Блокада в наших судьбах

Героическая защита колыбели революции — Ленинграда, ныне города-героя, оставила глубокий след в памяти советского народа. Беспримерное мужество проявили бойцы сухопутного фронта. Стиснутые кольцом блокады, при ограниченном подвозе боеприпасов, горючего, продовольствия, они отразили яростный натиск врага, отстояли город.

В тяжелейшем положении оказался Краснознаменный Балтийский флот. По существу, он был как в бутылке, горло которой плотно закупорили фашисты. Надводные корабли могли базироваться только в Кронштадте и Ленинграде, находившихся под непосредственным воздействием авиации и артиллерии врага. Поэтому корабли часто меняли места стоянок, тщательно маскировались, но даже в таких стесненных условиях оказывали своим артиллерийским огнем существенную поддержку сухопутному фронту.

Исключительно ответственная задача легла на плечи подводников. Необходимо было доказать, что балтийцы действуют не только у стен Ленинграда, но и в глубоком тылу врага, на просторах Балтийского моря, непосредственно у побережья противника.

В то же время прорваться из Финского залива в Балтику было необычайно трудно. На двухсотсемидесятипятимильном пути требовалось преодолеть несколько мощных противолодочных рубежей. После войны подсчитали, что вероятность прорыва составляла 20—30 процентов. Это означает, что из десяти лодок в Балтику теоретически могли прорваться только две-три. Теоретически, но не практически. Преодолевая минные заграждения и ожесточенное противодействие противолодочных сил, подводники успешно действовали на коммуникациях врага, топили его корабли и суда, перевозившие войска и боевую технику.

Героически проявил себя рабочий класс Ленинграда. В условиях блокады, при острой нехватке запасных частей, электроэнергии, материалов, под жестоким огнем артиллерии, под бомбежками, в голод и холод, рабочие, инженеры и техники выполняли сложные работы по ремонту и постройке новых кораблей и боевой техники, изготовляли боеприпасы и даже новое оружие. Так, только за блокадную зиму 1941/42 года на ленинградских заводах было подготовлено к боевым действиям 36 подводных лодок.

Личный состав Военно-Морского Флота вступил в то время в тесный контакт с создателями оружия и техники, с людьми, которых в годы войны уважительно называли тружениками тыла. Это обусловливалось спецификой строительства и ремонта кораблей. К примеру, танкисты или летчики в военную пору не принимали участия в изготовлении своих боевых машин. Им не было нужды находиться на заводах: после испытаний танки и самолеты поступали с оборонных предприятий на фронт.

Моряки практически с самого начала строительства корабля — на заводе. Также и во время ремонтов. В годы блокады именно экипажи кораблей выполняли основной объем работ, трудились рука об руку с заводскими специалистами.

И именно в таком совместном труде, в тесном общении, на мой взгляд, зримо проявляется одна из главных закономерностей нашей жизни — единство советского народа и его армии.

Во время блокады Ленинграда “Щ-310”, как и другие подводные лодки, возвратившиеся из боевых походов, дважды побывала в ремонте. В исключительно тяжелых условиях экипаж совместно с рабочими судостроительных заводов восстанавливал боеспособность корабля. И мне хотелось бы рассказать об этом подробнее, так как победа под Ленинградом ковалась и в схватках с противником на полях сражений, и в заводских цехах, у станков, и на стапелях.

Однако сначала о нашем втором боевом походе в сентябре — октябре 1941 года. Боевая позиция была определена в районе острова Гогланд, находящегося в 100 милях от Кронштадта. Рядом, на других позициях, выполняли боевые задачи другие наши подводные лодки. Командование Балтийским флотом считало, что фашисты могут предпринять попытку прорыва своих тяжелых кораблей к Кронштадту с задачей подавить береговую оборону и уничтожить наш флот, который с войсками фронта оборонял Ленинград.

