На вахте океанской

Крутой вал надвинулся на подводную лодку. Она поднялась на его гребень и затем по склону, как в пропасть, ринулась вниз. Нас, находившихся на ходовом мостике, в который уже раз, окатило соленой водой.

— Справа 10 открылся остров Атласова с вулканом Алаида, — звонко доложил сигнальщик, отряхиваясь, словно утка, от брызг.

Я вскинул бинокль к глазам и увидел на горизонте острую темно-фиолетовую вершину вулкана Алаида.

Да, это не Балтика. Это был Великий, или Тихий, океан, точнее, одно из его морей — Охотское. По нему шла подводная лодка, которой я теперь командовал. Мое назначение на Тихоокеанский флот, как это сплошь и рядом случается в жизни военного человека, произошло неожиданно.

На Балтике мои дела шли хорошо. Кампания 1949 года экипажем трофейной лодки была завершена успешно. Мы завоевали приз за торпедные стрельбы, личный состав был награжден подарками, а я получил серебряный портсигар.

На корабле сложился хороший офицерский коллектив, с которым у меня был тесный контакт и полное взаимопонимание, особенно с заместителем по политической части капитаном 3 ранга Петром Филимоновичем Никитюком, сменившим А. А. Терентьева.

За два года интенсивного плавания, отработки различных задач боевой подготовки полностью была освоена материальная часть корабля, оружие, техника. Отшлифованы действия по корабельным расписаниям и инструкциям на всех боевых постах и командных пунктах. Каждый матрос и старшина имел книжку — “Боевой номер”, где в лаконичной форме перечислялись обязанности по боевой тревоге, по готовностям, обязанности по авральным и повседневным расписаниям.

Наши умельцы ввели в строй и наладили эксплуатацию таких новых для нас в то время средств, как радиолокация и радиотрансляция. Отработали также маневры корабля в подводном положении под дизелями и уход из-под РДП (работа дизеля под водой) — так мы назвали немецкий шнорхель.

Весной 1946 года нормализовалась и семейная жизнь: жена возвратилась с Карельского фронта, родилась дочь Нина. В общем, шли нормальные мирные будни. Казалось бы, жить да поживать после всех перипетий военного лихолетья.

Но в начале пятидесятого года — вызов к командиру соединения капитану 1 ранга П. А. Сидоренко.

— Поступил приказ, — сказал он, поднимая указательный палец кверху, что означало: приказ самого высокого начальства. — Вы назначаетесь на Тихоокеанский флот командиром “щуки”.

Не скрою, назначение командиром “щуки” задело мое самолюбие. На Балтике я командовал большой лодкой, а эта — средняя. Кроме того, как мне было известно, этот корабль, построенный в начале тридцатых годов, не шел ни в какое сравнение с теми, на которых я служил в войну и после войны. К тому же он имел устаревшую, изношенную технику. А кому хочется служить на дряхлом корабле!

— За что понижение? — спросил я после недолгого раздумья.

— Не знаю, — пожал плечами Сидоренко. — Аттестованы вы самым положительным образом. Будете проезжать через Москву, зайдите в Управление кадров Военно-Морского Флота, — посоветовал он.

Приказ есть приказ. Его выполняют, а не обсуждают. И все же, для интереса, решил зайти в Управление кадров. Объяснение с кадровиком осталось в памяти на всю жизнь. Не дослушав вопроса, он резко и бестактно оборвал меня. Хотя мы с ним были в равном звании — оба капитана 3 ранга, с той лишь разницей, что, судя но орденским планкам на кителе, он не служил на действующем флоте. Кадровик, видимо, привык в какой-то мере распоряжаться судьбами офицеров и почувствовал вседозволенность во взаимоотношениях с людьми, поэтому и мне читал мораль менторским тоном.

Не знаю, чем бы закончился разговор (я чувствовал, что моему терпению приходит конец), если бы в кабинет не вошел капитан 2 ранга Маленкин, начальник офицера-кадровика. Строго взглянув на подчиненного, он разъяснил мне, что я назначаюсь на “щуку” временно и что при появлении вакансий на большой лодке буду немедленно переведен туда. Замечу, кстати, что впоследствии слова Маленкина не разошлись с делом, все сложилось именно так, как он говорил...

Долго добирался я с семьей до нового места службы. Это сейчас в считанные часы можно долететь из Москвы до Дальнего Востока. А тогда наше путешествие длилось целый месяц. Последний его этап мы провели на теплоходе.

Уже во время этого первого пассажирского плавания я невольно ощутил всю грандиозность театра, на котором предстояло служить. Поражали не только его масштабы, поражала и щедрость природы и ее необычность. Морская граница здесь протянулась более чем на 15 тысяч километров. Можно ли мысленно охватить подобное расстояние!

А сколько славных страниц вписано здесь в отечественную историю при защите наших дальневосточных рубежей от японских, американских, английских, французских интервентов! Мужественно боролись тихоокеанцы в годы установления Советской власти на Дальнем Востоке. Проявили массовый героизм во время Великой Отечественной войны, а также защищая на сухопутье Москву и Сталинград, храбро сражаясь в составе бригад морских пехотинцев на других фронтах. А ряд подводных лодок, как было сказано раньше, совершив поход через два океана, принимали активное участив в боях на Северном флоте. Когда же в 1945 году развернулись бои на Дальнем Востоке, моряки-тихоокеанцы внесли достойный вклад в разгром милитаристской Японии.

