Готовимся к летней кампании

Как думало командование Краснознаменного Балтийского флота использовать лодки в летней кампании, мы не знали и не могли знать. Но некоторые события косвенно свидетельствовали о том, что без дела, и именно по специальности, не останемся.

Однажды ранним утром я, будучи дежурным по кораблю, обошел отсеки, проверил ход работ и несение вахты. А затем поднялся наверх погреться (в отсеках было холоднее, чем на воздухе). И вдруг увидел посреди заводского ковша в тяжелом льду лодку серии К. Появление ее здесь было по меньшей мере неожиданным, ведь Финский залив и Нева скованы льдом. Какие же обстоятельства заставили в столь сложных условиях отправить лодку в ремонт?

Это была лодка “К-51”. Командиром БЧ-2-3 на ней служил лейтенант Леонид Довган, знакомый мне по училищу. Он-то и рассказал, почему лодка оказалась на заводе.

Наше командование не оставляло мысли о прорыве лодок в Южную Балтику. Выбор как раз и пал на “К-51”. Ее экипировали для длительного автономного плавания: снабдили топливом, продовольствием, погрузили торпеды и мины.

В сплошном льду ледокол “Ермак” провел за собой лодку к острову Лавенсари (ныне Мощный). Здесь она должна была погрузиться, подо льдами достигнуть чистой воды, а затем действовать на коммуникациях врага в Южной Балтике. Но слишком тяжелым в ту пору оказался лед, да и сами дизельные лодки не были приспособлены для такого дела. С помятым корпусом и поврежденными рулями “К-51” вынуждена была вернуться и стать рядом с нами на ремонт.

Этот случай еще раз напомнил, что с наступлением тепла найдется боевая работа и для нас...

Под руководством флагманских специалистов командиры кораблей изучали опыт боевых действий сорок первого года.

Основной упор делался на освоение методов форсирования минных Заграждений. Проводились совместные групповые упражнения командиров лодок и командного состава охраны водного района. Здесь отрабатывались задачи эскортирования. Для того чтобы выйти в Балтику, необходимо было сначала в надводном положении прорваться в Кронштадт, а затем к Лавенсари.

Проводились также интенсивные тренировки на приборах торпедной стрельбы по производству торпедных атак. Дмитрий Климентьевич Ярошевич не пропускал и дня, чтобы не потренироваться в специальном кабинете атак с расчетом центрального поста, в который входили старший помощник, минер и я, как штурман.

Опыт прошедшей кампании, и в частности опыт боевых действий подводных лодок, свидетельствовал, что атаки предпочтительно производить в темное время суток из надводного или позиционного положения. Поэтому в кабинете торпедной стрельбы была создана обстановка, приближенная к реальной.

Обычно в полумраке, на фоне чуть светлеющего горизонта двигался макет транспорта. С помощью прибора Н-1, представляющего собой визир и ряд линеек, командир решал так называемый торпедный треугольник: определив курс и скорость противники, рассчитывал позицию надежного торпедного залпа. В это же время, обеспечивая командира необходимыми данными, каждый из расчета центрального поста шлифовал свои навыки. Так отрабатывалась слаженность.

Но истинная наша готовность могла быть проверена только в море, ибо тренаж на полигоне, конечно, имел некоторые условности. Он практически не давал возможности командиру (от действий которого на 90 процентов зависит успех атаки) научиться в совершенстве владеть перископом. А ведь это — большое искусство. Умелый командир выдвигает головку перископа едва-едва над водой. В зависимости от волнения моря — сантиметров на 10—15. Причем на самый кратчайший срок, буквально на секунды. И за эти считанные секунды он должен с максимальной точностью определить курс, скорость атакуемого судна, его водоизмещение и осадку. Только при выполнении этих условий могла произойти встреча торпеды с целью.

С экипажем лодки командир провел несколько занятий на различные темы. Одно из них — по минному оружию, которое являлось для нас главной опасностью. Как уже отмечалось, противник выставил в Финском заливе массу мин. И все с взрывными устройствами различных характеристик.

Мины контактные (гальваноударные) и неконтактные. Магнитные, взрывающиеся от магнитного поля корабля. В некоторых устанавливались приборы срочности и кратности.

