Глава десятая. Скадовская авиационная

Над Азовским морем погода резко ухудшилась. Вновь опустилась облачность, на пути встали мощные заряды мокрого снега. Лидер перешел на бреющий, а звенья истребителей вытянулись за ним в цепочку. Теперь главным было мне, как ведущему, не потерять из виду лидера, а звеньям — меня и друг друга. Поэтому шли очень плотно, и, что порадовало, пилоты при маневрах для обхода снежно-дождевых зарядов проявили отличную групповую слетанность, благодаря чему без происшествий и потерь долетели до Скадовска.

По радио нам дали посадку на аэродроме в районе совхоза, который стали называть Восточным. Центральный же, расположенный на окраине города, еще не был готов к приему самолетов.

Приземлившись вслед за лидером, я стал руководить посадкой. Все шло хорошо, пока не приземлился истребитель с нарисованным на фюзеляже чертом — самолет лейтенанта Л. К. Ватолкина слишком поздно начал выпускать шасси. Как только на пробеге “кобря” коснулась земли передним колесом, стойка шасси сложилась, и машина в конце пробега уткнулась носом в землю. Обидная потеря машины после такого трудного перелета. К тому же мы находились вдалеке от своих баз, здесь не было еще ни запасных частей, ни мастерских...

Я подъехал к потерпевшей аварию “кобре”. Из кабины самолета выбрался невредимым летчик.

— Докладывайте, что у вас произошло, — потребовал я.

— Товарищ командир! — смущенно проговорил лейтенант Ватолкин. Наверное, я поздновато выпустил шасси, вот передняя стойка и не стала на замок. Черт меня попутал.

— Не черт, а беспечность, лихачество, — возразил я. — От полетов вас отстраняю, пока не будет восстановлен самолет. Тогда и решу, что с вами делать дальше. А чтобы черт вас больше не путал, передайте технику самолета — закрасить его.

На этот раз все обошлось относительно благополучно: благодаря мягкому грунту редуктор, расположенный в носу самолета, не пострадал. На другой день из Геленджика на транспортном самолете доставили винт, и “кобра” вскоре вошла в строй. Но первое время на ней все же летал другой летчик, а Ватолкин с флажками в руках еще неделю выполнял роль помощника руководителя полетами. Для летчика-фронтовика это очень серьезное наказание, и оно пошло ему впрок: больше никто и никогда не замечал за ним ни лихачества, ни легкомыслия.

Вслед за лидером и тринадцатью нашими истребителями произвели посадку еще семь “бостонов”. А всего — 21 самолет.

Скадовск... Сколько с ним связано воспоминаний о тяжелых воздушных боях сорок первого года! Для тех из нас, кто начал тогда воевать под Перекопом, круг замкнулся, предстояло вновь сражаться над крымскими перешейками, но теперь уже, так сказать, с другого фланга. Многим моим однополчанам не пришлось опять увидеть таврийские степи — они погибли, защищая честь и независимость своей Родины. Память о Тощиеве, Шубикове, Савве, Скрыннике, Кузьменко, Каспарове, Филимонове, Ларионове и многих других мы принесли сюда на крыльях своих боевых самолетов. Герои не умирают, они навсегда остаются в сердцах благодарных им живых.

* * *

Участники трудного и длительного перелета получили право на короткий отдых. А на аэродроме кипела работа. Местные жители на подводах подвозили солому, землю и укладывали их слоями, сооружая обвалованные самолетные стоянки, получившие не совсем точное, но ставшее более принятым, название капониры.

Казалось бы, что после перелета сразу же следовало начинать и боевую работу, тем более что противник явно не ожидал столь дерзкого решения нашего командования — посадить авиацию в Скадовске. Ведь днем вражеские самолеты пролетали в Крым неподалеку от нас, а ночью — и над городом. Буквально рядом проходили и вражеские морские коммуникации.

А на самом деле мы воевать не могли, так как выделенный от 8-й воздушной армии батальон аэродромного обеспечения не имел ни горючего, ни боеприпасов, ждали, когда и то, и другое доставит фронтовой автобатальон. Пока же пришлось слить с бомбардировщиков часть горючего и заправить им истребители, несущие дежурство. Командир авиационной группы, которая с момента нашего прилета сюда стала называться Скадовской, полковник В. И. Смирнов разводил вместе с нами руками. Что же еще оставалось делать, если не было пока прямой связи с 8-й воздушной армией, вся информация проходила только через штаб ВВС флота, но и оттуда на все запросы конкретных ответов не поступало.

Такая неопределенность бесконечно продолжаться не могла.

— Ну вот что, — сказал мне как-то В. И. Смирнов.— Дальше сидеть у моря и ждать погоды невозможно. Ведь не только бездействуем, но и обстановка может резко измениться не в нашу пользу, а самолеты не заряжены. Придется тебе, как помощнику по общим вопросам, слетать в Сокологорное, где размещается штаб 8-й воздушной армии генерала Хрюкина, и на месте выяснить обстановку.

Утром 17 ноября взлетел на “кобре” и взял курс на восток. 200 километров для такой машины — не расстояние. Вот и Сокологорное. Но где же аэродром? Не эта ли небольшая площадка, пригодная для посадки только легких самолетов, да и она вся блестит большими лужами? Что делать? Не выполнив задания, возвращаться назад? Нельзя. Такое не по мне. Да и горючего на обратный путь в обрез. Решил лететь в Мелитополь, а оттуда добираться на попутных машинах в Сокологорное.

До Мелитополя, как говорится, рукой подать, а оказалось, что больше подходит: “Близок локоть, да не укусишь”. Подлетаю, а над городом, аэродромом проливной дождь, никакой видимости — ни горизонтальной, ни вертикальной. А теперь и до дома бензина не хватит. Так что выбор вариантов свелся к одному: лететь обратно в Сокологорное и садиться на скоростном истребителе на малоразмерную и наверняка раскисшую от дождей площадку.

Подлетел, вижу на полосе среди луж выложенный из белых полотнищ крест, от него взмывают вверх красные ракеты: посадка запрещена! А у меня другого выхода не было. На выравнивании “вывесил” я истребитель над землей и тянул ручку управления на себя, пока машина, потеряв скорость, не посыпалась вниз. Коснулась колесами полосы и пошла ее пахать. На весь пробег несколько десятков метров хватило. И как только выдержала такую перегрузку передняя стойка шасси!

Когда вылез из кабины, увидел, что колеса почти полностью увязли в черноземе. Рулить совсем нельзя. Пришлось оставить самолет на середине площадки.

Генерал Т. Т. Хрюкин встретил на улице около штаба, готовый расправиться с “лихачом”. Но, выслушав доклад и смерив меня взглядом с головы до ног, приказал немедленно разведать на легких самолетах местонахождение автобатальона, который накануне отправился в Скадовск. В мой же адрес неодобрительно бросил:

— Такое могут позволить только моряки, которым, как известно, море по колено. Ну, ладно, отдохни пока, гвардеец, да подумай, как взлетать будешь.

А чего тут думать: пока не просохнет полоса, не окрепнет грунт, о взлете здесь на “кобре” и разговора быть не может.

Вскоре вернулись с разведки “кукурузники”. Летчики доложили, что головные автомашины автобата подходят к Чаплинке, к той самой, которую со своей эскадрильей мне пришлось штурмовать в 1941 году.

Утром 18 ноября на предоставленном мне У-2 я вылетел в Скадовск, прихватив с собой представителя штаба флота капитана 3 ранга Н. А. Федорова, специально выделенного для координации действий Скадовской авиагруппы и других сил флота с фронтом.

В тот же день в Скадовск прибыли и долгожданные машины, доставившие нам все необходимое для боевых действий. Не привезли только торпед — оружия сугубо морского, а потому на общевойсковые склады фронта не поступавшего. Пришлось полковнику Смирнову просить генерала Ермаченкова, чтобы каждый перелетавший в Скадовск торпедоносец прихватывал по две торпеды, обеспечивающих ему два боевых вылета.

С каждым днем рос наш самолетный парк. За период с 16 по 23 ноября в Скадовск перелетели 3 А-20ж, 4 Ил-4, 9 Ил-2, 12 Пе-2 и 11 “эркобр”. В составе Скадовской авиационной группы насчитывалось уже 60 боевых машин.

Надо сказать, что перебазирование 23-го штурмового полка изрядно затянулось по времени. Фактически в полном составе он обосновался на новом месте лишь 4 февраля 1944 года. В целом же боевой состав Скадовской авиагруппы колебался в пределах 60 — 90 самолетов, базировавшихся в разное время на трех аэродромах — Центральном, Восточном и Птаховском, оборудованном в районе села Птаховка, что в 25 километрах северо-восточное Скадовска.

Немало внимания командиру и штабу авиагруппы пришлось уделить обороне аэродромов. Фактически два из них находились в одном-двух километрах от берега, а значит, не исключались внезапные удары по ним с моря и с воздуха. Я же больше занимался вопросами ПВО района базирования Скадовской авиагруппы. Службу воздушного наблюдения мы организовали на базе постов 122-й отдельной армейской роты ВНОС, возглавляемой капитаном Д. Е. Тоганом, а зенитное прикрытие осуществлял 1530-й зенитно-артиллерийский полк гвардии подполковника Е. И. Гоголева. Непосредственное же управление всеми силами и средствами ПВО осуществлялось с КП авиагруппы.

Боевые действия Скадовской авиационной группы начались с воздушной разведки. Причем, несмотря на предельно ограниченный запас горючего, она велась с момента нашего прилета и с каждым последующим днем становилась более интенсивной. Разведчики установили, что вражеские конвои и одиночные транспорты следуют в Крым главным образом из Одессы. Одесский порт, кроме того, принимал все плавсредства, уведенные немцами из Николаева, Херсона, Очакова. В отдельные периоды в Одесском порту их насчитывалось до 150 —250 единиц.

Порт Ак-Мечеть (ныне Черноморское) служил конечным пунктом в Крыму, через который шло снабжение войск 17-й немецкой армии. Иногда воздушная разведка отмечала формирование конвоев на выходах из Дуная и Констанцы, откуда они следовали в Евпаторию и Севастополь.

В этой обстановке и было решено основные усилия авиагруппы направить на разгром конвоев и одиночных транспортов на ближней морской коммуникации, включая порт Ак-Мечеть. По Одесскому порту, который имел сильную защиту с воздуха, удары планировалось наносить ночью или днем, но только в сложных метеоусловиях мелкими группами и одиночными самолетами. Планировали также нанести при первой же возможности массированный удар всеми силами по Одесскому порту. К сожалению, из-за плохих метеоусловий осуществить этот замысел не удалось.