И надо сказать, что для подобной операции противник располагал достаточными силами. Контр-адмирал Ю. А. Пантелеев, в то время начальник штаба флота, писал: “Можно было ожидать появления в наших водах одного современного линейного корабля, четырех крейсеров, свыше трех десятков эскадренных миноносцев, до восьмидесяти подводных лодок, большого количества торпедных катеров и тральщиков. К этому еще приплюсовать 71 боевой корабль финского флота”. Добавлю, что, по данным разведки, фашисты сосредоточили только в районе Або-Аландских шхер линейный корабль “Тирпиц”, тяжелый крейсер “Адмирал Шеер”, легкие крейсера “Нюрнберг” и “Кёльн”, шесть эскадренных миноносцев.

Наша задача, как и задача других сил флота, состояла в том, чтобы не допустить прорыва гитлеровцев к Кронштадту.

До конца октября мы находились на позиции в положении немедленной готовности для атаки противника. Под Ленинградом шли тяжелые бои, неутешительные сообщения поступали и с других фронтов, простиравшихся от Баренцева до Черного морей.

С началом боевых действий все маяки были погашены, радиомаяки отключены, навигационное ограждение — снято. Требования же к точности кораблевождения неизмеримо возросли. А Балтийский театр — один из самых сложных для плаваний. Особенно для подводных лодок. Он будто нарочно создан неудобно для них: малые глубины, множество отмелей, банок. Узкости, заливы и шхеры служили отличным укрытием для противолодочных сил: охотников за подводными лодками, торпедных и артиллерийских катеров. Сравнительно небольшие размеры Балтики позволяли вражеской авиации держать под контролем все водное пространство. Смертельную угрозу таили мины. Подсчитано, что враг за время войны выставил на этом театре десятки тысяч мин. Море, особенно Финский залив, было буквально засыпано ими. В общем — штурманам в таких условиях приходилось нелегко.

В училище я получил достаточную практику в навигационной прокладке, в использовании технических средств кораблевождения. Однако, честно говоря, наша подготовка к плаваниям в условиях военного времени оказалась недостаточной. Нас, по существу, не учили вести прокладку с помощью минимума навигационных средств без всплытия и а поверхность, без определения места по маякам или другим береговым ориентирам.

Говорю об этом не для того, чтобы посетовать на некоторые изъяны предвоенной подготовки командного состава флота, а затем, чтобы лишний раз заострить внимание на важнейшей закономерности, гласящей, что обучение любого военного специалиста необходимо всегда вести с учетом экстремальных условий, неизменно возникающих в условиях военного времени.

На современных кораблях множество совершенных навигационных приборов: специальные навигационные системы, отличные гирокомпасы, эхолоты, лаги, радиопеленгаторы. Они во многом облегчают работу штурмана. Однако если эти приборы в боевой обстановке вдруг одновременно выйдут из строя, как он себя будет чувствовать один на один с самой простейшей навигационной аппаратурой? К подобным ситуациям нельзя готовиться мысленно, теоретически. Именно в мирное время нужна серьезная, постоянная практическая подготовка. Однако, как я заметил, редко еще во время дальних плаваний штурманы получают вводные, способствующие выработке навыков в использовании ограниченных в количестве и простейших по устройству навигационных средств. А почему бы не дать хотя бы такую вводную: “В вашем распоряжении секстан и компас. Вся остальная аппаратура вышла из строя”. Если при этом штурман, находясь в океане, в течение недели справится со своими обязанностями, то он, несомненно, получит закалку на будущее, будет готов к работе в сложнейших условиях.

Поскольку подобного тренажа я до войны не получил, пришлось доучиваться самостоятельно во время боевых действий. Тогда приобрел значение метод определения места корабля по сличению характерных глубин. К счастью, на нашей лодке был установлен новый по тем временам прибор— эхолот. С его помощью я тщательно следил за глубинами, научился замечать характер их изменения и сличать с глубинами, нанесенными на карту.

За всю войну эхолот ни разу не подвел меня. Впрочем, и другие электронавигационные приборы (гирокомпас, лаг), изготовленные на отечественных заводах, действовали в основном безотказно. Этому во многом способствовала их падежная конструкция. Кроме того, четкая работа аппаратуры зависела от людей, обслуживавших ее. Особенно хотелось бы выделить командира отделения штурманских электриков старшину 2-й статьи Ивана Сергеевича Бурова.