И не случайно Коммунистическая партия и Советское правительство, учитывая складывавшуюся международную обстановку, в пятидесятых годах сочли необходимым укрепить Тихоокеанский флот не только кораблями, но и прошедшими через войну флотскими кадрами. В их числе оказался и, я.

Теплоход “Сибирь” вошел в Авачинскую губу глубокой ночью. Уже тогда, в довольно густой тьме, почувствовалась ее просторность, к которой я не привык на Балтийском театре. Поражало в море огней. По всему берегу, насколько хватало взгляда, они сверкали жемчужными россыпями. Какой, должно быть, большой город Петропавловск-Камчатский, подумалось в тот момент.

Однако, когда рассвело, я, взглянув на берег, испытал разочарование. Ожидал увидеть массу зданий, а их не было. Только в центре города высились редкие двух- и трехэтажные здания, на сопках же виднелись островерхие домишки, напоминавшие юрты кочевников.

В Петропавловске мы пробыли недолго. Примерно через час теплоход отправился дальше.

Сразу после прибытия к новому месту службы я, как требует того Корабельный устав, представился командиру соединения капитану 1 ранга Василию Ивановичу Савичу-Демянюку. Он держал свой флаг на плавбазе “Саратов”, переоборудованной из товарно-пассажирского парохода.

Рядом стоял, также переоборудованный под плавбазу лодок, старый товаро-пассажирский теплоход.

Первое впечатление от встречи с командиром соединения не очень воодушевило. Разглядывая меня в упор из-под густых нахмуренных бровей, он спросил строгим командирским голосом:

— Вы один?

— Нет. С семьей. Жена и дочь сидят на чемоданах на пирсе.

— Почему не дали телеграмму, что прибываете с семьей? — спросил Савич-Демянюк еще строже.

Соблюдая такт, я пояснил, что не привык оповещать о своем прибытии телеграммами. Волосы, которые у Василия Ивановича торчали ежиком, казалось, ощетинились в мою сторону.

— Считайте, что вам повезло. Разместим пока вашу семью в комнате офицера, семья которого в отъезде. А потом будет видно. С жильем здесь не только трудно — его попросту нет...

Впоследствии под командованием В. И. Савича-Демянюка, который вскоре стал контр-адмиралом, я прослужил не один год. Василий Иванович не у всех вызывал симпатию. Но я по сей день храню к нему глубочайшее уважение. Человек он был необыкновенной строгости, бескомпромиссной требовательности и высочайшей деловитости.

В этом я убедился в первые же дни. В самое короткое время Василий Иванович решил все мои проблемы: разместил семью, ввел меня в курс дела и буквально через несколько дней отправил в длительную командировку.

— Вы назначаетесь командиром на “щуку”, — инструктировал он меня. — Лодка сейчас в ремонте на одном ив дальневосточных заводов. Сегодня ваш предшественник сообщил телеграммой, что ремонт успешно завершен. Отправляйтесь на завод, принимайте корабль, организуйте необходимые испытания и приводите лодку к месту постоянного базирования...

—И вот я возвращаюсь в базу.

Остров Атласова неторопливо проплывает мимо нас по правому борту. Его невозможно спутать ни с каким другим. Правильным усеченным конусом остров взметнулся вертикально вверх на два с половиной километра. Прекрасный ориентир для моряков. Он возвещает о том, что мы приблизились к Курильской гряде. Уже виден остров Парамушир, а справа от него — остров Маканруши с мысами, которые носят характерные названия: Утренний, Полуденный, Вечерний, Полуночный. По этим мысам можно точно определить, с какой стороны находится солнце во время своего суточного движения.

Курильская гряда отделяет бурное Охотское море от Тихого океана. За время службы на Тихоокеанском флоте мне много раз приходилось видеть эти острова — множество мелких и 30 крупных, растянувшихся в линию длиною 640 миль.

Климат там суровый, и плавание небезопасно. Множество рифов, в летнее время часты густые туманы, зимой свирепствуют тяжелые штормы, во все времена года сильны приливно-отливные течения. Случаются тут и цунами. На берег, как правило в зловещей тишине, вдруг набегают огромные волны и затем уносят с собой в океан деревья, постройки, людей и суда...

Бесконечны дали Тихого океана, грандиозны и проявления стихийных процессов, происходящих на его просторах: землетрясения, извержения вулканов, цунами. А тайфуны! Мне не раз приходилось испытывать на себе их страшную силу. Рассказать о том, что происходит, трудно. Это надо увидеть. Сильнейший ветер валит с ног, огромные, высотой до 10—15 метров, волны швыряют корабль как щепку: вверх, вниз, с борта на борт. Потоки воды окатывают с ног до головы всех стоящих на ходовом мостике. Вода обрушивается ливнем и сверху, из черных туч. Сверкают молнии, грохочут океанские валы. Днем становится темно как ночью. Не поймешь — где небо, а где океан: все пронизано влагой, замешанной на крутом ураганном ветре. Зимой же это бедствие дополняется еще и обледенением: корпус обрастает толстой коркой льда, которая не дает лодке уйти на глубину.