Кстати, следует отметить такую деталь. Поскольку со штабом ВВС флота у нас не было проводной связи, нам ставили задачу не на каждый вылет или даже на сутки, а, как правило, только письменно и на некоторый период, предоставляя нам в остальном полную самостоятельность.

Первые удары по конвоям противника авиагруппа нанесла в период 20 — 25 ноября, потопив транспорт, баржу, два самоходных парома типа “Зибель” с танками и повредив один транспорт. Противник не ожидал появления на его морских коммуникациях самолетов А-20ж и Пе-2, прикрываемых истребителями, и это позволило нам избежать потерь.

“Кондрашин режет коммуникации врага на море”,— сообщала многотиражная газета “За победу” после удара 26 ноября пятерки Пе-2 по каравану вражеских судов. Пикировщиков вел командир 1-й эскадрильи 40-го полка капитан. Андрей Кондрашин, а сопровождали их четыре “кобры”. Сброшенные с пикирования, 30 фугасок точно накрыли крупный транспорт и самоходную баржу, а майор Семен Карасев в воздушном бою сбил лодочный самолет “Гамбург-140”.

Активно начали действовать и торпедоносцы А-20ж 36-го минно-торпедного полка. Особенно выделялась 1-я авиаэскадрилья майора А. И. Фокина. Используя низкую облачность и слабую видимость, торпедоносцы одиночно и малыми группами рыскали над морем, находили цели и внезапно атаковали их. С первых дней зарекомендовали себя снайперами торпедных ударов заместитель командира эскадрильи по политчасти капитан К. И. Копейкин, командиры звеньев старшие лейтенанты А. Д. Рыхлев и В. П. Рукавицын.

Все это хорошо, но нас не оставляла в покое мысль о такой цели, как Одесский порт, буквально нашпигованный различными судами. И вот 28 ноября полковник В. И. Смирнов собрал небольшое совещание.

— Противник начинает уводить из Одессы в Констанцу и в порты Дуная транспорты, баржи и различные другие плавсредства, — начал выступление Виктор Иустинович.  — Вероятно, он оставит там только то, что ему необходимо для перевозок в Ак-Мечеть. Спешно выводят немцы и плавсредства, оставшиеся на Днепре и Буге. — Надо срочно минировать основной фарватер Днепровского лимана, подходы к портам Одесса и Ак-Мечеть, — предложил командир 36-го минно-торпедного полка подполковник А. Я. Ефремов.

— Этим уже занимаются экипажи самолетов Ил-4, но их всего четыре, — ответил Смирнов. — Нужны еще самолеты и мины. А пока давайте обсудим возможности удара по Одесскому порту.

А у меня на этот счет уже сложилось мнение. Я предложил использовать для налета на порт только что прибывшую к нам девятку Ил-2 совместно с имеющимися Пе-2. На прикрытие ударной группы выделить истребителей. Налет выполнить завтра утром после доразведки цели.

Полковник Смирнов выслушал затем командира 23-го штурмового авиаполка майора И. И. Трушина и командира эскадрильи Пе-2 капитана А. К. Кондрашина, которые поддержали мое предложение. Тут же разработали план организации удара, маршрут полета, обсудили вопросы взаимодействия и управления. Вести группу поручили мне.

Погода к утру 29 ноября несколько улучшилась. Но все же высота нижней кромки облаков не превышала 400 метров. В воздух поднялись 9 Пе-2, 9 Ил-2 и 12 “кобр”. Впереди со мною шли две четверки истребителей, за ними “илы”, затем “петляковы”. Третья четверка истребителей замыкала сзади общий боевой порядок группы.

Летели над морем на высоте 100 — 150 метров. Вот уже видна и Одесса. IIри подходе к ней облачность несколько приподнялась, и по моему сигналу все самолеты перешли на набор высоты. Моя четверка истребителей и четверка капитана В. С. Снесарева вышли вперед и блокировали порт с вероятных направлений подлета истребителей противника. “Илы” атаковали первыми с пологого пикирования, а за ними “петляковы” — с горизонтального полета.

Огонь и дым в считанные секунды охватили порт. Нападение оказалось настолько внезапным для убаюканного долгим покоем врага, что не только его истребители не оказали противодействия, но и зенитчики открыли огонь, когда наши самолеты уже отходили от цели.

На фотоснимках, сделанных разведчиком, шедшим вслед за нами в облаках, с интервалом в пять минут, мы отчетливо разглядели полупогруженный в воду крупный транспорт, две горящие самоходные баржи и очаги пожаров на причалах.

Трудно понять почему, но даже в начале декабря немцы, по-видимому, еще не разгадали, что мы действуем из района Скадовска. Во всяком случае, вражеские самолеты в сумерках и ночью продолжали пролетать в Крым и обратно невдалеке от наших аэродромов. Одного такого “сумеречного” Хе-111 и перехватили тогда наши истребители.

В результате боя “хейнкель” был сбит, но он не упал, а сел на фюзеляж на Джарылгачской косе. Когда рассвело, наши воздушные разведчики увидели, что пятеро членов экипажа спешно готовят надувную лодку явно для ухода в Крым. После предупредительной очереди с находившейся над ними пары “кобр” гитлеровцы отказались от своей затеи и были вскоре пленены двумя нашими матросами и доставлены катером в Скадовск. На допросе пленные заявили, что опытных членов экипажей в их бомбардировочном авиасоединении осталось не более 15 — 20 процентов, остальные — зеленая молодежь. Сообщили также, что в связи с трудностью доставки морем материальных средств в Крым довольствие частей 17-й армии сокращено на одну треть. Так что первые результаты боевой работы нашей авиагруппы уже дали о себе знать.

Однако мало было топить транспорты на море и в портах. Военный совет флота и командующий ВВС обратили внимание командира Скадовской авиагруппы на необходимость повысить активность истребителей 11-го гвардейского на воздушных коммуникациях противника. Дело в том, что противник стал для маневра силами широко использовать “воздушные мосты”. Так, только 12 ноября, то есть еще до нашего прилета в Скадовск, враг перебросил транспортными самолетами в Крым 121-й и 123-й пехотные полки 50-й пехотной дивизии, а когда мы перелетели сюда, он перебросил еще и 2-й батальон 192-й пехотной дивизии. Летали немецкие трехмоторные транспортники Ю-52 преимущественно крупными группами, насчитывающими от 12 до 45 самолетов. Кроме того, по воздушным трассам перегонялись в Крым боевые машины и постоянно курсировали самолеты связи. Так что заняться было чем...

Командование авиагруппы стало более экономно расходовать силы гвардейского истребительного полка, единственного в группе, и то не полного состава. На сопровождение торпедоносцев, бомбардировщиков и штурмовиков теперь выделяли меньше истребителей, а главные силы парами и звеньями вылетали на “свободную охоту” для перехвата и уничтожения в первую очередь транспортных самолетов противника. Такое перераспределение усилий стало возможным благодаря впервые завоеванному в полосе наших действий господству в воздухе. Мы повсюду навязывали противнику бои и, как правило, выходили победителями. Лишь за первые три месяца боевых действий в составе Скадовской авиагруппы экипажи гвардейского полка сбили 25 самолетов противника, из них 16 Ю-52.

Первым открыл боевой счет на воздушных коммуникациях врага младший лейтенант А. А. Гайдуров. При сопровождении торпедоносцев он заметил одиночный Хе-126 и, решительно атаковав, сбил его. 22 ноября отличились майор С. Е. Карасев, старший лейтенант В. И. Щербаков, младшие лейтенанты П. В. Карпунин и В. А. Любимков. Действуя четверкой, они перехватили две группы самолетов противника, причем из состава первой сбили два Ю-52, а из второй “Хейнкель-111” и “Бюккер-133”.

К вечеру того же дня повезло и мне с лейтенантом В. В. Прозором. Мы перехватили над морем поплавковый самолет противника “Арадо-195”, летевший в Крым. Уклонившись от моей атаки, самолет развернулся со снижением и взял обратный курс — на Одессу. После атаки Владимира Прозора замолчал пулемет воздушного стрелка, но враг продолжал упорно уходить, так прижался к воде, что стал заметен бурун от вихря за воздушным винтом. Захожу повторно ему в хвост и с пологого снижения всей мощью бортового оружия вгоняю его в морскую пучину.

Но некогда даже взглянуть на уже близкую Одессу — мой ведомый вел бой с двумя “мессерами”, по всей вероятности сопровождавших “арадо” и “зевнувших” наши атаки. Вступаю в бой, но немецкие летчики, не любившие драться над водными просторами, если не имели численного преимущества, немедленно ретировались.

Возвращаемся домой и мы. Можно немного расслабиться после боя, осмотреться... “Черт возьми! — стрелка “бензочасов” — на нуле, а до Скадовска еще далеко. Только бы дотянуть до берега”...

Дотянул, как Валерий Чкалов в кинофильме, — “на самолюбии”. Внизу поселок Железный Порт. Рискнуть, что ли? Рискнуть! Выпускаю шасси, щитки и с ходу сажаю машину на вроде бы ровную площадку. А она действительно оказалась ровной...

На аэродроме приняли переданную мною по радио информацию о месте посадки. Из поселка прибежали жители, красноармейцы. А уже в сумерках привезли на У-2 две канистры бензина и моя “кобра” вновь поднялась в воздух, чтобы вскоре приземлиться на аэродроме Скадовск.

Когда об этих “художествах” узнал генерал Ермаченков, он при первой же встрече не преминул проиронизировать. Зная, что у меня позывной “Сокол-один”, заметил: 

— Между прочим, сокол — птица серьезная, за букашками вроде твоего “арадо” гоняться не будет, да еще до такого изнеможения, что до родного гнезда долететь не сможет, шлепнется, где попало. Так-то, гвардия!

Еще пару раз пришлось мне услышать от него по тому же поводу добродушные, впрочем, подначки.

Но вот когда весной 1944 года мы прибыли в Одессу, то узнали, что на сбитом “арадо” летела в Крым группа гитлеровских офицеров, проводивших краткосрочный отпуск в Одессе, и с ними старший офицер из 17-й армии с какими-то весьма важными документами. Убедившись в достоверности этих данных, генерал Ермаченков крепко пожал мне руку и сказал с наигранным огорчением:

— Грешен я, братец, забыл о мудрости сокола. А уж он-то знает, когда и какую добычу брать. Так что иногда “арадо” двух, “юнкерсов” стоит...