Внешне невидный, он исключительно добросовестно выполнял свои обязанности. Порой мне казалось, что он относился к приборам, как к живым существам. Без конца холил и лелеял их. Буров был первоклассным специалистом и большим тружеником. Я не могу припомнить, когда видел его спящим. Глубокой ночью, ранним утром, в послеобеденное время, — когда ни посмотришь, Буров всегда трудился. Что-нибудь подчищает, смазывает, а то мастерит какую-нибудь деталь под мерный гул ротора и пощелкивание следящих систем гирокомпаса. Кстати, краснофлотцы назвали гирокомпас “Тамарой”. Почему его так окрестили — не знаю. Но иначе никто в экипаже этот жизненно важный для нас прибор не называл.

Имелись на корабле и резервные средства кораблевождения — магнитные компасы. Их было три: рубочный — для обеспечения плавания в подводном положении и два — вне прочного корпуса в специальных герметических муфтах, рассчитанных на максимальную глубину погружения...

...Фашисты так и не предприняли ни одной попытки прорыва в Финский залив. Почему? Трудно сказать. Но думаю, что причин несколько. По всей вероятности, учитывая сложную минную обстановку в Финском заливе, они не хотели рисковать кораблями. Могла быть и другая причина. К тому времени, о котором идет речь, оба берега Финского залива находились в руках врага: гитлеровцы стояли у стен Ленинграда. Балтийский флот, как я уже говорил, был как бы закупорен в бутылке. Уповая на скорое падение Ленинграда, враг надеялся попросту захватить невредимыми наши корабли. Возможно, командование немецкого флота руководствовалось и другими соображениями, однако факт остается фактом: располагая значительными силами, противник не рискнул прорваться в Финский залив.

Что же касается транспортных средств, то они по-прежнему встречались крайне редко, в самой непосредственной близости от берега, где их не могли атаковать лодки. Кроме того, у нас родилось серьезное подозрение, что некоторые фашистские суда на коммуникациях, связывавших Германию со Швецией, попирая международные нормы и правила, вместо своего флага поднимали шведский. А мы, считая, что перед нами судно нейтральной страны, не могли атаковать его.

В конце октября подводной лодке “Щ-310” было приказано возвратиться в Кронштадт. Оттуда нас почти сразу направили в Ленинград на завод. Мы вошли в Неву, которая была уже схвачена тяжелым льдом. Остерегаясь погнуть волнорезы торпедных аппаратов, Ярошевич приказал перевести лодку в позиционное положение. Корпус ушел под воду, мы вошли в заводской ковш, где уже находились другие ремонтирующиеся лодки — “К-54”, “Л-21”, и ошвартовались по корме нашей боевой подруги “Щ-311”.

Экипажи ремонтировавшихся лодок в свободное время готовились к борьбе на сухопутье. Меня, например, обязали проводить с моряками тактические занятия. Но главная наша задача — в срок и качественно произвести ремонт.

Знакомый завод в ту пору трудно было узнать. Людей почти не видно. В результате прямых попаданий артиллерийских снарядов цеха стояли черные, обгоревшие. Повсюду в земле были вырыты щели. И все же жизнь здесь не замирала, работа не прекращалась. В корпусном цеху, рядом с которым мы стояли, изготавливались башни к танкам, строились мониторы и бронекатера.

Нашей лодке предстоял серьезный ремонт. Следовало заменить оба дизеля, которые полностью выработали все мыслимые и немыслимые моторесурсы. В обычных мирных условиях — это дело большой сложности, а в войну, да еще в городе, схваченном в жесткое кольцо блокады, оно было во много раз сложнее и казалось вообще неосуществимым. Но мало ли в годы Великой Отечественной войны было такого, что казалось неосуществимым, и тем но менее благодаря воле, самоотверженности, мужеству советских людей осуществлялось.

