А еще через три дня, 5 сентября 1943 года, на перроне вокзала состоялись проводы. Выстроился наш комсомольский отряд. С речью обратился представитель Центрального Комитета комсомола Грузии товарищ Лели. Закончил он свое выступление такими словами:

— Дорогие товарищи! Скоро вам придется поехать на фронт, лицом к лицу встретиться с фашистами. Держите высоко честь тбилисских комсомольцев!

Нас пришли провожать наши одноклассники. Была среди них и Нина Мукерия.

Перрон качнулся, поплыл, замахали в прощальном привете наши друзья. А у меня перед глазами осталась Нина, ее глаза, полные слез. Я видел ее в последний раз. Разошлись по своим купе товарищи. А я все стоял у окна.

С Ниной мы познакомились в первом классе, когда нас, малышей, мамы привели во вторую железнодорожную школу. Пожилая учительница с добрым лицом рассаживала всех по партам. Моей соседкой оказалась Нина. Сперва я был недоволен. Меня больше бы устроил сосед мальчик. Но скоро мое мнение изменилось. Нина была человеком добрым, а потом, когда мы стали постарше, у нас оказались общие интересы. Оба стали заниматься в драматическом и литературном кружках.

В восьмом классе, если я не видел Нину несколько дней, я чувствовал себя очень скверно. И если бы не война, ни за что бы не уехал из Тбилиси.

Поти встретил нас дождем. Наш отряд, сорок тбилисских комсомольцев, в сопровождении морского командира пешком направился в экипаж Черноморского флота. Здесь уже были комсомольцы из Москвы, Ленинграда, Горького, Калинина, Казани, Челябинска. Мы быстро подружились. В новой морской форме долго не узнавали друг друга. Тельняшка, признак морского братства, покорила нас всех, но еще больше мы гордились бескозырками, на лентах которых золотом горело “Черноморский флот”.

Медицинскую комиссию прошли быстро, а вот распределение по морским школам заставило немало поволноваться. В приемной, длинной большой комнате, стояло более десятка столов. За каждым столом сидел представитель школы, а рядом его секретарь, обычно кто-то из старшин.

На всех столах стояли номера, и только на последнем номера не было. За ним находился председатель приемной комиссии — генерал-майор береговой службы. К нему по очереди подходили комсомольцы-новобранцы. Подошли и мы с Тенгизом. Генерал внимательно просмотрел мои документы и поставил номер — 6. Это значило, что мне надо идти к 6-му столику. Направился куда следовало и узнал, что буду учиться в объединенной школе младших командиров Черноморского флота. Надеялся, что сюда же направят и Тенгиза, но генерал распорядился иначе. На его документах он вывел цифру 8. Так мой друг попал в школу зенитной артиллерии.

Это нас очень огорчило, и мы расстроенные вышли в коридор. В дверях у приемной стояла секретарь, красивая молодая женщина в морской форме. Она внимательно выслушала нас и велела подождать. Когда прием и распределение добровольцев закончились, генерал вышел к нам.

— Товарищ генерал, — обратился я, — мы с Тенгизом тбилисские комсомольцы, девять лет учились вместе в одном классе, добровольно пришли служить. Просим вас не разлучать нас и направить в одну школу.

Генерал с улыбкой выслушал нас и развел руками:

— Чудаки вы, право. Закончите разные школы и попадете на один корабль. Вот и будете снова вместе.

На военной службе со старшими не спорят. Пришлось нам с Тенгизом расстаться. Он с другими зенитчиками выехал в Кобулети, а нас повезли в Батуми.

Опять лил дождь. И хотя нас с Тенгизом разлучили, настроение не портилось. Впереди была флотская служба. И когда поезд подошел к станции, мы с радостью высыпали на перрон. Нас уже ждали три грузовые машины.

Я раньше бывал в Батуми. Поэтому с интересом посматривал, куда мы поедем. Двинулись к предместью Барцаны по дороге, усаженной пальмами, потом дорога, петляя, пошла в гору. У подножия виднелись чайные плантации, их сменили кусты лимонов, апельсинов, мандаринов. Мои новые товарищи были северянами. Они с восхищением смотрели, как красива субтропическая природа Грузии.