Скадовская авиационная группа с каждым днем наращивала силу ударов по врагу. И тот, словно опомнившись, в один из дней конца ноября группой из 14 “юнкерсов” и “хейнкелей” произвел налет на аэродром Восточный, а в ночь на 1 декабря восемь его одиночных бомбардировщиков последовательно бомбили аэродром Центральный. Враг вывел из строя четыре наших самолета, но Дмитрий Зюзин, Александр Гайдуров, Иван Тутов и Петр Краснов сбили три Ю-88 и один Хе-111. Еще два бомбардировщика “сняли” зенитчики. Правда, в воздушном бою лейтенант Тутов получил ранение в голову, но сумел посадить свой самолет на фюзеляж.

Встретив мощный отпор, потеряв шесть бомбардировщиков, воздушный противник на какое-то время перестал появляться в районе базирования Скадовской авиагруппы.

Весь день 2 декабря серые, холодные тучи плыли низко над землей. Воспользовавшись явно нелетной погодой, поехал в свой гвардейский полк. Иван Егорович Собкин, оставшийся за командира, доложил, чем занят летный и технический состав. Прикинули с ним, чего добились две эскадрильи нашего полка с момента прилета их в Скадовск. Итог оказался неплохой, а тут еще выяснилось, что в части есть юбиляр. Пошли в класс, и я, дождавшись перерыва в занятиях, обратился к летчикам:

— Товарищи, вчера гвардии старший лейтенант командир звена Дмитрий Васильевич Зюзин совершил свой пятисотый боевой вылет. Полтысячи взлетов на бой — это далеко не каждому удается совершить.

Смущенный всеобщим вниманием, Дмитрий встал и слушал, опустив голову.

— Днем и ночью, в простых и сложных метеоусловиях, на разных типах истребителей он выполнял сложнейшие боевые задания. Вчера в своем юбилейном вылете он сбил тринадцатый вражеский самолет. Давайте, товарищи, поздравим нашего гвардейца, коммуниста, трижды орденоносца Зюзина с его пятисотым боевым вылетом, пожелаем новых побед и всегда благополучных посадок.

В ответ грянули многоголосое гвардейское “ура”, бурные аплодисменты. Летчики горячо обнимали юбиляра, хлопали его по спине, дергали, шутя, за уши. Вот такие моменты открытых сердец дороже любых пышных застолий с велеречивыми тостами и дежурными комплиментами. Казалось, даже небо за окном посветлело.

Дмитрий Зюзин за год до начала войны окончил Ейское авиационное училище и начал служить в авиации Черноморского флота. В боях он лично собьет 15 самолетов врага, и в мае 1944 года ему будет присвоено звание Героя Советского Союза. После войны он станет летчиком-испытателем и уволится в запас в звании полковника. Ну, а пока...

Разведчики установили, что противник, понесший изрядные потери в живой силе и технике на море и в воздухе, оттянул свои коммуникации на юг и уже основными портами стали для него Севастополь и Евпатория. В связи с этим руководство авиагруппы решило разбить всю глубину ранее назначенного района боевых действий на три зоны. В основу разграничения положили радиусы действия различных типов самолетов.

Глубина зоны № 1 — для Ил-2 — составила 180 километров, зоны № 2 — для Пе-2 — 280 километров и зоны № 3 — для Ил-4 и Б-3 — 600 километров. В первой зоне действовали все типы самолетов, во второй — бомбардировщики Пе-2 и торпедоносцы и в третьей — торпедоносцы и бомбардировщики Б-3. Что касается истребителей, то в первой зоне они действовали без подвесных баков, а во второй и третьей — с ними. Для каждой зоны установили свои сигналы — они подавались при появлении противника, а заблаговременная отработка вопросов взаимодействия между полками позволила сократить сроки подготовки к вылетам и увеличить их количество.

В середине дня 3 декабря на подходе к Севастополю воздушная разведка обнаружила вражеский транспорт, конвоируемый боевыми кораблями. Немедленно в этот район вылетели “петляковы” под прикрытием “кобр”. Однако, пока обрабатывали данные, взлетали и шли к цели, в районе Севастополя резко ухудшилась погода.

Бомбардировщикам пришлось бомбить с малой высоты и с горизонтального полета. Рядом находились истребители сопровождения. В носовую часть “эркобры” лейтенанта Виктора Щербаченко попал малокалиберный зенитный снаряд, разворотивший приборную доску. Вышло из строя почти все радиооборудование.

При попадании снаряда летчик инстинктивно взял ручку управления на себя и оказался в облаках. Сколько он находился там, трудно сказать, но, когда вынырнул из облачности, своих самолетов не обнаружил. Вокруг стеной стояла дождевая завеса, облачность прижимала самолет к поверхности моря...

Будучи на командном пункте авиагруппы, я вместе с присутствовавшими там офицерами услышал:

— Ничего не вижу и не слышу. Подо мной море, компас не работает. Что делать? Отзовитесь...

Но напрасно я посылал в эфир его позывные, летчик упрямо повторял все ту же фразу. Ясно: радиоприемник у него не работает, помочь ему чем-то мы бессильны. Оставалось только продолжать вызывать его на связь — вдруг приемник включится от вибрации или сотрясения самолета.

Но, видимо, и сам Щербаченко понял, что произошло, перестал обращаться к нам за помощью. На КП воцарилась гнетущая тишина, каждый думал: что же сейчас там, у нашего товарища? Что его ждет?

И вдруг в динамике вновь раздался взволнованный голос Виктора:

— Вижу знакомые озера! Нахожусь в районе Херсона...

Почему он сразу определил свое местонахождение, нам было ясно: лейтенант Щербаченко неоднократно летал в тот район, хорошо его изучил. Но... опять его голос, теперь уже тревожный:

— Опознал аэродром Сарабуз. Взлетают “мессеры”. Горючего осталось 5 галлонов, до Перекопа не хватит.

Значит, Щербаченко все же спутал дельту Днепра с озерами в районе Сак, и выбранный им курс на восток привел не к Скадовску, а к вражескому аэродрому в центре Крыма. Подсказать ему не могли, да и он ведь так долго не подавал голоса...

Прошло еще немного времени. Все! Горючее у него кончилось. Разошлись подавленные и несколько дней всё не могли успокоиться.

И вот — телеграмма от Ермаченкова: “Летчик Щербаченко находится у крымских партизан, в ближайшие дни прибудет в Скадовск”. Вскоре узнали и подробности: летчик на последних литрах бензина направил самолет к Крымским горам и посадил его в ущелье на фюзеляж. Спрятался за камни и приготовился к перестрелке с фашистами. Услышал топот копыт. Враги? Нет, это оказались партизаны. Они увидели нырнувший в ущелье краснозвездный самолет и поспешили на помощь...

Если ноябрь не баловал нас погодой, то декабрь оказался и того хуже. Все тот же опостылевший дождь со снегом из той же низкой, набрякшей влагой облачности. Все то же холодное месиво под ногами, на взлетной полосе. И все же при малейшем просвете в небе и подсыхании грунта самолеты поднимались в воздух и наносили удары по противнику, для которого скверная погода в какой-то мере становилась союзницей. К тому же противник стал чаще менять тактику действий. Ю-52 начали летать небольшими группами и на малой высоте. Их нередко сопровождали истребители дальнего действия Ме-110.

Конвои транспортов, как правило, прикрывались лодочными самолетами “Гамбург-140”. Их довольно мощное вооружение — две пушки и четыре пулемета — позволяло идти даже в лобовую атаку, рассчитывая сбить с курса атакующие торпедоносцы. При малейшей угрозе с нашей стороны враг наращивал силы истребителей с одесских и крымских аэродромов, а включение в состав конвоев большего, чем раньше, числа боевых кораблей усиливало их зенитное противодействие. Заметно возросло число зенитных орудий и в крымских портах разгрузки. И, наконец, отмечалось, что если конвой не успевал дойти до Евпатории или Севастополя в темное время суток, то он оставался на день в Ак-Мечети.

Естественно, что и мы меняли тактические приемы с учетом складывавшейся обстановки. Действия авиации в зонах нередко стали комбинированными. Вначале мы направляли туда “кобры”, сковывавшие боем вражеских истребителей прикрытия, затем штурмовики наносили удары по боевым кораблям или подавляли зенитные батареи на берегу, а спустя несколько минут ложились на боевые курсы к назначенным объектам торпедоносцы и бомбардировщики.

Нашей группе довелось участвовать в первом комбинированном ударе по порту Очаков. Подлетая к нему, мы увидели у небольших причалов, на рейде и у небольшого островка, где раньше располагалась наша Первомайская батарея, гораздо больше различных плавсредств, чем было установлено воздушной разведкой. Видно, какая-то их часть в момент разведки находилась еще на подходе.

Пришлось немедленно по радио уточнить цели штурмовикам и пикировщикам. Налет получился неожиданным для противника и мощным. “Мессеров” в воздухе не было, поэтому после отхода ударных групп часть наших истребителей дополнительно атаковала корабли пулеметно-пушечным огнем. Вся группа без потерь возвращалась на аэродром, а позади долго виднелись крупные очаги пожаров — горели склады на причалах, баржи, буксиры и самоходные паромы, накренился и сильно поврежденный транспорт.

Через два дня нанесли аналогичный удар по порту Ак-Мечеть, где потопили лихтер “Еморхопулос” водоизмещением 1300 тонн. Досталось также другим кораблям и портовым сооружениям.

Организация и осуществление комбинированных ударов — дело многотрудное. Дальние маршруты и плохие метеоусловия требовали от командиров и экипажей самолетов высокого мастерства и мужества. Этими качествами наши авиаторы обладали в полной мере. Вот один из примеров.

14 декабря в третьей зоне разведчику в очень сложных метеоусловиях удалось обнаружить крупный танкер противника, шедший в Крым. Его охраняли боевые корабли и с воздуха несколько “гамбургов”. Хлопья снега кружились в воздухе, облака висели низко над морем. Стало очевидно: цель очень важная, поэтому решили поднять четыре торпедоносца. Их пилотировали капитан Константин Копейкин, старший лейтенант Александр Рыхлов, лейтенант Константин Харлашев и младший лейтенант Александр Смирнов. Торпедоносцев сопровождали шесть “кобр” во главе со старшим лейтенантом В. А. Наржимским.

Штурману майору Николаю Маркину удалось вывести группу в район цели, но здесь сразу же навстречу ей ринулись “гамбурги”. Наши “кобры”, как всегда перед боем, сбросили подвесные баки, немедленно атаковали “гамбургов” и не позволили сбить торпедоносцев с боевого курса.

Удар торпедоносцев с ходу оказался удачным. Четыре торпеды, блеснув в воздухе, нырнули в воду и, оставляя пузырчатый след на поверхности моря, устремились к цели. Торпедоносцы начали разворот, и в это время взметнулся огромный столб воды. Объятый пламенем танкер водоизмещением три тысячи тонн стал тонуть.