В ходе войны появились еще и антенные мины. Если донные (магнитные) сторожили придонные глубины, чтобы лодка даже на брюхе не могла форсировать минную позицию, а гальваноударные перекрывали верхний водный слой, то антенные перекрывали весь ярус. Они взрывались не только при непосредственном ударе о мину, но и в том случае, если ее корпус касался антенного троса. На занятиях по устройству минного оружия мы отрабатывали способы форсирования минных полей.

Проделав ремонт корабля, мы получили блестящую практику по специальности. Ведь, как уже говорилось, во время ремонта легче был доступ к механизмам, приборам, и мы смогли заглянуть внутрь, прощупать руками каждое устройство. В то же время в заводских условиях затруднялась отработка навыков, связанных с эксплуатацией механизмов, а также с борьбой за живучесть корабля и технических средств.

Тем не менее в последние перед завершением ремонта месяцы, несмотря на неподходящие условия, Ярошевич требовал от помощника, чтобы отработка практических действий экипажа проводилась ежедневно. Это было необходимо еще и потому, что начался приток новых людей.

Прибыл к нам другой комиссар — А. И. Баканов. Был он уже в годах. С шестнадцати лет служил на Балтике матросом, участник подавления кронштадтского антисоветского мятежа. Александр Иванович обладал талантом находить тесный контакт с краснофлотцами, старшинами и командирами. Помогали ему в этом уважительное отношение к людям, простота обращения, житейская мудрость. В минуты тяжких испытаний наш комиссар вел себя мужественно и умел поднимать настрой коллектива в самые опасные моменты.

Был зачислен в состав экипажа и новый командир минно-артиллерийской боевой части — лейтенант Ю. А. Шагинян. В конце сорок первого года он сражался на сухопутье. В составе батальона минеров-подрывников производил минирование дорог, мостов и других сооружений на направлении Нарва, Кингисепп. В настоящее время он капитан 2 ранга запаса, работает начальником рыбного порта в Сухуми. Давно уже не видел я Юрия Александровича, но он запомнился человеком экспансивным, доброжелательным и работоспособным.

Назначили на лодку нового помощника командира корабля—капитан-лейтенанта Филиппа Филипповича Краснопольского. Он вполне соответствовал своей должности: был целеустремленным и требовательным. Но, как и все полные люди, особенно страдал от голода. Порой больно было смотреть на его мучения.

Возвращались на лодку и другие моряки, ушедшие в начале ремонта на сухопутный фронт. По моей просьбе вернули с Невской Дубровки старшего рулевого-сигнальщика старшего матроса Бунина. Я был несказанно рад его возвращению. Павел обладал на редкость острым зрением. Благодаря Бунину лодка не раз уходила от опасности.

Помимо отработки и восстановления навыков по обслуживанию технических средств и использованию оружия требовалось восстановить еще и силы подводников. Блокада тяжело сказалась на нас. Все без исключения были дистрофиками. Когда в городе урезали продовольственные нормы, мы отдавали часть своего пайка голодающим ленинградцам. В декабре, например, было особенно плохо с продовольствием, и флот выделил для населения 1545 тонн муки, 100 тонн жиров, 105 тонн сахара и 3242 тонны других продуктов...

Истощенных и немощных моряков нельзя было отправлять в боевые походы. Чтобы восстановить их силы, командование флота создало на Васильевском острове специальный профилакторий. Вместе с другими подводниками отправили туда и экипаж нашей “Щ-310”. Здесь нас слегка подкормили и щедро напоили крепким настоем из хвои и так называемым соевым молоком...

Фашисты без устали трубили, что Балтийский флот закупорен наглухо, что возможность прорыва любых кораблей (надводных и подводных) исключена. “Мы монопольная сила на Балтике”, “Гарантируем жизнь в Померанской и Данцигской бухтах”, “Движение к портам Финляндии в Ботнике — абсолютно безопасно” — такие заявления не раз делали представители фашистского военно-морского командования.