Остановились на вершине у двухэтажного дома. Нас вышли встречать командование и преподаватели школы. Позднее узнали, что когда-то здесь была чайная фабрика. В двух ее двухэтажных домах разместилась школа. Первый этаж занимали классы, а на втором этаже были два больших кубрика.

Рядом со входом в столовую висел стенд с портретами прославленных героев-черноморцев. Много было среди них интересных людей, но мне особенно запомнился Ной Петрович Адамия. Он учился в Тбилиси в 33-й средней школе, недалеко от нашего дома. В районе Дидубе все хорошо знали его. Это был спортсмен, подающий большие надежды. Когда началась война, он стал известным снайпером. На его боевом счету было около 200 уничтоженных гитлеровцев. Адамия погиб в последние дни обороны Севастополя.

Из нашего корпуса хорошо было видно море. Стоило с горы пройти вниз — начинался берег. Всех нас такое соседство очень обрадовало. Занятия начались сразу же. Вначале проходили курс молодого краснофлотца. Преподавали заслуженные командиры. Особенным авторитетом в школе пользовался Батя, как за глаза у нас все называли начальника школы полковника Ивана Федоровича Касилова. Это был высокий, плотный, немногословный человек, начавший свою матросскую службу еще во время первой мировой войны. Потом он участвовал в боях с белыми на суше. После гражданской войны поступил в военно-морское училище и успешно закончил его. Командовал батареей береговой обороны, во время обороны Севастополя был уже комендантом сектора. В мае 1942 года во время налета вражеской авиации наш Батя был тяжело ранен в голову. Он лечился в Тбилиси, а после госпиталя его назначили начальником военно-морской школы в Батуми.

Полковник подобрал для школы достойные кадры. Заместителем Касилова был капитан Червенчук. Под Севастополем осколок вражеского снаряда оторвал ему кисть руки. Имели фронтовой опыт и другие командиры и преподаватели.

Всем моим товарищам было по семнадцать лет, и только я один был шестнадцатилетним. Но ни в физическом развитии, ни в учебе не отставал от них. Сказывался опыт военной подготовки в Тбилиси. В нашей школе младших командиров учились 150 курсантов, разделенных на две батареи. Наш класс был очень дружным. Особенно быстро я подружился с Владимиром Малым — комсомольцем из Севастополя. Мы сидели с ним за одной партой, в кубрике наши койки стояли рядом. Это был настоящий севастопольский парень — смелый, веселый, трудолюбивый. Он много рассказывал о своем родном городе. И мы оба очень хотели участвовать в освобождении Севастополя.

Вскоре меня выбрали комсоргом батареи. В средней школе я уже имел некоторый опыт комсомольской работы. По заданию комиссара Червенчука несколько раз выступал в школах Батуми, рассказывая школьникам о войне и о подвигах героев-черноморцев. Как комсорг я поддерживал тесную связь с комсомольской организацией Батумского мореходного училища и часто бывал там.

Прошел месяц. Курс молодого краснофлотца был пройден. Мы приняли присягу и стали еще серьезней относиться к военной службе.

Однажды подошла моя очередь заступать в ночной дозор. Достался мне участок территории нашей школы в самой отдаленной ее части, близ моря. С винтовкой в руках обходил я его. Было темно, дул холодный, порывистый ветер, непрерывно шел дождь.

Морская шинель вскоре намокла, давила плечи. Я шел по узкой тропинке вдоль густой посадки высоких кустов. Поворачивался на каждый слабый шорох, но пока все было спокойно.

Неспроста была у меня эта осторожность. Три дня назад на территории нашей школы произошло нападение на часового. Случилось это так. У ворот военной школы часовым стоял ночью семнадцатилетний курсант Сорокин, тихий, не очень расторопный парень. В ту ночь начальник строевой части вместе со старшиной решили проверить бдительность часового. Пользуясь темнотой, капитан Хихленко и старшина 1-й статьи Савенко незаметно приблизились к воротам и спрятались за кустами.

Когда Сорокин повернулся к ним спиной, Савенко ловко накрыл курсанта толстым одеялом, а рослый капитан Хихленко считал, что ему по служебному положению необходимо проверять бдительность курсантов. Вот он и доказал, что молодежь несет караульную службу недостаточно хорошо. Другие находили подобную проверку крайней мерой. На следующий день наши ребята горячо заспорили об этом. Ко мне обратился Андрей Андреев:

— А ты, комсорг, что скажешь?