Все успешные, а подчас и не столь успешные действия наших авиаторов перечислить невозможно. Хочется подчеркнуть, что Скадовская авиационная группа стала грозной силой в борьбе с врагом. И это особенно проявилось в период, когда в начале декабря противник предпринял попытку контрнаступления с никопольского плацдарма, из районов Чонгар и Перекопа. И хотя врагу не удалось достичь поставленных целей, однако в ряде случаев мы оказывались в критических ситуациях.

Дело в том, что тогда нашей воздушной разведкой было обнаружено несколько БДБ и других небольших боевых кораблей, которые двумя группами следовали из Очакова в направлении Покровское на Кинбурнской косе. На их борту было до полка румынской пехоты. Десант высадился и вскоре овладел Кинбурнской косой и островом Первомайский.

Главной задачей десанта и оказалось уничтожение Скадовской авиационной группы. Но авиация противника в те дни не смогла из-за непогоды поддержать свои войска, и вскоре враг на всех участках отступил на исходные позиции. Из оперативных сводок стало известно, что его никопольская группировка понесла тяжелые потери и он начал ее постепенно эвакуировать на правый берег Днепра.

Наши войска приняли меры и по ликвидации морского десанта на Кинбурнской косе. Мы же, едва узнав о нем, тут же подняли в воздух одну за другой группы штурмовиков и истребителей и обрушили бомбовый и пулеметно-пушечный огонь по войскам и кораблям десанта. На случай прорыва десанта к нашим аэродромам привели в готовность для стрельбы по наземным целям и зенитно-артиллерийский полк.

Буквально через два-три часа в Скадовск прибыл командующий 2-й гвардейской армией генерал-лейтенант Г. Ф. Захаров, а вслед за ним на автомашинах усиленный стрелковый полк. К исходу дня полк развернулся в боевые порядки, а с утра вступил в бой с десантом противника. Схватки шли напряженные, особенно 3 и 4 декабря, когда нашим наземным войскам при непрерывной поддержке небольших групп штурмовиков и истребителей удалось сломить сопротивление десанта и через несколько суток полностью очистить занятую им территорию.

Всему летному составу авиагруппы, участвовавшему в уничтожении морского десанта противника, генерал Г. Ф. Захаров объявил благодарность, а наиболее отличившиеся были представлены к награждению боевыми орденами...

Вечером 15 декабря при подведении итогов дня полковник В. И. Смирнов вдруг объявил:

— Меня срочно отзывают в Москву. Генерал Ермаченков приказал вступить во временное командование группой Денисову.

Для меня это сообщение свалилось как снег на голову. Но приказ есть приказ. На следующий день, когда провожали Виктора Иустиновича, все почувствовали, что он уезжает с большой неохотой, сроднился с нами, как говорится, душой и телом.

А забот и задач нашей группе прибавилось. Ко всему прочему прибывшая на смену батальону аэродромного обслуживания 8-й воздушной армии 12-я авиабаза ВВС флота из-за отсутствия транспорта высокой проходимости не стала справляться с обеспечением авиагруппы боеприпасами и горючим. Недостаток горючего особенно ощущался в конце января и в феврале, когда 3-й и 4-й Украинские фронты готовились к проведению и осуществляли Никопольско-Криворожскую операцию.

В это время большая нагрузка выпала на все руководство авиагруппы, и особенно на начальника штаба майора Л. З. Джинчвеладзе, заместителя командира по политчасти майора М. Н. Борзенко и командира 12-й авиабазы майора В. И. Пустыльника.

И все же, несмотря на трудности в снабжении, истребители и штурмовики действовали с прежним напряжением, периодически наносили ощутимые удары бомбардировщики и торпедоносцы. Истребителям, вылетавшим на “свободную охоту”, я приказал: если встреч с самолетами противника не произойдет, а будут обнаружены его боевые корабли или транспорты, атаковать их пулеметно-пушечным огнем.

А подобные ситуации возникали не раз. Однажды четверка “эркобр”, ведомая капитаном В. С. Снесаревым, возвращалась с “охоты”. Ведущий, обнаружив транспорт водоизмещением до 1000 тонн и охранявшие его корабли, немедленно всем звеном атаковал их. В результате двух атак истребители повредили два сторожевых корабля и вызвали пожар на палубе транспорта. Наша группа потерь не имела.

На боевом счету капитана Снесарева подобных боевых удач немало. О нем, вскоре удостоенном звания Героя Советского Союза, следует сказать особо.

Их было три брата: Виктор, Владимир и Василий. Все они получили среднее образование и по путевке Ленинского комсомола пошли учиться летному мастерству в Ейское авиационное училище. Успешно окончив училище в июне 1941 года, братья были направлены в авиацию Черноморского флота, где сразу же и приняли боевое крещение.

Недолго пришлось воевать Виктору и Василию — они геройски погибли в 1941 году при обороне Крыма и Севастополя. Остался в строю средний брат — Владимир. После гибели братьев он стал малоразговорчивым, внешне выглядел старше своих лет, сражался отчаянно, нередко забывая, что человеку и на войне положен отдых. “Мне теперь драться нужно за троих”, — говорил он товарищам. И дрался с врагом за троих в небе Севастополя, Туапсе, Новороссийска, Тамани и Керчи.

В двадцать девять лет Владимир Снесарев — командир эскадрильи 11-го гвардейского истребительного полка — стал вновь летать над Крымом и Северной Таврией. Здесь он одержал не одну победу над врагом, каждый раз приговаривая: “Это за Виктора... А это за Васю”. Успехи повышали его настроение, но затем летчик вновь уходил в себя до новой победы.

На боевом счету Владимира за годы войны будут 313 боевых вылетов и кроме штурмовых ударов 14 сбитых вражеских самолетов.

И еще два штриха из биографий братьев Снесаревых. В Донбассе, в Коммунарске чтут память двух погибших братьев Снесаревых и боевые дела Владимира Семеновича. Имена Виктора и Василия — на мемориальной доске школы, где они учились, в ФЗУ учрежден “Переходящий вымпел братьев Снесаревых лучшему слесарю”, ежегодно проводится городской кросс их имени...

Молва об исключительной смелости и эффективности действий истребителей-гвардейцев дошла и до летчиков 8-й воздушной армии. Однажды на У-2 прилетел в Скадовск лейтенант — в дальнейшем дважды Герой Советского Союза, генерал-майор авиации — А. В. Алелюхин и обратился ко мне с необычной просьбой:

— Вы много сбиваете транспортных самолетов противника, летающих в Крым над морем. Мы хотели бы подключиться к этой работе, но нам нужны спасательные жилеты, которыми пользуются морские летчики в случае приводнения в море. Не могли бы одолжить нам их хотя бы на одну эскадрилью?

Я не успел ответить, как в разговор вмешался майор Б. А. Юдин.

— Товарищ командир, на подходе с моря к озеру Донузлав мною и лейтенантом П. А. Красновым сбиты Ю-52 и Ме-110, что подтверждают прикрывавшие нас старший лейтенант В. И. Щербаков и младший лейтенант П. В. Карпунин.

— Поздравляю с победой! Вам и всем летавшим рядом написать подробные донесения. Есть ли какие-нибудь повреждения самолетов?

— В машине Краснова обнаружены четыре пробоины, остальные — в норме.

— Похвально! — отозвался Алелюхин и тоже поздравил Бориса Юдина с победой.

Возобновился разговор о жилетах.

— Надо узнать, есть ли они у нас в резерве, — ответил я лейтенанту. — Но жилеты жилетами, а летать и воевать над морем значительно сложнее, чем над сушей.

— Привыкнем, гвардии майор, — заверил лейтенант.

Мне доложили, что жилеты в резерве имеются, и я приказал выдать гостю 15 комплектов. Алелюхину же подсказал особенности ведения воздушного боя над морем и ориентировки вне видимости берега. На том и расстались.

А через две недели жилеты нам возвратили с запиской: “Над морем воевать действительно сложнее, и для этого нужна особая подготовка летчиков. Поэтому нам приказано летать на “свободную охоту” в сторону Николаева и Одессы в целях уничтожения автомашин, паровозов и одиночных самолетов. Спасибо за науку. Алелюхин”.

Не счесть подвигов морских летчиков. Многие из них совершены над морем и кончились гибелью экипажей самолетов. Это ныне, удалившись на десятилетия от огненных лет, мы называем подвигами боевые эпизоды, которые тогда казались нам обыденными. И примеров тому множество.

19 декабря вместе с ведомым лейтенантом Г. П. Колонтаенко поднялся в воздух комэск капитан Б. М. Литвинчук. Казалось, обычная ситуация. Над морем наши пилоты обнаружили одинокий бомбардировщик Ю-88, летевший в Крым. Пара истребителей немедленно атаковала его, надеясь на легкую победу, но вражеский экипаж умело маневрировал и отстреливался из бортового оружия. Литвинчук повторил атаку, и вдруг с головы по непонятной причине упали радионаушники. Пилот не обратил на это особого внимания и продолжал атаковать, пока Ю-88 не врезался в воду.

¾ Истребители произвели посадку нормально, и, как обычно, капитан Литвинчук сразу направился на КП для доклада. Приехав незадолго до этого в полк, я вместе с майором И. Е. Собкиным сидел за столом над расстеленной картой. Увидев меня, Борис Михайлович доложил о сбитом самолете, и мы поздравили его с очередной победой.

— А что это вы вертите в руках? — заинтересовался я.

— Наушники, гад, мне попортил, — огорченно отозвался летчик. — Вот, посмотрите, разрезал дужку на две части. Зла на этого вредителя не хватает.

А между тем ведь рядом с Литвинчуком была смерть. Совсем рядом! Пуля из крупнокалиберного пулемета пробила фонарь кабины, перебила на голове пилота стальную дужку наушников и, словно бритвой, срезала полоску волос. Да, смерть была в миллиметрах, а летчик вроде и не почувствовал ее леденящего дыхания.

Перед ужином Борис Литвинчук еще раз взглянул в зеркало на свою попорченную курчавую шевелюру, которой всегда очень гордился, и, помрачнев, сказал негромко:

— Ведь знал, гад, как мне настроение испортить. Но я ему за это башку снес.

Комэска капитана Б. М. Литвинчука знали в 11-м гвардейском полку как одного из искусных боевых летчиков и умелых командиров. В часть он пришел перед войной и служил в эскадрилье капитана А. В. Шубикова, а затем, летая на “подвесках”, вместе с Арсением Васильевичем участвовал в операции по разрушению Чернаводского моста на Дунае, наносил удары по военно-морской базе Констанца, речным переправам на Днепре и дальнобойным батареям врага под Перекопом.