Советским подводникам, предстояло опровергнуть утверждения противника. Это было особенно важно потому, что коммуникации на Балтике имели огромное значение для воюющей фашистской Германии. По этим коммуникациям шло снабжение немецкой промышленности шведской рудой, норвежским никелем, финским лесом. Стоило нарушить коммуникации — и резко упало бы производство военной продукции в Германии. Кроме того, фашисты перебрасывали морем оружие, технику, войска.

Но прежде всего была необходима предварительная разведка. Честь первопроходцев выпала на долю экипажа подводной лодки “М-97” под командованием капитан-лейтенанта II. В. Дьякова. Именно эта лодка в мае сорок второго совершила успешное разведывательное плавание, которое показало — можно прорваться!

Вслед за “М-97” пошла на разведку подводная лодка “Щ-304” под командованием капитана 3 ранга Я. П. Афанасьева. Комиссаром там был В. С. Быко-Янко, а командиром БЧ-2-3 — мой хороший друг лейтенант Василий Виноградов. Он-то и рассказал мне о плавании.

Лодка буквально протискивалась сквозь минные заграждения. Скрежет минрепов чуть ли не на всем пути сопровождал моряков. Позже выяснилось, что “Щ-304” двадцать два раза пересекала линии минных полей. Фашисты сбросили на нее 41 серию глубинных бомб. Но благодаря мужеству экипажа и мастерству командира лодка не только осталась невредимой, но и утопила фашистский транспорт водоизмещением десять тысяч топи, груженный войсками, техникой, оружием.

Виноградов с восторгом отзывался о командире. И действительно — Яков Павлович был мастером своего дела. Он проявил себя в войну мужественным моряком и хорошим тактиком. В следующем походе “Щ-304” утопила еще три транспорта.

Вслед за “Щ-304” вышли в глубокие морские тылы врага другие лодки. На Балтике, как бы салютуя мужеству их экипажей, загремели выстрелы. Один за другим стали тонуть фашистские транспорты.

Гитлеровцы вначале даже предположили, что их суда взрываются на минах, затем посчитали, что их атаковали англичане. В подтверждение можно привести такой случай. Командир “Щ-406” капитан-лейтенант Евгений Яковлевич Осипов, торпедировав вражеский транспорт, из соображений гуманности, взял на борт лодки часть его команды. Каково же было удивление наших моряков, когда спасенные стали обращаться к ним на английском языке. Они были уверены, что советская подводная лодка здесь не могла находиться.

А наши лодки одна за другой прорывались из Финского залива в Балтику. Спохватившись, фашисты стали быстро наращивать противолодочные силы, ужесточили патрулирование.

Как стало позже известно, в феврале 1942 года гросс-адмиралы Редер и Дениц обращались к Гитлеру с просьбой выделить 1500 километров стального троса для изготовления противолодочных сетей, которые перекроют горло Финского залива. Фюрер категорически отказал в просьбе. Когда один за другим пошли на дно фашистские транспорты, как ни тяжело было в Германии с металлом, трос этот выдали...

Вслед за первым эшелоном лодок стали прорываться лодки второго эшелона, наступала очередь и третьего.

Выйдя из заводского ковша, наша лодка ошвартовалась у левого берега Невы неподалеку от Литейного моста. Здесь же находилась плавбаза “Полярная звезда”, другие подводные лодки. Все корабли были плотно окутаны маскировочными сетями. В период воздушных атак противника нам категорически запрещалось вести артиллерийский огонь, дабы не обнаружить себя.

Вторая группа подводных лодок вместе с плавбазой “Аэгна” находилась в районе Самнсоньевского моста (ныне мост Свободы) на Большой Невке. Здесь сейчас место вечной стоянки легендарного крейсера “Аврора”.

После каждого ремонта положено устраивать различного рода испытания; пробные погружения, дифферентовку, проверку герметизации. Следовало также произвести размагничивание лодок, что являлось одним из эффективнейших средств от магнитных неконтактных мин. Нам, штурманам, надо было побеспокоиться об уничтожении девиации магнитных компасов, определении маневренных элементов корабля. В обычных условиях все эти операции производились на специальном полигоне вблизи Кронштадта. Сейчас об этом и думать было нечего: там рядом были вражеские артиллерийские батареи.