— Я уважаю капитана Хихленко, но мне кажется, что в этом случае он поступил неправильно. Кроме того, ему просто повезло.

— Как это — “повезло”?

— Если б в ту ночь у ворот стоял другой курсант, более расторопный, он мог бы заколоть штыком капитана.

Вскоре стало известно, что большинство преподавателей не одобрили “метод воспитания” капитана Хихленко, а наш Батя — полковник Касилов, когда узнал об этом, даже рассердился.

В тот же день он собрал всех командиров школы. Многоопытный Иван Федорович сказал:

— Наши курсанты всего два месяца несут военную службу. Их надо постепенно закаливать морально и физически. Сразу подвергать таким испытаниям нельзя.

Это событие было свежо у всех в памяти, поэтому и я был начеку. Маршрут мой проходил вдоль аллеи к площадке, на которой стоял большой дальномер. Дождь лил сильно. Ветер налетал порывами. Под ногами сплошная лужа. Шел прямо по воде, стараясь только поменьше шуметь. Подошел к лестничной площадке, ведущей к дальномеру. Предусмотрительно оглянулся. Убедившись, что все в порядке, поднялся наверх. Площадка была ровная, засыпанная битым кирпичом. Посредине ее стоял морской дальномер, покрытый широким брезентовым чехлом.

На возвышенности ветер дул сильнее. Он то стихал, то усиливался. Внизу глухо шумело море.

Я пошел вдоль дальномера. И вдруг неожиданно почувствовал тяжелый удар в спину. На ногах устоял, а вот бескозырка упала на землю. “Нападение”, — мелькнула мысль. Я резко повернулся, выбросил винтовку штыком вперед.

— Стой! Руки вверх!

Но рядом со мною никого не было. Глаза, привыкшие к ночной темноте, видели довольно хорошо. Внимательно осмотрел площадку, но ничего подозрительного не заметил. Что такое?

В это время снова налетел ветер. Брезентовый чехол, опускавшийся до самой земли, внезапно приподнялся и своим краем больно хлестнул меня по лицу. Сразу стало весело, хотя затрещина получилась увесистой. Было радостно, что действовал я как и положено часовому.

Учеба у нас была очень интенсивной, поэтому увольнений в город не было. Мы усиленно изучали корабельную технику, много времени в нашей программе отводилось боевым учениями в поле и в море. Из дома часто приходили письма. Вот только отвечать на них оставалось мало времени.

Из преподавателей школы мне особенно запомнился командир нашей батареи старший лейтенант Николай Андреевич Голотенко. Он умел как-то особенно доходчиво объяснить даже самые трудные вопросы. Это был глубоко образованный человек. До войны он закончил в Ленинграде Высшее военно-морское инженерное училище имени Дзержинского. Служил на корабле Черноморского флота, с началом войны ушел в морскую пехоту, участвовал в обороне Севастополя и Новороссийска. После ранения стал преподавателем.

Мы часто по душам разговаривали с Голотенко. Он охотно рассказывал о своем родном городе Первомайске, о Ленинграде, где учился в училище, о героической обороне Одессы и Севастополя.

Именно наш командир батареи помог мне детально изучить рулевое и сигнальное дело, что очень пригодилось в дальнейшем.

23 февраля, как раз в День Красной Армии, день выдался чудесный. Светило солнце, радовало глаз голубое небо. Стоял легкий мороз, было сухо.

После завтрака я и Володя Малый пришли в класс. Скоро к нам присоединились и другие товарищи из нашей шестой смены. У всех было праздничное, приподнятое настроение. Ждали свежую корреспонденцию. Почтальоном у нас была восемнадцатилетняя комсомолка краснофлотец Оля Пекуш, очень скромная симпатичная девушка с приятным лицом. Приход Оленьки всегда радовал нас, курсантов. Вот и сейчас мы с надеждой поглядывали на дверь. Мы дружно поздравили девушку с праздником. Она вытащила толстую пачку писем. Каждый брал весточку, отходил в сторону и тут же вскрывал. Я терпеливо ждал своей очереди. Наконец Оля посмотрела в мою сторону и лукаво улыбнулась: я сразу понял, что есть письмо от Нины. Так и есть. А на конверте жирная надпись: “Осторожно — фото”. Нет, сегодня действительно праздник!