16 мая 1944 года одного из ветеранов 32-го авиаполка, вложившего значительный вклад в преобразование его в 11-й гвардейский, Бориса Михайловича Литвинчука однополчане сердечно поздравят с присвоением высокого звания Героя Советского Союза. Он совершил 459 боевых вылетов, лично сбил 15 самолетов врага, истребил много вражеской техники и живой силы. После войны Литвинчук окончит Военно-морскую академию и будет служить в авиации до 1961 года, уйдя на заслуженный отдых в звании полковника.

...Уходил в историю 1943 год. Авиагруппа по-прежнему активно действовала на морских и воздушных коммуникациях противника. Обогатившись опытом организации комбинированных ударов, мы стремились делать каждый последующий более результативным. Гибли транспорты противника, а вместе с ними шли на дно Черного моря гитлеровцы, боевая техника, снаряжение и продовольствие, горели танкеры и нефтеналивные баржи, исчезали в пучине моря транспортные и боевые самолеты. Результатами наших действий были удовлетворены и Военный совет Черноморского флота, и руководство ВВС, что подтвердила новогодняя поздравительная телеграмма. Вот ее текст:

“Скадовск. Денисову, Борзенко, Леписа: поздравляем офицеров, рядовой состав вашей группы с Новым годом. Громите еще сильнее фашистские аэродромы, топите транспорты. Пусть 44-й год станет годом окончательного уничтожения гитлеровской армии. Желаем вам — передовому отряду славных черноморских соколов — отличных успехов в вашей напряженной боевой работе. Ермаченков, Пурник”.

Телеграмму мы зачитали во всех частях и подразделениях, она вызвала чувство гордости и вдохновила на успешное выполнение новых боевых заданий.

Почти в каждом комбинированном ударе по портам, базам и конвоям противника участвовала 1-я эскадрилья 40-го авиаполка пикировщиков, возглавляемая капитаном А. К. Кондрашиным. Отважный летчик и прекрасный командир был для всех нас примером беззаветного служения Отчизне.

Биография Андрея Кузьмича Кондрашина — это своего рода слепок с образа юноши довоенного и бойца военного периодов. Черты его характера — любовь к Родине, готовность защищать ее до последней капли крови. Родился он на Рязанщине в 1915 году. Учился. Служил на флоте. Комсомол послал его в Ейское авиационное училище. Незадолго до нападения фашистской Германии на СССР стал летчиком 40-го бомбардировочного авиаполка.

Войну начал в звене старшего лейтенанта И. Е. Корзунова. Это звено наносило удары по военным объектам в Констанце, Сулине, Тульче, участвовало в героической обороне Одессы и Севастополя, в боях за Кавказ и Таманский полуостров. Кондрашин был человеком, любившим до самозабвения летное дело. Он всегда стремился в бой. До декабря 1943 года, то есть до прибытия в Скадовскую авиационную группу, Кондрашин произвел на бомбардировщике Пе-2 311 боевых вылетов и лично уничтожил шесть транспортов общим водоизмещением 12 тысяч тонн, шесть барж, два сторожевых катера, 17 самолетов на земле и много другой техники и живой силы противника. В воздушных боях сбил два вражеских самолета.

Однажды в беседе с друзьями он высказал свое кредо:

— В жизни ничего не может сравниться с радостью и удовлетворением, которые наполняют тебя после хороших бомбовых ударов или хорошо выполненной разведки. Одобрение друзей, улыбка командира — все это для меня было самым дорогим. Да и в самом деле, только в бою узнаешь свою силу, ловкость и хитрость. Я не люблю спокойной жизни без волнений и напряжений...

Андрей Кондрашин был не только храбрым бойцом и прекрасным командиром, отличался он и постоянной жизнерадостностью, умением передать хорошее боевое настроение своим товарищам, подчиненным. За два года рядовой пилот вырос до командира эскадрильи, а за боевые дела уже в первые годы войны удостоился трех орденов Красного Знамени и представления к званию Героя Советского Союза. Но Указ Президиума Верховного Совета вышел после его героической смерти в бою.

До сих пор я помню бой звена Кондрашина с “мессерами” в период обороны Севастополя. Бой начался при отходе от цели, но мне пришлось наблюдать его с земли в течение 10 — 15 минут, когда звено Пе-2 храбро сражалось с восьмеркой Ме-109 уже над аэродромом. Исключительно грамотно советские экипажи не только оборонялись, но и нападали. В начале боя они сбили одного “мессера”, а второго — на наших глазах. Андрей Кондрашин со своими ведомыми преподнесли тогда урок многим экипажам бомбардировщиков и штурмовиков, как надо использовать боевые качества и возможности советских самолетов в воздушных боях с вражескими истребителями.

Вот почему, когда возникал вопрос, кого направить на выполнение сложного боевого задания, руководители Скадовской авиагруппы долго не размышляли, решали единодушно: его, Кондрашина. И не ошибались.

Но вот рано утром 11 января 1944 года штурман 11 гиап старший лейтенант Н. А. Кисляк и ведомый младший лейтенант В. И. Орлов вернулись из разведки порта Одессы и доложили, что там находятся под погрузкой два крупных транспорта. Надо было срочно их атаковать. А накануне в Скадовск прилетел командир 40-го полка майор И. Е. Корзунов. Он и согласился вести на задание шестерку Пе-2. И вот “пешки” под прикрытием шести “кобр” взяли курс на Одессу. Вышли на цель. Истребителей противника поблизости видно не было, и “пешки” под углом 60 — 70 градусов устремились к целям. Капитан Кондрашин пикировал последним, на его машине противник и сосредоточил весь зенитный огонь. Снаряд попал в самолет, и горящий Пе-2 врезался у причала в воду. Погибли командир эскадрильи капитан А. К. Кондрашин, штурман капитан А. А. Коваленко и начальник связи эскадрильи младший лейтенант В. Г. Анзин.

Возвратившись в Скадовск, ведущий группы доложил о прямых попаданиях бомб в транспорт водоизмещением 3000 тонн и в одну сухогрузную баржу. Результат хороший, но как же он был омрачен утратой Кондрашина и его товарищей...

В ответ на гибель Кондрашина и его боевых друзей, причинившую всем нам невыносимую боль, летчики поклялись еще сильнее бить ненавистного врага. На фюзеляже Пе-2 лейтенанта А. С. Бриллиантова появилась надпись: “Отомстим за смерть Кондрашина”, а летчики эскадрильи написали песню “Марш пикировщиков”, в которой были такие строфы:

В шуме ветра рокочут моторы,

Дан приказ — вылетай поскорей!

И ушла в голубые просторы

Эскадрилья отважных друзей.

Не страшны нам морские просторы

И зенитный огонь батарей —

Нас учил за Отчизну сражаться

Командир наш — Кондрашин Андрей.

Боевой счет скадовцев продолжал расти. 25 января группа торпедоносцев во главе с капитаном П. Н. Обуховым потопила транспорт водоизмещением 2000 тонн, а восемь Пе-2 пустили на дно такой же транспорт в 15 милях северо-восточнее Одессы. Истребители-гвардейцы старший лейтенант Н. А. Кисляк и лейтенант В. А. Любимков встретили в районе мыса Тарханкут 29 Ю-52 и сбили четыре из них. А 31 января старший лейтенант В. И. Щербаков и младший лейтенант П. В. Карпунин встретили несколько групп Ю-52 по три — пять самолетов в каждой и сбили два транспортника...

В первой половине января в авиагруппу для проверки организации боевой работы прибыл начальник штаба ВВС флота полковник Б. Л. Петров. Всесторонне ознакомившись с нашей деятельностью, он дал ей высокую оценку. Мне же в личной беседе порекомендовал организовать более четкое взаимодействие с экипажами самолетов Ил-4 1-й минно-торпедной дивизии, действующими о аэродромов Кавказа в третьей зоне морских коммуникаций противника. В частности, при организации совместных ударов следовало шире применять аэродромный маневр самолетов, скажем, подсаживать Ил-4 на аэродромы Скадовска. Получил я и ряд других полезных советов.

15 января полковник Б. Л. Петров улетел, а через два дня у нас на А-20ж приземлился Николай Александрович Токарев. Так как большая часть его дивизии воевала в составе Скадовской авиагруппы, то ее он и возглавил. Я же стал, как и раньше, его помощником и одновременно командиром 11-го гвардейского истребительного авиаполка. 23 января мы все поздравили Николая Александровича с присвоением ему генеральского звания. Это еще больше подняло авторитет Скадовской авиационной группы — во главе ее стал генерал! А благодаря его кипучей энергии и личному участию в боевых вылетах на торпедоносце в деятельности авиагруппы появилось как бы второе дыхание.

В условиях неустойчивой погоды Пе-2 изредка бомбили с пикирования, чаще же — с горизонтального полета. Но штурмовики и торпедоносцы регулярно прорывались к целям и эффективно поражали их. Правда, это только на бумаге выглядит просто. На деле же все обстояло иначе.

Вот 30 января разведчики своевременно обнаружили конвой, но из-за непогоды до второй половины дня никто так и не смог нанести по нему удар. А тем временем корабли миновали мыс Тарханкут и вдоль берега следовали курсом на Евпаторию. Наконец при первом же небольшом прояснении в воздух удалось поднять 5 Пе-2 и 8 Ил-2, сопровождаемых восьмеркой “кобр”. Однако налет оказался малоэффективным: потопили только одну баржу.

Торпедоносцы в это время действовали по кораблям противника на полпути между Очаковым и Одессой, и других сил для немедленного повторного удара не было. Что делать? Ведь через час-другой крупный транспорт и его эскорт войдут в Евпаторийский порт под защиту сильной противовоздушной обороны.

На мой КП позвонил генерал Токарев, спросил, что намереваюсь предпринять в ближайшее время.

Доложил, что повторный удар возможен только в конце дня, когда транспорт будет уже в районе Евпатории, а пока за конвоем непрерывно наблюдает воздушный разведчик и по радио передает о нем все данные.

— Полечу торпедировать сам! — внезапно решил генерал.

— Одному лететь рискованно, — возразил я. — А у меня есть только один исправный самолет капитана Обухова.

— Вот подготовьте его и истребителей прикрытия, я скоро буду на аэродроме. Кто прикроет?

— Раз так, то разрешите мне.

Н. А. Токарев согласился.

Быстро поставил задачу капитану П. Н. Обухову и информировал экипаж Токарева о предстоящем вылете. Вскоре прибыл и Николай Александрович. Выслушав рапорт о готовности к вылету на сопровождение шестерки истребителей, заметил:

— Лететь будем бреющим в обход Тарханкута и при полном радиомолчании. Атака со стороны моря с последующим уходом через Крым.