Но как все же быть с дифферентовкой и другими испытаниями? Выход из создавшегося положения нашли. Те немногие ленинградцы, кто весной сорок второго года проходил по Литейному мосту, могли наблюдать довольно необычную для реки картину: вблизи моста то всплывали из-под воды, то погружались подводные лодки.

Испытания проводились на небольшом участке реки — между Литейным и Финляндским мостами. Глубина здесь была около 20 метров, что позволяло производить погружение и, следовательно, проверять прочный корпус на герметизацию.

В эти же дни под руководством дивизионного штурмана капитана 3 ранга Михаила Сергеевича Солдатова я тщательно изучал Балтийский театр, минную обстановку, расположение противолодочных рубежей, созданных противником в Финском заливе. Солдатов был великолепным специалистом, обладал обширными знаниями и, я бы сказал, деликатной требовательностью...

По состоянию на лето сорок второго года имелись данные, что противник создал два рубежа противолодочной обороны — гогландский и нарген-порккалауддский. Второй тянулся по линии Хельсинки, Таллин. Поскольку к этому времени наши подводные лодки уже не раз форсировали эти рубежи, были разработаны три маршрута их преодоления.

Первый, так называемый северный, проходил севернее Гогланда, занятого противником, через Гогландский плес и далее севернее острова Хиума. Второй — южнее острова Гогланд. И третий, самый южный, — через Нарвский залив. Этот маршрут считался наиболее сложным.

Командирам кораблей предоставлялось право по своему усмотрению выбирать маршрут. При этом они руководствовались различными факторами, исходя из обстановки на море, удаленности маршрута от береговой черты и учитывая глубины. Предпочтение отдавалось большим глубинам.

Были разработаны рекомендации по форсированию минных полей. Считалось, что, если антенная мина, предназначенная специально против подводных лодок, взрывалась над лодкой, она причиняла меньше ущерба, нежели при взрыве под ней. Объясняется этот эффект направленностью гидравлического удара, который идет снизу вверх.

Вообще для защиты от антенных мин предлагались различные средства. Командир одной из лодок капитан-лейтенант А. В. Лепешкин предложил приваривать к корпусам лодок штанги, а к их концам прикреплять стальной трос. Антенна мины при соприкосновении с тросом скользила по нему, не приближаясь к корпусу лодки.

Командир “Щ-320” капитан 3 ранга И. М. Вишневский решил проверить ото устройство. Однако испытание показало полную непригодность предложенного устройства.

— Экипаж чуть с ума не сошел, — рассказывал он потом. — Все время внутри лодки слышался грохот и скрежет металла, будто мы продирались через частокол мин. Конечно, это влияло на психику. Кроме того, из-за постоянного скрежета ничего не слышал акустик.

Проблема защиты от антенных мин была в определенной мере разрешена конструкторским бюро инженер-контр-адмирала М. А. Рудницкого — создателя лодок типа К. Привальный брус, обводы корабля, а также горизонтальные рули, антенны стали покрывать резиновым слоем. Эти меры несколько уменьшили вероятность взрыва антенной мины вблизи подводного корабля. И все же, как свидетельствует опыт балтийских подводников, в период 1941—1943 годов более половины лодок, подорвавшихся на минах, погибли и получили повреждения именно от антенных мин.

Готовясь к походу, я детально изучил навигационную обстановку на театре, тщательно проработал маршруты прорыва в Балтийское море. Закончились испытания и на Неве. Кроме того, мы отдоковались. В общем, полностью подготовились к длительному плаванию. Весь экипаж с большим нетерпением ожидал приказа о выходе в море. Трудно передать сейчас, каким страстным было наше желание отомстить фашистам за ужасы, пережитые в блокаду.

И вот долгожданный день наступил. Хорошо помню возбужденное лицо Д. К. Ярошевича, который, возвратившись из штаба дивизиона, приказал собрать командный состав корабля.

— Получен приказ командования, — торжественно произнес командир корабля, обводя нас внимательным взглядом,— Будем готовиться к боевому походу с прорывом в Балтийское море и к берегам фашистской Германии.