Снимок был сделан недавно. Я застыл от счастья. Оля попросила фото.

— Очень красивая девушка.

Подошли товарищи, стали рассматривать фотографию. Простодушный Андрей Андреев сказал:

— Алеша, твоя школьная подруга — настоящая красавица. Но раз ты идешь на войну, она тебя не дождется.

— Не знаю, может быть. Зато я буду ее помнить всегда.

Мы вышли во двор. Украшенная алыми полотнищами и яркими транспарантами, наша школа выглядела празднично. К первому корпусу подходили преподаватели. Они были в парадной форме, с орденами и медалями. Мы, комсомольцы, с восхищением смотрели на героев. Каждый из нас мечтал о подвиге во имя Родины.

В день этого популярного праздника наше командование решило организовать для курсантов спортивные состязания.

Начали в одиннадцать утра. Первыми вышли на старт ребята первой смены. Дистанция бега — 800 метров. Все мы были в морской форме, без шинелей. 400 метров шел подъем в гору. Там стояли наши контролеры, от них надо было бежать обратно по тому же пути к финишу.

Наконец подошла очередь и нашей шестой смены. За красным столом, покрытым бархатной скатертью, сидело все начальство школы — полковник Касилов, комиссар капитан Червенчук, капитан Хихленко, старшие лейтенанты Власов и Голотенко. Николай Андреевич одобряюще смотрел на нас. Видно было, он желал успеха именно нашей смене. Судья соревнований старшина 1-й статьи Михальченко держал в руке секундомер. В правой поднятой руке у него был красный флажок. Наши взоры прикованы к этому флажку. Судья резким движением опустил флажок. Мы рванулись вперед. Старт взяли резво. Небольшой подъем у ворот школы преодолели быстро. Велико было желание занять первое место. Но я хорошо понимал, что впереди еще длинная дистанция кросса. В таком темпе долго не выдержишь. И действительно, группа лидеров стала быстро сдавать. Я обошел товарищей. Но чем дальше, тем дорога становилась круче. Мелькали кавказские сосны. Метров через двести увидел первого контролера. Он флажком указал мне направление. Новый контролер стоял у поворота. Он заулыбался мне, помахал флажком, приветствуя первого из смены. Вторую половину пути предстояло бежать под гору. Можно было бы и приналечь, но я старался экономно расходовать силы. До финиша всего 150 метров. И тут впереди меня из кустов неожиданно выскочил курсант Леонид Николаев. Я и мои товарищи бежали потные. А этот даже не запыхался. Но побежал он не в гору, а назад, к финишу. Вот это номер! Я попытался нагнать его, да разве такого догонишь?

Леонид пришел к финишу первым. Я ничего не сказал о его проделке. Но ребят не заставишь смолчать. Да и контролеры не видели на горе нашего Леонида. Пришлось ему в школе на авралах работать за двоих, чтобы загладить свой проступок.

Наступил май 1944 года. Все чаще по радио на всю страну звучали победные салюты. Но мы теперь твердо знали: войны хватит и на нашу долю, скоро придет и наша очередь идти на фронт. Курсанты с большим усердием готовились к экзаменам. Перед ними командование решило проверить наши боевые навыки в учениях на суше. Первая батарея стала “синими”, а наша батарея — “красными”. Стояла отличная погода. “Красные” заняли оборону в поле, быстро вырыли окопы. Зарядили винтовки холостыми патронами, приготовили к бою гранаты. Мы были готовы отразить нападение противника. Рядом со мною окопался Владимир Малый. Вскоре подошел и наш командир батареи. Он приказал мне произвести разведку обороны противника.