Главная проблема — где достать новые дизеля. Из другого города их не получишь. Дорога жизни тогда еще не действовала, да вряд ли даже по ней можно было доставить груз весом в десятки тонн.

— И все же дизеля мы должны найти... Должны, — ив раз говорил Ярошевич старшему механику Михаилу Сергеевичу Кувшинову, на плечи которого легла основная тяжесть ремонта.

Сейчас кажется удивительным, во дизеля были найдены. Помог замечательный человек, главный строитель завода Константин Филиппович Терлецкий. Он был уже в годах, но сохранял бодрость и жизнерадостность. Еще в дореволюционное время Терлецкий служил на подводном флоте, командовал лодкой типа “Барс”. После революции руководил Балтийским судостроительным заводом, а затем его назначили главным строителем на другой судостроительный завод.

Константин Филиппович был высококвалифицированным специалистом. Как корпуснику ему не было цены. Но более всего нас поражала его уникальная память. Мне запомнилось, что ни разу не получал от него отказа. Он, бывало, наморщит лоб, пошевелит своими великолепными пушистыми усами, а затем произнесет:

— Идите в третий склад, скажите кладовщице, что на второй полке, в шестом ряду справа, находится ваша деталь. Пусть выдаст ее.

Вот и в тот раз, размышляя о том, где достать дизеля, Терлецкий вспомнил, что в устье Невы затоплена фашистской авиацией недостроенная плавбаза подводных лодок “Литвинов”.

— Помнится мне, — говорил Константин Филиппович нашему командиру, — что не успели поставить на нее два новых дизеля, предназначенных для зарядки аккумуляторных батарей. Уверен, они находятся где-то на Балтийском заводе.

На поиски отправились механик дивизиона инженер-капитан 2 ранга Иван Петрович Шеленин и наш командир электромеханической боевой части Михаил Сергеевич Кувшинов. Они облазили весь Балтийский завод и в конце концов нашли дизеля. Два совершенно новеньких, в заводской упаковке. Это была неслыханная удача.

Однако трудности на этом не кончились. В блокадном городе поиск какой-либо детали, любая необычная ситуация превращались в проблему. Возник, к примеру, вопрос: как доставить дизеля на наш завод, как погрузить их в лодку? Ведь с транспортом и горючим было весьма туго.

Однако выход и тут нашелся. Ума не приложу, где заместитель командира дивизиона подводных лодок по политической части капитан 3 ранга В. Платонов раздобыл трактор. Вскоре на грубо сколоченных деревянных полозьях, под громкие крики “ура”, дизеля по невскому льду были доставлены на наш завод.

Вместе со всеми радовался и инициатор этой операции, наш бесценный помощник Терлецкий. Многое о нем можно было бы рассказать еще, но мне особенно запомнилось событие, случившееся в следующую зиму.

В конце сорок второго года мы вновь стали на ремонт, но уже на другом заводе. Произошло это после печального для нас случая: возвращаясь из боевого похода 9 октября сорок второго года, наша “Щ-310” подорвалась на мине.

Понятно, что лодку немедленно отправили в ремонт, но уже, как я говорил, на другой завод. Здесь мы с особой силой ощутили, как не хватало Терлецкого. Сколько раз произносили у нас со вздохом: “Был бы сейчас Константин Филиппович!..”

И вот однажды подозвал меня к себе Ярошевич:

— Попробуйте отыскать Терлецкого. Я справлялся — на прежнем месте его нет.

Отыскать человека в блокадном Ленинграде оказалось делом нелегким. Город был холоден и пуст. С большим трудом мне удалось узнать домашний адрес Терлецкого, и я тотчас отправился в путь.

С какой же душевной болью ходили мы тогда по хорошо знакомому городу, как душераздирающе печально выглядели его улицы и площади... По пути мне то и дело попадались горящие здания. Пожары некому да и нечем было тушить: здоровых людей в Ленинграде осталось мало, а водопровод в ряде мест бездействовал.