Зная твердый характер Николая Александровича, возражать ему не решился, хотя и не вполне был согласен с его планом. Дело в том, что мелководье в прибрежной евпаторийской зоне ограничивало возможности атаки целей со стороны берега, так как торпеда могла зарыться в грунт. Нормально, при сбрасывании торпеды с малой высоты глубина должна быть не менее 8 — 10 метров. Поэтому лучше было бы пройти морем в сторону Качи, там развернуться и атаковать уже с глубокой части Каламитского залива. Но решение принято, — значит, надо его выполнять...

И вот мы в воздухе. Едва отошли от берега, как ведомый Токарева Петр Обухов по радио сообщил, что у него барахлит правый мотор и развернулся в сторону аэродрома.

Токарев вел торпедоносец на высоте 15 — 20 метров. Снизились и истребители сопровождения. Такой маневр, как и радиомолчание на маршруте, не давал противнику возможности засечь наши самолеты с берега, и как ни хотелось мне отговорить генерала по радио от одиночной атаки транспорта, следующего в охранении, но нарушить твердо установленное правило радиомаскировки не решился. Да и Н. А. Токарев был не из тех, кого могут смутить какие-то трудности или опасности.

Обойдя мыс Тарханкут, мы развернулись в направлении на Качу. Издалека заметили “Гамбург-140”, шедший наперерез торпедоносцу, и незамедлительно атаковали его четверкой. Гидросамолет задымил, развернулся и начал со снижением уходить, но от преследования его пришлось отказаться, чтобы не потерять низколетящий торпедоносец.

Время шло, видимость оставалась, как говорится, “миллион на миллион”, но конвоя мы все еще не видели. А вот свежие данные от разведчика: транспорт и баржи с охранением выходят на Евпаторийский рейд. Так вот оно что! Конвой уже зашел за мыс Карантинный (ныне Евпаторийский), потому и не виден с малой высоты. Что ж, это к лучшему — атаковать будем со стороны моря.

Но генерал неожиданно начал подворачивать влево, видимо решив, что у истребителей может не хватить горючего на обратный путь — ведь летели мы без подвесных баков. Другого смысла в таком решении я не видел, зная по опыту прошлых полетов, что у противника на мысу очень сильное зенитное прикрытие.

В паре с лейтенантом Василием Любимковым мы следовали левее торпедоносца, а пара старшего лейтенанта Владимира Наряшмского — справа от него. Все с превышением над торпедоносцем в 150 — 200 метров. А позади и выше нас летела пара Владимира Прозора. Чем ближе мы подходили к цели, тем больше мне не давал покоя вопрос: как отвлечь зенитный огонь с кораблей от самолета генерала? Наконец не выдержал, передал Наржимскому по радио команду:

— “Сокол-одиннадцать”, атакуйте корабли правее нашего объекта, мы атакуем левее.

Получив отзыв, ставлю задачу Прозору.

— “Сокол-семнадцать”, мы штурмуем, будьте внимательны, здесь могут быть “фоккеры”.

Торпедоносец Токарева, а за ним и мы проскочили-таки через зенитный огонь с мыса Карантинный. Вот и транспорт! Мелькнуло на солнце светлое тело торпеды и с плеском ушло под воду. Торпедоносец и две пары истребителей открыли огонь по кораблям из всего бортового оружия, чтобы рассредоточить зенитный огонь и обеспечить пролет торпедоносца над целью. В это время факелом упал в воду новейший вражеский истребитель ФВ-190, сбитый Прозором.

...Все, что после этого произошло, вспоминается, как кошмарный сон. Вражеский зенитный снаряд угодил в торпедоносец. Самолет сразу загорелся и, оставляя длинный шлейф дыма, потянул в район Майнакского озера. По неровному, какому-то судорожному полету машины было понятно, что генерал тяжело ранен. Едва перетянув озеро, торпедоносец ткнулся в землю и взорвался.

Сделали над местом катастрофы два круга на бреющем полете, пытаясь высмотреть площадку для приземления, но внизу лежала неровная местность со множеством крупных камней. Вблизи от догоравших обломков торпедоносца никого из членов его экипажа заметить не удалось.

С большой тяжестью на душе возвращались мы в Скадовск. И особенно горько было мне. Ведь Токарев учил меня летать, дал мне крылья, был моим командиром, старшим другом — и вдруг такое... Никак не хотелось верить, что его не стало, думалось: чего только уже не бывало на войне, может, его выкинуло при ударе из кабины и подобрали местные жители или крымские партизаны. Да мало ли о чем думалось...

А скорбная весть о гибели Героя Советского Союза генерала Н. А. Токарева уже облетела соединения и части ВВС Черноморского флота. И их экипажи, как бы предъявив врагу новый, суровый счет, стали наносить по нему еще более мощные удары. Летчики Скадовской авиационной группы, несмотря на плохую погоду, потопили в феврале транспорт водоизмещением 2000 тонн, шесть быстроходных десантных барж, сторожевой корабль и три вспомогательных судна, в ожесточенных воздушных боях уничтожили 12 неприятельских самолетов. Эффективный удар нанесли летчики 5-го гвардейского минно-торпедного полка по портовым сооружениям и плавсредствам в Констанце...

Вскоре 1-ю минно-торпедную авиадивизию, возглавлявшуюся раньше Токаревым, преобразовали во 2-ю гвардейскую минно-торпедную авиадивизию. А Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1944 года этому соединению было присвоено имя ее отважного командира — генерал-майора авиации Н. А. Токарева.

Боевые друзья сложили о Токареве песню, в которой есть такие слова:

Бесстрашным гордым соколом

Над морем летал

Крылатый воин Токарев,

Герой-генерал.

Добить врага жестокого

Друзьям завещал

Отважный сокол Токарев,

Герой-генерал.

Позже, как только фронт отодвинется к Севастополю, мы с генералом Ермаченковым вылетим из Одессы к месту гибели Токарева. На пригорке увидим остов сгоревшего торпедоносца, обнесенный колючей проволокой, а рядом две горки мин. Окружившие нас ребятишки проведут нас к самолету через установленное немцами вокруг него минное поле.

Около носовой части торпедоносца мы увидим могилу, усыпанную цветами как уже высохшими, так и совершенно свежими. Их, посещая могилу Героя и отдавая долг памяти, возлагали евпаторийцы, жители любимого города генерала Токарева, в котором он служил до войны и в который мечтал вернуться после победы.

А еще несколько позже станет известно, что штурман майор Николай Андреевич Маркин и стрелок-радист сержант Василий Гончаров, сильно обгоревшие, сумели все же выбраться из пылавшего самолета. Их сразу же пленили подоспевшие немцы и отвезли в Симферополь. Там они содержались в тюремной больнице, пока город не был освобожден стремительно наступавшими советскими войсками.

31 мая 1944 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о сооружении в городе Евпатории памятника Герою Советского Союза гвардии генерал-майору авиации Николаю Александровичу Токареву, и вскоре после войны памятник был воздвигнут на центральной площади. С тех пор на гранитном постаменте постоянно живые цветы. Их приносят ветераны Великой Отечественной войны, жители города, курортники, пионеры и школьники — все, кому дорого имя прославленною летчика-черноморца, отдавшего жизнь ради чистого неба, мира и счастья на родной земле.

* * *

После геройской гибели генерала Токарева мне вновь приказали вступить в командование Скадовской авиагруппой. Воспользовавшись случаем, я поставил перед командующим ВВС флота ряд вопросов, без решения которых продолжать боевые действия было очень трудно.

Прежде всего это относилось к малочисленности штаба авиагруппы, который, несмотря на все усилия его начальника — Лаурсао Захаровича Джинчвеладзе, работал с большим напряжением.

Командующий приказал немедленно перебазировать в Скадовск штабы 11, 40 и 23-го авиаполков, которые и прибыли к нам 5 февраля. Штаб же 36-го полка в это время был занят подготовкой части к предстоявшему перебазированию на Балтику. Одновременно командование отдало распоряжение о перебазировании в Скадовск и штаба 1-й минно-торпедной дивизии, однако только в конце февраля прибыла часть его во главе с майором В. М. Матвеенко. Начальник же штаба авиадивизии полковник П. Г. Кудин, временно исполнявший обязанности командира дивизии, прилетел в Скадовск в конце первой декады марта, и я ему сразу сдал свои полномочия. Это совпало с периодом, когда все основные силы дивизии перебазировались на скадовские аэродромы.

С появлением в группе штабов трех полков, а затем и части штаба дивизии заметно улучшилось управление авиационными частями Скадовской авиагруппы как при подготовке к боевым вылетам, так и в ходе нанесения ударов.

Другая насущная проблема — пополнение авиагруппы самолетами. Правда, еще 5 декабря в Скадовск прилетели два А-20ж, пять Ил-4 и пять Пе-2, а 12 января — один А-20ж, три Ил-4 и два Пе-2. И все же из-за боевых потерь и растущего объема решаемых задач самолетов не хватало. И хотя наши потери и не шли в сравнение с огромными потерями кораблей и самолетов противника, однако достаточно сказать, что только за один из дней февраля мы потеряли один Б-3, три Ил-2 и одну “эркобру”. Противник же лишился семи самолетов; мы потопили транспорт “Лариса” водоизмещением 2000 тонн, повредили сторожевой катер и две БДБ.

Особенно испытывался недостаток в истребителях. Имевшиеся две эскадрильи 11 гиап работали с огромным напряжением. Поэтому мою просьбу прислать нашу 3-ю эскадрилью из Геленджика, где капитан К. А. Питерцев уже ввел в боевой строй всех летчиков, удовлетворили. В итоге 5 и 6 февраля в Скадовск перелетели четыре Ил-2, один А-20ж и 14 “эркобр”.

Базировавшаяся по-прежнему на временных Центральном, Восточном и Птаховском аэродромах авиагруппа стала значительно более мощной, но вела боевые действия с неполным напряжением, в частности, из-за перебоев в снабжении горючим и боеприпасами, доставка которых затруднялась распутицей и нехваткой необходимого в этих условиях транспорта повышенной проходимости.

Надо учесть, что 3-й Украинский фронт 6 марта вновь перешел в наступление и через неделю овладел городом Херсон, а 4-й Украинский фронт готовился к Крымской операции. Тыловые органы фронтов в этих условиях не могли удовлетворить все заявки, в том числе и наши, поэтому самолеты часто простаивали. Например, 23 марта из всех Пе-2 40-го полка только четыре удалось заправить горючим, а остальные отстаивались в капонирах с пустыми баками.

Если говорить о жизни Скадовской авиагруппы, то нельзя не упомянуть о взаимоотношениях с местными партийными и советскими органами и населением. В период базирования здесь мы получали от них самую различную помощь, а главное — продукты питания, которые в плановом порядке доставлялись из наших тыловых баз весьма нерегулярно.