Я выбрался из окопа, взял в правую руку винтовку и по-пластунски пополз вперед. Высокая трава хорошо укрывала от посторонних глаз. Вскоре стали слышны голоса “синих”. Близ их окопов я свернул к лесу. Теперь в тени деревьев можно было осмотреться. Отсюда позиции противника хорошо просматривались. Я заметил, как “синие” разделились. Оставив небольшую часть батареи, они основными силами направились к лесу. Разгадать их план не составляло большого труда. Конечно, большими силами они решили зайти к нам в тыл и оттуда нанести удар. Я быстро вернулся и доложил нашему командиру результаты разведки. Голотенко принял решение: треть людей оставил в окопах, а две трети вывел в лес, где они замаскировались, поджидая “синих”.

Противник прошел недалеко от нас. Он не предполагал ловушки. Когда, выйдя из леса, он устремился на наши окопы, наша батарея с тыла внезапно атаковала “синих”.

Полковник Касилов и капитан Хихленко наблюдали за учебным боем. Они присудили победу нашей батарее.

Потом начальник школы вызвал меня к себе. Я вытянулся перед Батей, не зная, зачем вызвали.

— Курсант Чхеидзе, объявляю вам благодарность за находчивость в разведке!

Это было так неожиданно, что, кажется, я забыл ответить как положено. Полковник понял мое состояние и добавил:

— Помните, на фронте будет значительно трудней. Но из вас может выйти хороший разведчик.

На всю жизнь запомнилась мне эта первая в моей службе благодарность. Наш Батя как в воду смотрел. На фронте я действительно стал разведчиком.

Тогда, кажется, впервые я понял, как много в боевой обстановке зависит от разведки, как важны для успеха боя точные данные о противнике, и именно тогда я решил стать разведчиком. Правда, наш учебный бой “красных” и “синих” был детской игрой по сравнению с настоящей войной. Но я очень благодарен тому бою, подсказавшему, где мое место на фронте.

Наступило время распределения по базам Черноморского флота. А наши войска тем временем уже вступили на территорию Румынии, началось освобождение Крыма. Симферополь, Феодосия, Ялта и наконец Севастополь были освобождены нашими наступающими войсками. (Так и не осуществилось наше желание с Владимиром Малым участвовать в освобождении города русской славы, но мы не очень грустили об этом.)

1 июня после завтрака я прошел к морскому обрыву. Море было спокойно. Вот-вот должна была решиться моя судьба. В каком приморском городе буду служить?

С кем из товарищей попаду вместе? Возможно, оставят здесь, в Батуми. Ведь здесь базируется много черноморских кораблей. Жаль, что я поздно родился. Видимо, уже не придется самому участвовать в Великой Отечественной войне. Черное море почти все свободно.

— Алексей, где ты? — раздался голос Владимира Малого.

Я откликнулся.

— Нашел время морем любоваться. Там у кабинета Бати вывесили списки распределения.

— И куда же нас с тобой направили?

— Не знаю. Я как увидел, сразу за тобой побежал.

Мы рванули во второй корпус. Там уже толпились наши ребята. Они с волнением просматривали длинный список. Протолкались поближе. С волнением я начал читать: “Направить в Батуми...”, “Направить в Поти...”, “Направить в Сухуми...” Моей фамилии нигде не было. Пробежал большой лист глазами. Ага, есть и другие города: Сочи, Новороссийск, Анапа. Однако и здесь моей фамилии не оказалось. Решил, что направили в Крым. Стал читать дальше: Феодосия, Керчь, Евпатория, Севастополь. Но и здесь себя не нашел.

Может быть, от волнения просто не заметил в списках? Однако в самом конце стояло: “Направить в Дунайскую флотилию...” Вот там вместе с двумя товарищами стояла и моя фамилия.

Я не выдержал и закричал:

— Ура! Да здравствует Дунайская флотилия!

Мой друг Владимир Малый попал в Керчь. Приходилось опять расставаться с другом. Но мы договорились не терять связи.

На следующий день все были на вокзале. Светило солнце. На перроне стояла группа преподавателей. Наш Батя пришел в парадном мундире при всех боевых орденах и медалях.

Вагоны дернулись. Мы все приникли к открытым окнам. Полковник Касилов поднял руку и коротко сказал:

— Желаю счастья, сынки!

“Прощай, милый Батуми”, — подумалось мне. Я, конечно, не знал, что попаду сюда только через четверть века, попаду искалеченным, вернусь с фронта, чтобы рассказывать молодым о героях войны.