Дом, где находилась квартира Константина Филипповича, я увидел издали. И уже тогда рассмотрел, что он разворочен взрывом бомбы. Хаотическая груда кирпичей безобразной пирамидой возвышалась там, где некогда находилось красивое здание.

Потоптавшись у развалин, я о тяжелым сердцем отправился в обратный путь, но тут увидел дряхлого старика, присевшего в изнеможении на каменную тумбу. Что-то в его облике показалось знакомым. Ну конечно же — усы. Такие усы, хотя и печально обвисшие, могли принадлежать только одному человеку — Терлецкому.

— Константин Филиппович! — бросился я к нему.

Терлецкий долго вглядывался в меня, а потом вдруг

всхлипнул, припал к плечу:

— Рад вас видеть, весьма рад... А у меня горе... Жену прямо в квартире... бомбой убило. Теперь я один как перст.

Я, как мог, утешал его, потом решил сказать все сразу:

— А я за вами, Константин Филиппович. Командир просит вас помочь.

— Где находится лодка?

— На Канонерском.

— Рад бы, да ведь не дойду, — вздохнул Терлецкий. — Ноги не держат.

— А если попробовать, Константин Филиппович? Я помогу вам.

Шли мы долго и медленно. Сначала по городу, затем по невскому льду. Терлецкий тяжело опирался на меня, а порой я даже нес его на руках.

Как же обрадовался Ярошевич, когда увидел Терлецкого. Из своих очень урезанных норм мы выделили ему паек. И Константин Филиппович не остался в долгу, он очень помог нам в ремонте “Щ-310”.

Впрочем, не меньше помог он нам еще зимой 1941/42 года, о которой я сейчас пишу.

Тогда мы жили в казармах на канале Грибоедова. Здесь же находились экипажи подводных лодок “Щ-311”, “Лембита”, штабы бригады подводных лодок и торпедных катеров, а также штабы бригады шхерных кораблей.

Стояли лютые холода. Температура даже в помещениях была норой ниже минус 12 градусов. Электроэнергия отсутствовала, и освещались мы коптилками, сделанными из снарядных гильз.

Никогда не забуду ежедневные переходы от казармы до завода и обратно. С каждым днем этот путь становился все опасней из-за непрерывных обстрелов и воздушных налетов. Мы привыкли к вою снарядов и разрывам бомб. Но нельзя было привыкнуть к тому, что каждый день на занесенных снегом улицах мы видели все больше умерших стариков, женщин и детей.

А сколько людей умирало прямо у заводской проходной... Видно, рабочие, добиравшиеся сюда, теряли в пути последние силы. Потом они вообще перестали уходить с завода. Здесь, в цехах, у станков трудились, здесь жили и здесь же, случалось, умирали...

Завод тоже методически обстреливался врагом. Снаряды рвались на территории, разрушали цеха. Залетали они и в ковш, где стояли лодки. Два снаряда угодили в “Л-21”. Повреждения были тяжелыми, но благодаря мужеству экипажа корабль был спасен. Разворотило нос и стоявшей рядом с нами подводной лодке “Щ-311”.

А наша — повреждений не имела. Но произошел необычный случай. Доставленные с Балтийского завода дизеля надо было установить на свои места в лодке. Для этого сняли лист в прочном корпусе, открывавший доступ внутрь корабля. С помощью крана выгрузили старые дизеля. Дело это требовало ювелирного мастерства: ведь зазор между корпусом дизеля и кромкой отверстия в прочном корпусе равнялся буквально нескольким миллиметрам.

А крановщица еле двигалась из-за полного упадка сил. Моряки узнали об этом и перед выполнением работ по разгрузке и погрузке дизелей стали выделять ей часть продуктов из своего пайка. Конечно, мы, военные, получали паек чуть больше, чем гражданское население, но и он был весьма скудным. Поэтому у многих подводников тоже появились симптомы дистрофии, но неизменным оставался оптимизм.