Минула зима, наступала пора полевых работ, а техники в районе почти не было, горючего тоже. Ощущался острый недостаток в руководящих кадрах колхозов. Не хватало и рабочей силы, ведь кроме уничтоженных фашистами и угнанных в неволю ни в чем не повинных людей многие служили в армии, а часть жителей эвакуировалась на восток и еще не вернулась в родные края.

Первый секретарь Скадовского райкома партии Ю. П. Терехов в своем письме вспоминает: “Основной базой резерва, из которого комплектовались руководящие кадры, были демобилизованные и прибывавшие инвалиды 1-й и 2-й групп. Постепенно росла и партийная организация: 48 из 56 колхозов возглавили члены партии. Доблестные воины-авиаторы помогали поднимать политический и моральный дух населения и экономическое становление района. Поскольку Крым, Херсон и Николаев были еще в руках противника, это имело важное значение”.

Заместитель командира авиагруппы по политчасти майор Михаил Никифорович Борзенко и прибывший новый замполит 11-го гвардейского истребительного авиаполка майор Афанасий Фомич Шелехов мобилизовали весь политаппарат группы, коммунистов и комсомольцев на помощь району. Не в ущерб боевой работе были созданы агитбригады, которые разъезжали по селам района и вели агитационно-массовую работу, разъясняя, что оккупанты больше не вернутся сюда и вообще враг сломлен и скоро фашистская Германия потерпит полный крах.

На митингах и собраниях в городе Скадовск постоянно присутствовали представители авиагруппы. Неоднократно приходилось выступать на них и мне.

Немалую помощь колхозам оказывал командир 12-й авиабазы майор В. И. Пустыльник. Он выделял автотранспорт, горючее и смазочные материалы, посылал людей на различные работы. За счет резерва технического состава в авиагруппе было создано несколько бригад по ремонту уцелевшей сельхозтехники.

Поистине в демонстрацию единства фронта и тыла вылилось организованное в марте райкомом и райисполкомом перезахоронение в парке останков погибших от рук фашистов и их пособников жителей Скадовска. На многолюдном митинге кроме руководителей района и авиагруппы выступили несколько летчиков, рассказавших, как их однополчане громят фашистов в крымском небе. Они призвали тружеников города и села работать по-фронтовому, приближая день победы над гитлеровской Германией.

Боевая деятельность Скадовской авиационной группы на морских и воздушных коммуникациях противника в феврале и марте продолжалась. Однако, помимо этого, она стала решать и другие задачи, не предусматривавшиеся раньше.

Так, в связи с переходом нескольких фронтов в наступление по Правобережной Украине потребовалось выбросить во вражеский тыл войсковых разведчиков. Нам, в частности, было приказано выбросить парашютиста-девушку с радиостанцией и аккумулятором в районе Николаева, а двоих — 76-летнего старика и 16-летнюю его внучку — в районе Одессы. Казалось, не так и сложна эта задача, а вызвала она много волнений и причинила немало неприятностей.

Я решил направить ночью в район Одессы самолет Ил-4, а в район Николаева — У-2. Поставил экипажам самолетов задачи, подготовили они машины и уже запустили моторы, как вдруг оперативный дежурный доложил:

— Товарищ командир, надвигается туман.

Пришлось вылеты отменить. Вообще-то туманы досаждали нам нередко, надвигаясь с моря обычно к ночи, — сказывалась разница температур и влажности. Но перед принятием мною решения на вылет метеоролог заверил, что тумана не ожидается — и вдруг такой “прокол”! Ну, прогноз прогнозом, а разобраться надо самому. А поскольку метеоролог не смог объяснить причину нагрянувшего тумана “по науке”, а у меня на этот счет были кое-какие соображения, то, прихватив с собой “метеобога”, я и майор Джинчвеладзе поднялись на тригонометрическую вышку. И хотя ситуация оказалась далеко не юмористической, все мы дружно рассмеялись: от совхозных домов в сторону аэродрома тянулась пелена дыма — следствие топки печей кизяком.

Я тут же распорядился выпустить самолеты.

Но вот не прошло и часа, как все кругом окутал уже настоящий туман, правда, настолько тонкослойный, что время от времени сквозь него просматривались звезды.

Пришлось объявить тревогу всей аэродромной службе. Развели костры, подготовили к включению прожекторы. Запросили Мелитополь о возможности посадки вылетевших самолетов там, но и Мелитополь оказался закрытым туманом. До Кубани же у самолетов могло не хватить горючего.

А вот послышался и нарастающий шум моторов. Включили прожекторы. С борта Ил-4 сообщили по радио, что береговая черта видна, а световые ориентиры — плохо, расплываются. Что предпринять? Самолет делает круг за кругом, его пора сажать, и я решил заводить его на посадку командами по радио.

Пилот вывел Ил-4 на прямую, хорошо подвел его к земле, но на повышенной скорости и вдруг стал брать штурвал на себя. Самолет, естественно, взмыл и с высоты 12 — 15 метров, потеряв скорость, неуклюже плюхнулся. В результате подломаны стойки шасси и погнуты винты. Санитарная и другие машины быстро подъехали к “илу”. Каково же было наше удивление, когда мы увидели вылезавших из самолета деда и его внучку.

Ступив на землю, дед невозмутимо произнес:

— Наконец-то сели.

— Не сели, а упали, — ответил я ему.

— Ну, во-первых, мы этого не хотели, а во-вторых, дело легко поправимое, — совершенно спокойно произнес мудрый старик.

Не стал я ему разъяснять разницу между покореженной стойкой шасси и погнутым зубом от бороны — пассажир ведь в общем-то героический, в тыл врага летел, да еще с внучкой. Такое задание далеко не каждому дадут! А вот выяснить, почему вернулись, необходимо.

Оказывается, и в районе Одессы туман закрыл назначенное место выброски, а сделать это в другом пункте летчик вполне обоснованно отказался и повел машину на свой аэродром.

Самолет через несколько дней восстановили, а старик с внучкой все же были сброшены на парашютах в назначенном районе в следующую же ночь. Рад, что позже удалось узнать: они успешно выполнили задание. После освобождения Одессы я встретил там этих отважных советских патриотов и мне невольно вспомнились тогда слова героя Отечественной войны 1812 года, партизанского командира Дениса Давыдова: “Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост. И горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется!”.

А вот судьба девушки-радистки, улетевшей на У-2, нас глубоко потрясла. Вероятно, летчик потерял в тумане ориентировку и вместе со своим пассажиром упал в море. Туман, там более неожиданный, всегда был одним из самых грозных врагов авиаторов. И не только в военное время...

В самом начале марта штабом Скадовской авиационной группы было получено боевое распоряжение по обеспечению перехода 12 торпедных катеров из Геленджика в Скадовск. Задача заключалась в том, чтобы в течение трех часов — с 23.00 до 2.00, когда катера будут следовать мимо мысов Айтодер и Херсонес, в воздухе должен находиться Ил-4 в качестве самолета-ретранслятора для обеспечения радиосвязи катеров с берегом. Два других Ил-4 предназначались для обозначения светящими авиабомбами точек поворота катеров на новый курс в районе мысов Херсонес, а затем Тарханкут. С рассветом истребителям 11-го гвардейского предстояло прикрывать катера на переходе их в Каркинитском заливе.

Получив приказ, мы немедленно приступили к подготовке его выполнения, невольно восхищаясь смелостью и дерзостью замысла. Ведь переход выполнялся в исключительно сложных условиях: ночь, почти на половине пути — туман, местами низкая облачность и осадки, а в море еще и волнение, достигавшее четырех-пяти баллов.

Наши моряки, возглавляемые командиром бригады капитаном 2 ранга В. Т. Проценко, отличившиеся в боях в Керченском проливе, проявили исключительный героизм. Заправляясь в пути с других катеров и имея на борту дополнительные емкости под горючее, они совершили 475-мильный бросок через море. И это когда такие малые корабли предназначались для стремительных и дерзких атак в радиусе всего 80 — 100 миль!

Но, конечно, и летчики, выделенные для выполнения столь ответственного задания, отнеслись к нему с полной серьезностью, действовали четко и безошибочно, хотя и для них плохая погода была немалой помехой. Как же проходил этот бросок группы катеров?

6 марта днем в 13.50 из Геланджика вышли 11 катеров, но один из них вскоре вернулся из-за неисправности двигателя.

В наступившую ночь самолеты Ил-4 выполнили свою задачу строго по плану, а как только 7 марта забрезжил рассвет, в воздух поднялись разведчик Б-3 и шесть “кобр”. Они направились в сторону мыса Тарханкут с задачей — обнаружить катера и прикрыть их от возможного нападения с воздуха.

В заданном районе летчики обнаружили сначала один катер, а затем еще семь. Разведчик продолжал поиск, а истребители, разделившись на две группы, приступили к решению поставленной задачи. Учитывая возможное усложнение воздушной обстановки, я направил туда еще пару истребителей.

Развитие событий показало, что противник к этому времени уже знал о броске наших катеров и тоже поднял в воздух свои самолеты. Около 10 часов недалеко от мыса Песчаный произошел воздушный бой, в результате которого был сбит наш истребитель, внезапно атакованный “Фокке-Вульфом-190”. Однако главного вражеской авиации сделать не удалось — истребители-гвардейцы не позволили ей прорваться к катерам.

К вечеру восемь катеров благополучно вошли в небольшой Скадовский порт. Позже обнаружился еще один — ночью он подошел к Скадовску, но в темноте войти в порт не решился и бросил якорь на рейде. Поиски же десятого катера продолжались в течение всего дня 8 марта. Потом мы узнали, что ночью он намного оторвался от общей группы и погиб в бою с кораблями противника.

Торпедные катера усилили блокаду Крыма с моря. Они стали действовать из Скадовска и из Тендровского залива, как правило, ночью, поэтому основными задачами нашей авиации были обеспечение катерников данными предвечерней разведки и подсветка целей в момент их атаки катерами.

Немалую заботу представляло прикрытие с воздуха катеров в Тендровском заливе. Там они днем отстаивались, и, хотя хорошо маскировались, все же время от времени приходилось высылать пары истребителей на вероятные направления полетов вражеских самолетов.

Вскоре бригада, пополнившись еще одной группой катеров, приняла активное участие в освобождении Крыма, а затем и Севастополя.

Весеннее наступление на юге развивалось успешно, подвижные соединения 3-го Украинского фронта 8 марта овладели городом Новый Буг. На левом крыле фронта наши войска, нанося непрерывные удары по противнику, вынудили его отступать к Херсону. Для окончательного разгрома 6-й немецкой армии, рассеченной на две части, требовалась активная поддержка авиации.

