И. Виноградов. В логове врага

Капитан I ранга Н. Виноградов в начале войны командовал бригадой подводных лодок Северного флота, затем был начальником подводного плавания ВМФ, командующим Юго-Западного морского оборонительного района Краснознаменного Балтийского флота. В послевоенное время Николай Игнатьевич (в 1954 году ему было присвоено звание адмирала) занимал ряд крупных командных должностей в ВМФ.

Кому не известен знаменитый эпизод с “чапаевской картошкой”, используя которую легендарный начдив популярно объяснил одному из подчиненных ему командиров мудрую истину: вести людей в бой надо с умом, четко зная, на каком месте в той или иной обстановке командир должен быть. Об этой самой “чапаевской картошке” зашла у нас речь с командующим Северным флотом контр-адмиралом А. Головко в один из самых первых дней войны. В тот тяжелый период многие из нас еще не очень четко представляли, что же конкретно потребуется в суровую годину от каждого. Одно желание владело сердцами всех— от матроса до адмирала — попасть бы на передовую, чтоб бить, бить и бить заклятого врага. Я, помню, тоже не удержался, улучив момент, попросился у Головко в поход на одной из “щук”.

— Та-ак,— протянул командующий.— Комбриг, значит, рвется в бой. Вперед на лихом коне, с шашкой наголо?

Вот тут-то и напомнил он о “чапаевской картошке”. Только вместо нее в целях доходчивости были использованы обычные спички.

— Вот вы на “щуке” у вражеского побережья, вот другие лодки на позициях,— раскладывал их Арсений Григорьевич.— Вот лодки, готовящиеся к выходу в море, вот находящиеся в ремонте. Кто будет заниматься всеми ими?

Крыть было нечем. Оставить бригаду в тот момент, когда у нас еще не имелось устойчивых боевых успехов, было невозможно. Но вот минули лето и осень. Появился у подводников определенный опыт. День за днем уходили подводные лодки на боевые позиции, и все чаще, возвращаясь, оглашали они простор над Екатерининской гаванью в Полярном победными салютами в честь потопления вражеских кораблей и судов.

Теперь-то появились все основания надеяться, что командующий отпустит меня в боевой поход. Потребность в этом я ощущал все больше. Командиры, экипажи возвращались из боевых походов не только с победами или неудачами. Они возвращались и с вопросами. На разборах многие из них удавалось разрешить, для чего мне приходилось мобилизовывать весь свой опыт подводника. Но все чаще чувствовалось, что его уже не хватает. Остро необходимы были личные впечатления об условиях, в которых приходится действовать моим подчиненным на коммуникациях врага. С этими соображениями я и пришел в начале декабря к Головко. Он внимательно выслушал и спросил:

— На какой лодке комбриг намеревается идти в поход?

— Думаю, на “К-22”. С Котельниковым.

— Добро,— согласился командующий.— А в какой район?

Я назвал несколько возможных вариантов.

— Вот что,— после некоторых размышлений сказал Головко.— Сходите-ка к Гаммерфесту. Фашисты в этом районе активно используют для своих перевозок шхерные фарватеры.

Итак, решено — идем к норвежскому порту Гаммерфест. Задача — произвести минные постановки, а затем — попытать счастья в охоте за вражескими кораблями и судами.

Переход в намеченный район прошел в целом спокойно, если не считать, что у Рыбачьего пришлось уклоняться от неопознанного самолета. Здесь, у побережья врага, нас ждут, безусловно, более сложные испытания. И первое — прорыв на внутренний шхерный рейд вражеского порта Гаммерфест. Мы с командиром “К-22” Виктором Котельниковым держим совет: когда это сделать лучше? Сейчас, когда бледный, матовый свет зимнего заполярного дня уже начал разливаться над морем, или несколько позже, дождавшись темноты? Решаем идти немедля. Идти в подводном положении, осматривая район в перископ. Светлого времени не так много, и надо максимально использовать его.

“К-22” осторожно двигается вперед меж многочисленных островков. Котельников буквально прилип к перископу. Вместе со штурманом Чурипой они производят своего рода рекогносцировку.

Периодически я меняю командира у перископа. Море пустынно. День, не успев заняться, быстро пошел на убыль. И вот уже вокруг непроглядная тьма. Теперь можно и подвсплыть.

Поднимаемся с Котельниковым на мостик. Над рейдом зловещая тишина. Над головой, словно надраенная рында, сияет луна.

— Светила б ты, голубушка, для влюбленных,— хмурится командир.

Луна и в самом деле ни к чему. Рейд, заснеженные скалы, проливы, бухточки — все как на ладони. Невольно приходит мысль: а вдруг и нас видит враг? Но нет, мы приняли меры предосторожности. Котельников очень грамотно поставил “катюшу”— на фоне черной скалы.

Мы в логове врага! Наверное, ощущения подводника, испытываемые в такие минуты, можно сравнить с ощущениями разведчика, выполняющего задание в тылу противника. Нервы — на боевом взводе, чувства — максимально обострены.

— По пеленгу... Транспорт противника!

Доклад сигнальщика взвинчивает напряжение до предела. Всматриваемся в тьму. Какой-то огонек медленно приближается к нам.

— Прошу разрешения атаковать.— Всегда спокойный, невозмутимый, Котельников на этот раз явно волнуется.