Да, суров и многообразен Тихоокеанский театр. Морские навыки там приобретают особое значение. Нередко сталкиваешься не только с трагическими, но порой и с комическими явлениями. Осенью 1951 года одна из подводных лодок нашего соединения, которой командовал капитан 2 ранга А. П. Касаткин, должна была проверить новую аппаратуру по регенерации воздуха внутри корабля. Для этого следовало недалеко от берега лечь на грунт и пробыть под водой несколько суток. Обеспечивать испытания было предписано экипажу нашей лодки, что означало: охранять район, держать связь с командиром лодки, лежащей на грунте, и докладывать обо всем командованию соединения.

Рее шло нормально. Но на третьи сутки Александр Петрович доложил: “Результаты работы удовлетворительные, экипаж чувствует себя хорошо, но в отсеках стала повышаться температура”.

Такое сообщение было явно странным. Погода стояла холодная, температура воды не превышала плюс десяти градусов по Цельсию.

— Осмотритесь внимательнее в отсеках, — сказал я. — Все ли у вас в порядке?

— Уже осмотрелись, — ответил командир. — Неисправностей не обнаружено.

На следующий день, когда командир лодки сообщил, что температура в отсеках повысилась еще на несколько градусов и что все члены экипажа, обливаясь потом, расхаживают в трусах, было приказано прервать работу и всплыть на поверхность.

Как ни странно, и наверху в результате тщательного обследования не удалось установить причины, вызвавшие повышение температуры. И только позже стало известно, что лодка на грунте улеглась на горячий источник, который и подогревал ее...

А между тем мы приближались к базе. Мои размышления прервал штурман старший лейтенант Д. М. Фомин, поднявшийся из центрального поста на ходовой мостик.

— Товарищ командир, — доложил он, — до входа в пролив десять миль. — И после паузы добавил: — Согласно предварительной прокладке идем по плану.

“По плану! — мысленно усмехнулся я. — По плану мы должны были пройти пролив на полтора месяца раньше”.

А задержка случилась по следующей причине. Телеграмма, которую зачитывал мне капитан 1 ранга Савич-Демянюк, о том, что ремонт подводной лодки успешно завершен, оказалась неверной. Мой предшественник, командир лодки, пославший такое сообщение, выдавал желаемое за действительное. Когда я прилетел в город, где ремонтировался корабль, то сразу понял: до завершения ремонта еще далековато. Да и сама обстановка встревожила меня. По всему было ясно, что ни командир корабля, ни экипаж не занимались ремонтом, а переложили всю его тяжесть на завод.

— Почему вы послали неправдивую телеграмму? — спросил я командира лодки. — Ремонту-то не видно конца.

— Подумаешь, велика беда, — ответил тот, ничуть не смутившись. — Сказали, что нового командира пришлют на смену только тогда, когда закончу ремонт, А мне на Балтику надо, семья ждет. Я получил туда назначение. Не буду же ждать вечно...

Как я узнал, семья итого офицера действительно не жила на Дальнем Востоке, и его желание скорее увидеть близких по-человечески можно было понять. Но ведь такое не делается в ущерб службе!

А откровенный цинизм коллеги меня просто ошарашил. Правдивость и честность — главнейшее, неотъемлемое качество военного человека. Не случайно среди священных заповедей военной присяги честность поставлена на первое место: “торжественно клянусь быть честным”.

В годы войны за нечестность расплачивались кровью. Да и в мирное время нечестность и ложь могут привести к тяжелым, порой непоправимым последствиям.

На одном из учений лодке, входившей в наше соединение, было приказано атаковать конвой “противника”, а затем скрытно форсировать один из курильских проливов и перейти для несения дозорной службы в другой район. Атака прошла успешно. Однако противолодочные силы противоборствующей стороны настойчиво преследовали лодку, не позволяя ей всплыть. Для входа же в пролив надо было точно знать свое место. А как его узнаешь, если нельзя всплыть? И шли в подводном положении по счислению.

— Мне бы на минуту поднять перископ, — буквально умолял штурман командира соединения, находившегося на борту. — За это время я успею взять пару пеленгов.

И вдруг обстановка позволила на несколько минут всплыть.

— Определяйтесь, — сказал командир соединения штурману. — Только быстрее.

Тот, не помня себя от радости, быстро взял три необходимых пеленга, и лодка ушла на глубину.

Эта история могла завершиться крайне плачевно, если бы флагманский штурман, также находившийся на лодке, не почувствовал, что штурман чем-то смущен. Бросившись проверять расчеты, флагманский штурман обратил внимание, что пеленги были взяты на четыре минуты раньше, чем поднят перископ. Абсурд!

И тогда штурман лодки признался, что впопыхах забыл засечь время взятия пеленгов и проставил его наугад. Авось сойдет! Ведь с такими трудностями всплывали для определения места!