Накормив крановщицу, мы выгрузили сначала один дизель и на его место поставили новый, затем такую же операцию повторили с другим. И надо же случиться такому — не успели опустить внутрь лодки новый дизель, как в старый, занявший его место на берегу, угодил снаряд и разнес его вдребезги. Случись такое на 20 минут раньше — и не попала бы наша “Щ-310” в боевой строй в период летней кампании сорок второго года!

Ремонт производился в основном силами личного состава подводной лодки. Однако без квалифицированной помощи заводских специалистов не обойтись.

Я уже рассказывал о Константине Филипповиче Терлецком, который внес весомый вклад в оба ремонта. Но кроме него трудились на лодке и другие специалисты. На установке дизелей, и главным образом на соединении их с линиями гребных валов, работал товарищ, прекрасно разбиравшийся в этом деле. К сожалению, я не запомнил его фамилию, так как общался с ним главным образом Кувшинов.

А вот с электромонтером Королевым у меня был довольно тесный контакт, хотя он и не имел прямого отношения к штурманским электронавигационным приборам. Королев являлся представителем завода “Электросила” и занимался электроприборами компрессоров, помп и других механизмов. Но его глубокое знание электротехники и богатый опыт помогли нам успешно отремонтировать и электронавигационные приборы.

Я уже писал, что основная тяжесть ремонта легла на плечи старшего механика лодки Михаила Сергеевича Кувшинова. К слову сказать, недавно мы встретились с ним. Вспоминали блокаду, своих сослуживцев, участников боевых походов и ремонта.

Вот упомянул об этом, и сразу нахлынуло многое. Увидел перед собой задорное лицо мичмана Якова Дубкова — великого оптимиста с неизменной улыбкой на лице. Дизеля он знал отлично. И тем, что они отлично работали, мы в первую очередь обязаны Дубкову.

Трюмными машинистами командовал главный старшина В. С. Говоров, спокойный и скромный человек, неутомимый труженик. У трюмных работы было по горло: километры магистралей, системы высокого давления, системы погружения, баллоны, трюмные магистрали и прочее — все на их совести. И они проявили себя с самой лучшей стороны. Провели ремонт с высоким качеством. А Василий Степанович Говоров, к величайшему сожалению, трагически погиб. Произошло это в сорок третьем году. Лодка тогда стояла у левого берега Невы. Однажды тяжелый артиллерийский снаряд попал в рубку, где в то время находился главный старшина. Экипаж очень тяжело переживал его гибель...

Рассказывая о специалистах электромеханической боевой части, проявивших самоотверженность и героизм во время ремонта, нельзя не отметить и наших славных электриков. Самых добрых слов заслуживает командир отделения электриков старшина 1-й статьи Николай Лаврешников. Когда лодка подорвалась на мине, он, но существу, спас корабль, а во время ремонта проявил себя великолепным мастером: с помощью простейших инструментов изготавливал сложные и очень дефицитные детали.

Командовал всеми электриками Николай Иванович Сорокин. Вдумчивый и дотошный командир, он отлично- разбирался в бесчисленных переплетениях кабелей и других электросвязей. В минуты смертельной опасности для лодки Николай Иванович, благодаря опыту и знаниям, в кратчайший срок вводил в строй поврежденные электрические приборы и механизмы.

Ремонт лодки происходил и ночью. Мы отдавали ему все свои силы. Однако были иногда и часы отдыха. Запомнилась встреча Нового, сорок второго года. Около полуночи моряки собрались в носовом отсеке. Холод стоял ужасный. Зуб на зуб не попадал, но настроение у всех было приподнятое. Еще бы — наши войска громили гитлеровцев под Москвой, были освобождены от оккупантов Ростов и Тихвин. Да и праздничный стол по тем временам показался нам шикарным: к дневному рациону командир корабля разрешил добавить каждому по два сухаря из неприкосновенных запасов...

Ремонт мы закончили в срок. К назначенному дню лодка была готова к плаванию и к боевым действиям. Но готовность была бы частичной, если в процессе ремонта в неимоверно тяжелых условиях не шла параллельно и боевая подготовка экипажа.