— Боевая тревога!— командую я и сам чувствую, как жаром обдало лицо. Это же надо, как повезло! Не успели обосноваться на рейде — и уже встретили врага.

Подкрадываемся к цели. Котельников готов уже скомандовать “Пли”. Но вместо этого лишь огорченно восклицает: “Мотобот!”

Да, теперь, когда судно приблизилось на малую дистанцию и силуэт его четко вырисовался на фоне залива, стало ясно, что мы обманулись: приняли за транспорт мотобот. От торпедной атаки приходится отказаться.

Оплошность наша, увы, не сошла с рук. На мотоботе заметили лодку, засуетились, принялись отчаянно сигналить: “Ж”, “Ж”, “Ж”... Ясно, что это “жужжание”— закодированные сигналы о помощи. Через несколько минут два противолодочных катера проносятся мимо — едва успеваем погрузиться. К счастью, взрывов “глубинок” не последовало, фашисты нас не обнаружили.

Котельников клянет себя за поспешность. У меня тоже настроение неважное: кто-кто, а комбриг, старший на борту, был обязан проявить выдержку и осмотрительность. Урок не из приятных, но тем не менее поучительный. Впрочем, долго предаваться размышлениям по поводу “первого блина” не приходится. Уже набирает силу прилив. А значит, приближается время минной постановки.

5 часов утра 9 декабря. Мы в исходной точке. Справа и слева сквозь мглу прорисовываются скалистые берега. 20 мин, по 300 килограммов тротила в каждой, ждут своего часа в минной цистерне. Большая ответственность сейчас ложится на командира минно-торпедной боевой части Сапунова и его подчиненных. От того, насколько точно выдерживают минеры интервалы сброса мин, зависит, насколько эффективно сработают они в будущем.

В притихшей лодке слышны отрывистые команды: “Пошла первая!”, “Пошла вторая!”...

Закончив работу в проливе Саммельсунд, переходим к другому — Бустасунд. Закупориваем его наглухо. Теперь остается выставить 6 последних мин у острова Рольвсе. В 8 часов 45 минут приступаем к последнему этапу минной постановки. Мина за миной остаются за кормой. И вдруг — неожиданный доклад об обнаружении вражеского судна.

— Классифицируйте цель точнее,— приказал я, помня промашку с мотоботом. Нет, на этот раз не мотобот — грузовое судно.

Ради таких вот встреч с врагом мы пришли в Гаммерфест. Но надо же случиться, что встреча эта произошла в столь неподходящий момент, когда “К-22” занята выполнением другой, не менее важной боевой задачи.

Котельников размышлял буквально секунды:

— Прошу “добро” атаковать фашиста торпедой, не прекращая постановки мин!— обратился он ко мне.

— Добро,— согласился я, хоть и понимал, что в командирском решении был немалый риск,— ведь подобные ситуации в учебных условиях никогда нами не проигрывались.

Силуэт вражеского судна прорисовывался в сумеречной пелене все отчетливее. Когда осталось четыре кабельтова, командир скомандовал “Пли”. Торпеда устремилась вперед, оставляя за собой четкий, фосфоресцирующий след в темной воде. Было ясно, что она идет точно к цели, но взрыва почему-то не последовало. Возможно, что осадка судна оказалась меньшей, чем мы предполагали, и торпеда прошла под килем.

— Командир! Давайте по-гаджиевски — артиллерией,— предложил я.

Немедленно открыли огонь из орудия. И вот из судна вырвался мощный столб белого пара — снаряд угодил прямо в котельное отделение. Судно быстро скрылось под волнами. И буквально тут же поступил очередной доклад от минеров:

— Пошла шестая!

Так в течение нескольких минут “К-22” применила все виды своего оружия — торпедное, минное и артиллерийское.

Удачным оказался для нас этот день. Настроение еще более поднялось, когда вечером сигнальщики заметили большой столб яркого огня у входа в Бустасунд: на минах, выставленных нами, подорвался корабль врага. А 11 декабря нас ожидал еще один успех. Вновь отличились артиллеристы. На этот раз они метким огнем потопили дрифтер-бот, баржу с горючим и еще одно небольшое судно.

Фашисты, решив разделаться с досаждавшей им “катюшей”, бросили против нас группу катеров-охотников. Целый час враг бомбил лодку. Но счастье было на нашей стороне. Значительных повреждений “К-22” не получила.

Стоило подводной лодке оторваться от преследования, как посветлели лица подводников. В отсеках зазвучали шутки, морские байки. Особенно оживленно было во время ужина. Стол накрыли по-праздничному. Поразил всех своей изобретательностью кок Бородинов. Из продуктов автономного пайка он ухитрился приготовить торт, который назвал “Сюрприз Нептуна”.

“К-22” производила зарядку аккумуляторных батарей неподалеку от вражеского берега. Многие мили отделяли нас от родной земли. А каждый думал о ней. Как там дела у нас в бригаде, на флоте? Как обстановка на фронтах? Как Москва?

А вскоре мы поймали в эфире сводку о том, что наши войска продолжают наступление на центральном участке Западного фронта, гонят фашистов от стен столицы нашей Родины. Гонят! Это известие было лучшей наградой для каждого из нас.