Услышав это признание, командир соединения приказал всплыть. И вовремя. Курс, определенный по счислению, вел не в пролив, а на прибрежные скалы...

Нечестность, неискренность, сокрытие недостатков или приукрашивание действительности, какими бы мотивами и обстоятельствами их ни пытались объяснить, оправдать невозможно.

Да, к сожалению, иногда приходилось сталкиваться с проявлением недобросовестности. Так случилось с моим предшественником, и я сразу потерял к нему уважение. Я не стал объясняться с ним. Не стал задерживать его с приемом и передачей дел. Он был не нужен. И в ремонте лодки, в в подготовке экипажа следовало многое начинать с азов. Что и было сделано.

Прежде всего я, не откладывая, заслушал подробные доклады командиров боевых частей и начальника медицинской службы о состоянии дел. Командир боевых частей — штурманской и связи старший лейтенант Д. М. Фомин доложил, что в основном вся аппаратура в строю, следует только проверить маневренные элементы лодки, уничтожить девиацию магнитных компасов, а также определить поправки гирокомпаса и лага.

Старший лейтенант Р. А. Масловский — командир минно-торпедной и артиллерийской боевых частей, одновременно исполнявший обязанности помощника командира корабля, сообщил, что техника и вооружение требуют завершения ремонта и испытания на контрольном выходе в море.

Особое беспокойство вызвал доклад командира электромеханической боевой части инженера-старшего лейтенанта В. Н. Переверзева. Имея в руках ведомости ремонтных работ, он ввел меня в курс дел. Из его доклада следовало, что задержка на заводе может продлиться еще три месяца. Но этого нельзя было допустить. За такой срок изменится ледовая обстановка и не позволит нам покинуть завод.

Уяснив, что главная задержка происходит из-за отставания работ с дизелями и компрессорами, а также с работами по корпусу, мы с механиком тут же наметили решительные меры по их ускорению, чтобы сократить срок выхода из завода хотя бы месяца на полтора.

Вступив в командование, я, естественно, должен был провести смотр корабля и экипажа, а также опрос жалоб и заявлений.

Внешний вид моряков был неважный: вероятно, сказался длительный отрыв лодки от базы. Да и мой предшественник, видимо, не уделял должного внимания экипажу. Об этом свидетельствовали заявления моряков.

После всех предварительных мероприятий был установлен новый порядок проведения ремонта. Прежде всего, объем работ и сроки были заново согласованы с представителями завода. Используя опыт прежних ремонтов, я установил тесный контакт с руководством завода и рабочими. А с бригадиром судоремонтников Константином Николаевичем Афанасьевым у нас сложились просто-таки теплые отношения. Благодаря его помощи и ремонт основных механизмов, и корпусные работы пошли быстрее.

В конце рабочего дня в каждой боевой части стали непременно подводиться итоги. Командиры боевых частей обстоятельно докладывали мне о выполнении работ, соблюдении графика и о плане на следующие сутки. Подводились итоги и в конце каждой педели.

Помимо ремонта предстояло сколачивать в единый слаженный организм и экипаж. В это время прибыл на лодку новый заместитель по политической части бывший североморец Николай Николаевич Волков. Начали с укрепления дисциплины. Мобилизовали на это важное дело всех офицеров и старшин, подключили партийную и комсомольскую организации.

Мы учитывали, что на действительную срочную военную службу призывались в то время юноши, которые в подавляющем большинстве в годы войны воспитывались без отцов. Их отцы воевали, а многие не вернулись с фронта. Такой контингент требовал особого индивидуального подхода.

Начали мы с вещей, которые, на первый взгляд, не имели прямого отношения к сплачиванию коллектива: с помощью завода на заработанные матросами деньги была приобретена для лодки новая, радующая глаз мебель. Заменили посуду. Отремонтировали и поменяли обмундирование. Матросы и старшины даже в условиях ремонта стали выглядеть аккуратными и опрятными. Все это поднимало настроение. А с хорошим настроением и служится легче.

Параллельно с ремонтом отрабатывались вопросы специальной подготовки. Здесь большую роль сыграла атмосфера здорового соперничества, которую нам с заместителем по политической части удалось создать на корабле. Она распространялась не только на подготовку корабля к бою и походу при срочном погружении, но и на качество и быстроту обслуживания механизмов. Шла активная, я бы сказал, азартная борьба за секунды. А это было очень важно для нас, ведь сразу после ремонта нам предстояло совершить переход в свою базу. В связи с этим пришлось добиться от руководства завода, чтобы испытания проводились с выходом в море, с погружением...

Как видно, ваши труды не пропали даром. И вот ужо пройдена большая часть маршрута. Во время похода шла плановая боевая подготовка. Проводились тренировки на боевых постах и командных пунктах. Отрабатывались способы борьбы за живучесть корабля и технических средств. Незадолго до подхода к базе частные боевые учения, обычно проводящиеся в масштабе боевых частей, завершились общекорабельным боевым учением, которое было насыщено сложными вводными: управление вертикальным рулем с помощью электричества и вручную, осуществление реверсов при внезапной остановке дизеля. Этот маневр особенно важен, так как обычно применяется в экстремальных условиях, чтобы избежать столкновений с судами или препятствиями.