Однако в условиях весенней распутицы и при отсутствии аэродромов с твердым покрытием полки 17-й воздушной армии, возглавляемой генерал-лейтенантом авиации В. А. Судцом, не смогли действовать с полным напряжением. Между тем разведка установила, что на южной окраине Николаева на аэродромах Кульбакино и Водопой противник сосредоточил около 140 самолетов. Используя бетонную взлетно-посадочную полосу, вражеские самолеты летали много и оказывали серьезное противодействие наступлению наших войск.

Представитель Ставки Верховного Главнокомандования при 3-м и 4-м Украинских фронтах Маршал Советского Союза А. М. Василевский распорядился нанести удар по этим аэродромам силами Скадовской авиационной группы, аэродромы которой были в рабочем состоянии.

Командиров частей вызвали на совещание к полковнику П. Г. Кудину, только что возглавившему Скадовскую авиагруппу. Он выслушал меня, как своего помощника, командиров 23-го штурмового, 40-го бомбардировочного полков и объявил решение: поскольку истребителей для прикрытия мало, следует нанести удар только штурмовиками и лишь по одному аэродрому Кульбакино, что рядом с Водопоем. У них одна общая бетонная взлетно-посадочная полоса, и именно здесь враг сосредоточил основную часть своих самолетов. Штурмовики должны действовать одновременно двумя группами: первая, возглавляемая майором М. С. Лютым, в составе пяти Ил-2 под прикрытием восьми “эркобр” наносит удар по зенитным батареям, вторая — семь Ил-2, — ведомая лейтенантом В. Р. Гагиевым, под прикрытием десяти “эркобр” штурмует самолеты на стоянках.

Общее руководство истребителями возлагалось на майора С. Е. Карасева. Четверка истребителей во главе со мной должна была дежурить в воздухе над устьем реки Буг для отсечения истребителей противника в случае преследования ими наших самолетов.

Готовились к удару тщательно, и 10 марта в 15.45 по получении от 17-й воздушной армии данных воздушной разведки последовал сигнал на вылет.

До Днепровского лимана погода была сносная, а вот там мы встретили сплошную облачность, горизонтальная видимость сократилась до пяти-шести километров. По радио донеслась команда Карасева:

— Истребителям прикрытия следовать на флангах ударных групп в одном километре от них и на одной высоте. Если истребителей противника не будет, вслед за штурмовиками атаковать цели на земле.

А вот и цель. По всему видно, что враг нас не ожидал: самолетов скопилось много, но они даже не рассредоточены, стоят группами. С ходу штурмовики сбросили бомбы, а на втором заходе огненными стрелами сорвались из-под крыльев эрэсы, цветастыми строчками потянулись к целям трассирующие снаряды и пули.

Сразу возникли очаги пожаров: горели самолеты, автомашины, цистерны с горючим, рвались боеприпасы. По аэродрому в панике метались гитлеровцы, многим из которых так и не удалось добежать до укрытий.

Но горели на земле и два наших Ил-2. Один из них потеряли до обидного нелепо: пилот затянул пикирование, поздно начал вывод из него, и самолет вследствие просадки ударился о землю. Другого же на развороте после первой атаки сбили зенитчики.

“Кобрам” атаковать наземные цели не пришлось. В воздухе появились более десятка Ме-109 и ФВ-190. Они взлетели сразу, как только обнаружили группу майора М. С. Лютого, которая в усложнившихся метеоусловиях “срезала” установленный маршрут полета и атаковала зенитные средства противника на две-три минуты раньше срока.

Завязался жестокий воздушный бой. Капитан Б. М. Литвинчук, а вслед за ним лейтенант А. А. Гайдуров сбили по одному истребителю. Вот старший лейтенант Д. А. Стариков вплотную атаковал и буквально развалил на части еще один Ме-109. Три победы! Но тут же был сбит и младший лейтенант И. Д. Макаренко, увлекшийся боем на виражах и не заметивший атаковавшего сбоку ФВ-190.

А противник вводил в бой свежие силы, и схватка приняла еще более ожесточенный характер. Гвардейцы, невзирая на потери и численное превосходство врага, дрались мужественно, умело. Штурмовики, выполнив свою задачу, стали отходить. Начали оттягивать бой в сторону лимана и наши истребители. Экипажи еще долго наблюдали очаги пожаров на аэродроме Кульбакино. Что и говорить, блестяще сработали штурмовики! А противник отказался от преследования нашей группы, видно, побоялся воздушной засады. Действительно, моя четверка истребителей ждала врага над Днепровским лиманом.

Результаты удара установила аэрофоторазведка 17-й воздушной армии. На аэродроме Кульбакино было уничтожено восемь самолетов противника, одно зенитное орудие и две спецмашины. Кроме того, повреждены семь самолетов и три автомашины, взорваны два склада боеприпасов и подожжен бензосклад. В воздушном бою сбито 13 истребителей противника, из них 11 — гвардейцами-истребителями и два — штурмовиками. И еще: в результате бомбовых ударов выведена из строя на несколько дней бетонная взлетно-посадочная полоса.

Такие результаты могли бы только порадовать, не потеряй мы сами пять самолетов: два Ил-2 и три “эркобры”.

Вот как оценил нанесенный удар командующий 3-м Украинским фронтом Р. Я. Малиновский:

“Ударная группа штурмовиков (7 Ил-2) и все истребители прикрытия 11 гиап, несмотря на сильное противодействие ЗА и МЗА и истребителей противника, поставленную задачу выполнили отлично”.

Удар по аэродрому Кульбакино вошел в историю нашей авиации. Вскоре после войны на авиационном факультете Ленинградской военно-морской академии был выполнен подробный анализ всех элементов этого удара и сделаны научные выводы.

В ночь на 17 марта в авиагруппу поступила задача — нанести удар по железнодорожному мосту через реку Южный Буг в районе деревни Пески. По этому мосту шли эшелоны противника с войсками и награбленным имуществом. Цель малоразмерная, поэтому было решено использовать для выполнения задания пикировщиков. Погода с рассветом 17 марта выдалась благоприятной для “петляковых”. В воздух поднялась шестерка Пе-2, возглавляемая майором С. С. Кирьяновым, и восьмерка “кобр” капитана В. С. Снесарева.

Маршрут проходил через Березанский залив и далее на север с последующим разворотом вправо. С высоты 3000 метров один за другим Пе-2 пошли в крутое пикирование, а вслед за ними и истребители прикрытия. Удар при заходе на цель с тыла был настолько внезапным для противника, что он не смог использовать для противодействия свои истребители, а зенитная артиллерия открыла огонь, когда уже рвались сброшенные бомбы. Наши самолеты вышли в район наступавших войск фронта, избежав потерь.

Фоторазведка, а затем и опрос местных жителей показали: “...полностью разрушены две фермы железнодорожного моста и рядом с ним автогужевая переправа. Движение железнодорожных эшелонов и автогужевого транспорта было приостановлено на трое суток”.

Перенацеливанже Скадовской авиагруппы на сухопутное направление оказалось в обоих случаях удачным. Почти все летчики, участвовавшие в ударах, были награждены командующим 3-м Украинским фронтом боевыми орденами. А после освобождения от немецких захватчиков города Николаев приказом Верховного Главнокомандующего от 12 апреля 1944 года 11 гиап и 23 шап ВМФ было присвоено почетное наименование Николаевских. За боевые успехи 11 гиап был также удостоен ордена Красного Знамени.

Заканчивался март 1944 года, а вместе с ним завершалась и боевая работа Скадовской авиационной группы. Свою задачу по блокаде 17-й немецкой армии до начала Крымской операции она выполнила. За четыре с половиной месяца ее экипажи потопили 11 вражеских транспортов, один танкер, 20 самоходных барж и паромов типа “Зибель”. Больше 10 крупных судов было повреждено. В воздушных боях сбито 78 вражеских самолетов. Уничтожено большое количество боевой техники и живой силы противника на земле.

Таких результатов удалось добиться благодаря героизму и мастерству летного состава, самоотверженному труду инженеров, техников и авиаспециалистов,  работников 12-й авиабазы, обеспечивавших боевые действия авиагруппы в исключительно сложных условиях.

Не обошлось, увы, без тяжелых утрат и с нашей стороны. Мы потеряли 28 самолетов, в том числе шесть торпедоносцев, столько же пикировщиков, восемь штурмовиков, семь истребителей и один разведчик. В жестоких неравных боях погибло немало прекрасных летчиков, штурманов, воздушных стрелков, радистов; многие воины пали, выполняя свой долг, на земле во время вражеских налетов на аэродромы. Вечная память и благодарность потомков всем этим славным сыновьям Отчизны!..

Скадовской авиационной группе удалось в короткие сроки завоевать господство в воздухе во всем районе своих боевых действий и прочно удержать его до самого начала Крымской операции. И в этом немалая заслуга 11-го гвардейского Николаевского, ставшего позже дважды Краснознаменным, истребительного авиационного полка. Подтверждением является то, что в воздушных боях он сбил 68 вражеских самолетов из общего количества 78.

Основой для написания главы “Скадрвская авиационная” послужила моя одноименная статья, напечатанная в первом номере “Военно-исторического журнала” за 1979 год. Прочитав статью, Маршал Советского Союза А. М. Василевский, по чьей инициативе была создана эта авиагруппа и боевыми действиями которой он постоянно интересовался, написал мне личное письмо. В нем было сказано:

“...боевые действия Скадовской авиационной группы сыграли немалую роль в освобождении от немецких захватчиков Крыма, Николаевской и Херсонской областей. В связи с этим изложенный в статье материал представляет, безусловно, военно-историческое значение. На мой взгляд, хорошо подобранные документальные данные удачно сочетаются с показом героических подвигов, совершенных не только отдельными летчиками, но и группами летчиков этого замечательного авиационного соединения...”

Последние слова маршала Василевского звучат как высокая оценка им боевой деятельности Скадовской авиационной группы.

За проявленный героизм и отвагу в период боевых действий на морских и воздушных коммуникациях противника и за выполнение отдельных задач на фронте получил много благодарностей и государственных наград личный состав авиагруппы от командующего войсками 3-го Украинского фронта, командующего Черноморским флотом и командующего 2-й гвардейской армией. Наиболее отличившиеся летчики капитаны Д. В. Зюзин, Б. М. Литвинчук, В. С. Снесарев, А. К. Кондрашин, старшие лейтенанты А. Д. Рыхлов, В. П. Рукавицын и Д. А. Стариков удостоены звания Героя Советского Союза. Получили государственные награды многие десятки воинов Скадовской авиационной группы.