Вахтенные офицеры выполняли множество вводных, которые предусматривали уклонение от атак противолодочных сил и проведение собственных атак. В целом учение показало, что уровень боевой подготовки личного состава довольно высок. Вскрылись, разумеется, и некоторые недоработки, . но это было не страшно: впереди нас ждала интенсивная боевая учеба.

При проведении частных, общих и общекорабельных учений особое внимание экипажа обращалось на строгую пунктуальность и четкость действий, основанных на конкретных знаниях. Как показывает опыт, пунктуальность (это важнейшее качество военного человека) нельзя воспитать только директивами, распоряжениями. Она обретается исподволь, шлифуется в повседневных поступках и действиях, в процессе боевой учебы. Вот почему я требовал от всех подчиненных строгой пунктуальности и в выполнении приказаний, и в действиях по вводным, и во взаимоотношениях друг с другом, и в решении различных задач, и в соблюдении графиков плаваний.

Так, в этом походе я поставил штурману старшему лейтенанту Фомину задачу: прибыть в базу точно в назначенный срок. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Но океан — всегда океан.

Непроницаемой стеной надвинулся вдруг туман. В таких случаях Корабельный устав требует перевести экипаж в состояние повышенной боевой готовности, задраить все люки и горловины, сбавить ход и по возможности точнее определить место.

Изучая обстановку, я понял, что надо непременно уменьшить ход и следить внимательнее за встречными судами. В такой ситуации вероятность опоздания с прибытием в базу возрастала. Однако туман — причина уважительная. Никто бы не стал упрекать меня за опоздание. Но тут — новое препятствие. На мостик поднялся радист и подал радиограмму: “Штормовое предупреждение. В ближайшие сутки ожидается усиление ветра до 10—11 баллов”.

Радиограмма была тревожной. Значит, где-то неподалеку проходит тайфун. Что делать? Невзирая на туман, идти в базу или встретить ураган в открытом океане? Решил запросить по радио командира соединения. Ответ за подписью Савича-Демянюка получил немедленно: “Командиру действовать по собственному усмотрению”.

Василий Иванович предоставил мне самому решать задачу. Впоследствии я узнал, что это было его правилом. Он воспитывал в командирах кораблей самостоятельность и не терпел тех, кто, боясь ответственности, прятался за широкие спины- старших начальников.

И, наверное, был прав. Кто в тот момент лучше меня мог знать, как действовать в сложившейся ситуации? Мне хорошо была известна подготовленность экипажа, квалифицированность командиров боевых частей и прежде всего штурмана. Изучил я уже и особенности корабля, его техническое состояние, маневренные элементы.

Савич-Демянюк, отдавая приказание, понимал это отлично. Однако на практике случается, что кое-кто из начальников сковывает инициативу командиров на том основании, что современны” средства связи позволяют управлять кораблями, находящимися за десятки тысяч миль от берегового командного пункта, а потому решения порою принимают на берегу.

С этим нельзя согласиться. Принятие решения — одно из самых важных слагаемых командирской деятельности. В правильности решения — и истоки победы, и причины поражений. Именно поэтому надо учить командиров принимать единственно правильное решение, такое решение, в котором заключен сплав творчества, инициативы и опыта. Только при этом условии его исполнители не испытают горечи неудач и выполнят поставленную задачу.

Своей лаконичной радиограммой “Командиру действовать по собственному усмотрению” Савич-Демянюк преподал мне предметный урок сложнейшей науки принятия решений.

На короткое время я спустился в центральный пост. Изучил но карте обстановку. До базы оставалось идти около суток. Взвесив все “за” и “против”, принял решение входить в базу, увеличить ход, даже если не рассеется туман.

Объявил решение офицерам и приказал принять в соответствии с Корабельным уставом все меры предосторожности.

Был, конечно, в таком решении определенный риск, но за годы службы у меня не только выработался свой взгляд на риск, но и появилась обостренная интуиция, благодаря которой я мог определить, когда предпочтительнее рисковать, а когда лучше воздержаться.

В нашей флотской жизни это вопросы не последней важности. Ведь мы очень часто сталкиваемся с подобной проблемой. Особенно в дальних плаваниях.

За долгие годы службы, прошедшие на многих морях и океанах, я убедился, что командир, грамотно управляющий кораблем, хорошо знающий вверенную ему технику и оружие, в десятки раз меньше рискует ошибиться, чем тот, кто не уверен ни в своих возможностях, ни в возможностях подчиненных. Но к риску надо быть готовым психологически. Поэтому не следует уклоняться от него, когда в этом есть необходимость. Со временем же вырабатывается привычка разумно рисковать, действовать решительно, дерзко. А разве это не одно из боевых качеств военного человека!

Вот и в тот раз. Я все же решил пойти на риск, ведь что ни говори, а пребывание в базе во время тайфуна сулило нам больше выгоды, чем встреча с ним в лоб в открытом океане.

Приборов радиолокации в то время на “щуках” не было. Поэтому шли, усилив визуальное наблюдение, средним ходом, выбирая наиболее безопасные курсы, уменьшающие вероятность встречи с судами. Ну и конечно, как положено по существовавшим в то время Правилам для предупреждения столкновений судов в море, подавали туманные сигналы.

А плотная пелена тумана как бы всасывала лодку в себя. Дробный стук дизелей и наши голоса, казалось, вязли в окутавшей нас мгле. Туман оседал на корпусе лодки крупными холодными каплями. Я приказал выставить дополнительного наблюдателя, которому надлежало особо следить за сигналами встречных судов. В случае опасности впередсмотрящий должен был немедленно оповестить меня.

Однако главная надежда была на штурмана. Хочу отметить, что мы вместе со штурманом учли, кажется, все факторы, влияющие на корабль: и ветер, и течения, и поправки навигационных приборов. Как уже говорилось, течения в этом районе сильные. Кроме того, они меняют направление. Несколько раз я проверял прокладку, контролировал радиопеленги. Шли вроде хорошо. И вот до базы остались считанные мили.

Хотел запросить штурмана, сколько осталось до входа в базу, но передумал: стоит ли дергать его запросами. Он сам в положенное время доложит обо всем.

И действительно, вскоре в переговорной трубе послышался его чуть хрипловатый голос:

— До точки поворота пять минут.

Наступал самый критический момент. Окажется ли входной буй прямо по носу?

Приказал усилить наблюдение. А туман ручьями струился по нашим лицам, сбегал по капюшонам под одежду, холодил тело. Но мы не чувствовали холода. Всех волновало одно: скоро ли поворот в бухту, который обозначен буем?

И вот доклад штурмана:

— До буя три кабельтова!

“Какова точность! — радуюсь я. — Но правильно ли определено расстояние? Да и верно ли учитывается само наше местоположение относительно буя? Ведь идем в основном по счислению...”

Минуты ползли с той же скоростью, что и наша лодка, то есть самым малым ходом.

— Буй справа десять, дистанция половина кабельтова,— доложил наконец сигнальщик.

Ну штурман! Ну молодец! Но надо еще подойти к причалу. А здесь опасностей не меньше. В основном — это возможность встречи с находившимися в бухте кораблями. Правда, туман несколько поредел. Видны слабые очертания берега, силуэты надводных кораблей и лодок, тесно прижавшихся друг к другу.

Вот и причал. Швартуемся к нему лагом. Переминаясь с ноги на ногу, швартовые команды с нетерпением ждут приказания подать швартовы.

Я направил нос корабля к свободному палу. И вот бросательные концы, будто плетьми, рассекли на части туманное месиво. Нос крепко-накрепко связан швартовами с палом. Можно подавать к причалу и корму. Когда лодка крутым округлым бортом прижалась к пирсу и боцман приказал подать сходню, упругий порыв ветра вдруг сдул туман. Открылись прозрачные дали. Стали видны растянутые в тонкие нити когтистые облака. Это надвигался тайфун. Но мы находились уже в уютной бухте, и тайфун нам был не страшен...

С возвращением к постоянному месту базирования потянулись обычные служебные будни. Сквозь призму прошедших лет сегодня видятся лишь события и факты, которые чем-то выделялись из общею ряда.

Тихоокеанский театр резко отличался от Балтийского. Однако у нас, балтийцев и черноморцев, которые тоже получили назначение сюда, был за плечами богатый боевой опыт. Поэтому на новом месте мы не только учились у тихоокеанцев, но и передавали им свои боевые навыки.

Помнится, на одном из учений я был назначен посредником на “щуку”, которой командовал капитан 3 ранга Федор Сергеевич Керов. Предстояло обнаружить конвой “противника” и атаковать его.

Надо отметить, что во время поиска Федор Сергеевич, на мой взгляд, действовал исключительно грамотно. Цель была обнаружена в кратчайший срок. И вот — атака.

Зыбь в океане, как правило, глубокая. Поэтому держать лодку под перископом необычайно сложно: океанской волной ее то и дело выбрасывает на поверхность. То покажется рубка, а то и вся надстройка. И требуется недюжинное искусство, чтобы вовремя заполнять цистерны быстрого погружения, а затем в момент отрыва от волны также вовремя продувать их. Большое искусство требовалось и от рулевого на горизонтальных рулях.

Атака оказалась успешной. Торпеды прошли под целью, и Керов был очень доволен. Но я сказал, что высокой оценки он не получит.

— Почему? — удивился Федор Сергеевич.

— Потому что вы не смогли удерживать лодку на перископной глубине и не раз показали “противнику” рубку. В военное время за такое маневрирование расплачиваются жизнями.

Керов не согласился со мной и был даже обижен. Но на разборе Савич-Демянюк полностью поддержал мои выводы и одобрил рекомендации, которые я дал.

В январе 1951 года из Москвы пришла телеграмма, касавшаяся непосредственно меня: я назначался командиром на большую подводную лодку типа “Ленинец”. Капитан 2 ранга, который говорил об этом в Управлении кадров ВМФ, сдержал слово.

Лодка произвела на меня прекрасное впечатление. Это был мощный корабль с сильным вооружением — торпедным, минным, артиллерийским. А как приятно было пройти по ого просторным, недавно отремонтированным отсекам! Особенно поразил меня первый. Поразил не только размерами, но и чистотой. Здесь все буквально сверкало. И вообще — порядок на корабле поддерживался отменный. Безупречно выглядел и экипаж. С первых же дней я заметил, что матросы дисциплинированны, подтянуты, хорошо знают вверенную им материальную часть.

Уже находясь на другой должности, я многие годы следил за этой лодкой, которая стала мне родной. Менялись матросы и старшины: уходили в запас одни, приходили другие. Происходила смена и офицерского состава. Однако неизменными оставались и порядок на корабле, и успехи экипажа в боевой и политической подготовке. Все это стало здесь, как говорится, традиционным.

Да, велика, сила традиций. Переходя из поколения в поколение, они сплачивают людей и превращают их в единомышленников, живущих общими устремлениями. Но и традиции бывают разные.

Среди некоторой части моряков бытует мнение, что есть корабли везучие, а есть невезучие. Это, конечно, неверно. Дело не в этом, а в том, что исключительно живучи порядки, которые были установлены на кораблях со дня ввода их в строй. Если в тот ответственный период у личного состава не смогли воспитать любовь к своему кораблю, стремление выполнять все задачи только на “отлично”, то нескоро потом можно будет направить деятельность экипажа в нужное русло. И наоборот, все лучшее пускает глубокие корни, перенимается новыми поколениями.

В бытность командующим Краснознаменным Северным флотом я не раз отмечал в приказах успехи экипажа большого противолодочного корабля “Жгучий”. На протяжении целого ряда лет он неизменно выполнял все учебно-боевые задачи только на “отлично”. Достойно представлял он наше государство и во время многочисленных визитов в различные страны мира. А ведь на “Жгучем”, как и везде, периодически менялись командиры корабля, офицеры, рядовой и старшинский состав. Однако добрая традиция безупречной службы долгие годы жила и крепла.

Так обстояло дело и на новой лодке, которую я принял. Видно, командиры, что командовали до меня, сумели заложить те качества, которые помогали экипажу все время находиться в передовых. Кстати, этой подводной лодкой ранее командовал В. А. Касатонов, ставший в то время, о котором идет речь, начальником штаба Тихоокеанского флота, контр-адмиралом. Мне и самому довелось долго работать начальником штаба флота под руководством Владимира Афанасьевича в начале шестидесятых годов, когда он командовал Северным флотом.

В дальнейшем Владимир Афанасьевич, став уже адмиралом флота, много лет занимал пост первого заместителя главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР. Служба же с ним на Северном флоте, которую вспоминаю по сей день, проходила интересно и напряженно. Это было время трудных поисков новых способов применения оружия, открывавших большие перспективы в его оперативном и тактическом использовании силами флота.

Стремление ко всему новому, передовому в действиях флота побудило адмирала В. А. Касатонова лично возглавить поход атомной подводной лодки подо льдами Арктики к Северному полюсу в 1963 году.

На лодке, которую я принял, подобрался отличный офицерский состав. Быстро установил я тесный контакт со своим заместителем по политической части капитан-лейтенантом Иваном Ивановичем Сосюрой, Этот деятельный политработник прошел большую жизненную школу. После окончания гражданской войны остался круглым сиротой. Воспитывался в трудовой детской коммуне, которой руководил известный советский педагог и писатель Антон Семенович Макаренко, внесший большой вклад в теорию и практику коммунистического воспитания подрастающего поколения. Вероятно, именно от Макаренко воспринял Иван Иванович и некоторые педагогические принципы. Он, например, любил повторять слова Макаренко: “Как можно больше требования к человеку и как можно больше уважения к нему”, “Проектировать лучшее в человеке”.

Кстати, в этой же коммуне рос и воспитывался Александр Иванович Маринеско. А будни трудовой детской коммуны явились, как известно, основой для прекрасной книги А. С. Макаренко “Флаги на башнях”...

Что касается помощника командира капитан-лейтенанта Анатолия Алексеевича Бенгардта, то он поначалу показался мне не подходящим для этой должности. Я опасался, что очень хрупкий на вид офицер вряд ли сможет выдержать все тяготы жизни подводника.

Однако в дальних плаваниях, во время необычайно жестоких штормов, которые нам пришлось пережить на этой лодке, помощник командира проявил себя исключительно выносливым, мужественным человеком. Этого аккуратного, инициативного, тактически грамотного офицера я и по сей день считаю эталоном образцового помощника командира подводного корабля.

Штурманом на лодке служил старший лейтенант Виль Иванович Мурашко. Человек он был тихий, застенчивый, робкий, но дело свое знал отлично и обладал завидной трудоспособностью. Качество его работы было очень высоким, что для штурмана весьма важно. С Мурашко мне довелось поплавать во всех дальневосточных морях. Зимой и летом, в шторм и в туман успешно решали мы с ним сложные тактические задачи при использовании оружия. Вспоминая нашу совместную службу, я так и не нашел ни одного недостатка в работе штурмана Мурашко. Впоследствии он много лет служил в штабе флота, имел звание капитана 2 ранга. Но, к великому сожалению, рано ушел из жизни.

Полной противоположностью Мурашко был громогласный, словоохотливый механик инженер-старший лейтенант Михаил Дмитриевич Квасов. Он, как из рога изобилия, сыпал шутки и прибаутки. Там, где Квасов, всегда слышался смех. Михаил Дмитриевич великолепно знал корабль, материальную часть. За всю совместную службу не было случая, чтобы она подвела нас.

Из мичманов хочу назвать старшину команды радистов Ивана Тихоновича Глушкова. С его помощью мы установили на корабле радиотрансляцию. Это было новинкой. Ни одна лодка в нашем соединении такой радиотрансляции ив имела. Благодаря этому новшеству я мог из центрального поста держать связь со всеми главными отсеками: с командными пунктами минно-торпедной боевой части, с боевыми постами торпедных аппаратов и постановки мин, с боевым постом обеспечения хода главными электромоторами и с другими постами. А до этого, как и в годы войны, связь осуществлялась по переговорным трубам и путем перестукивания условным сочетанием ударов по стальной переборке.

Служили на лодке и другие отличные старшины команд. Среди них хочу отметить боцмана мичмана Мясоедова и старшину команды электриков мичмана Костикова. Именно благодаря старшинам команд на лодке сохранялись и приумножались добрые традиции.

В конце лета наш корабль принял участие во флотском учении, которым руководил командующий флотом адмирал Иван Иванович Банков. Была поставлена задача: выйти в море, занять позицию и вести разведку с целью выдачи соответствующей информации для наведения ударных сил флота на надводные корабли “противника”.

Еще до выхода из базы я тщательно изучил район предстоявших действий. Берингово море — не из лучших для плаваний, особенно подводных лодок. И прежде всего из-за почти непрерывных ветров, средняя скорость которых достигает 12—14 метров в секунду, что соответствует волнению 6—7 баллов.

Я сориентировал офицерский состав, поставил задачи, провел групповые упражнения с учетом опыта войны и вероятного на театре противника.

Прибыли мы в район заблаговременно. В соответствии с заданием произвели тщательную разведку. Затем встали на якорь неподалеку от одного из островов.

Удивительное это было место! Кругом тучи птиц. Когда их стаи поднимались в небо, казалось — меркло само солнце. Гвалт стоял невообразимый. Кроме того, неподалеку находилось лежбище морских котиков. Кто-то из моряков догадался вынести на мостик динамик. Окрест разнеслась музыка. И тогда котики кольцом окружили лодку. Они просто блаженствовали, слушая и оперные арии, и задушевные песни.

По сигналу “Начало учения” снялись с якоря и вышли в море.

Начался поиск. Дело это оказалось весьма трудным. Нас окружали океанские просторы. Отряд кораблей в них все равно что иголка в стоге сена. На Балтике, конечно, такая задача решалась значительно проще. Но и здесь, в северозападной части Тихого океана, мы должны были во что бы то ни стало справиться с ней.

Однако шел день за днем, мы исследовали квадрат за квадратом, а отряда “противника” так и не обнаружили. Мы со штурманом подолгу простаивали над картой. Анализируя обстановку, пытались предугадать, какой курс изберет “противник”. При этом я не только принимал во внимание цели и задачи противоборствующей стороны, но и, как говорится, мыслил, за “противника”. Учитывал все, начиная с метеообстановки на каждые конкретные сутки и кончая особенностями характера командира отряда условного противника — опытнейшего моряка капитана 1 ранга Перетятко, державшего свой флаг на эсминце “Властный”.

В темное время суток, заряжая аккумулятор, мы, как правило, шли в надводном положении. Хорошо, что в то время ночи стояли ясные, лунные. Хорошо потому, что иначе “неприятель” под покровом темноты мог проскочить незамеченным. В те годы на кораблях только зарождалась радиоразведка, и мы старались использовать ее в полной мере. Но “противник” тоже был не промах. Он хранил радиомолчание.

Кто видел хотя бы раз в жизни лунную ночь в океане, тот никогда не забудет этого зрелища. Не знаю как другие, по я в такие минуты физически ощущал величие Вселенной, безмерность окружающего нас мира и даже начинал понимать вечность. На сей счет я часто вспоминаю высказывание одного восточного мудреца. Когда его спросили, как представить себе мгновение в вечности, он ответил: “Представьте себе столб из чистого алмаза высотою от Земли до Луны. И пусть на этот столб ежедневно прилетает птица и долбит его. Когда она полностью раздолбит столб, это и будет мгновение в вечности”...

А штаб, если можно так выразиться, сгорал от нетерпения. Радиограммы сыпались одна за другой.

К огромной радости, мы все же обнаружили отряд. Случилось это ранним утром, на четвертый день учения. Осматривая горизонт в перископ, я, вдруг заметил едва заметную черточку. Неужели мачта? Срочно изменили курс, пошли на сближение. И вскоре за первой черточкой появилась вторая, затем третья. Да, это “противник”.

Экипаж нашего корабля по тревоге занял места на боевых постах. Теперь главная задача — не упустить отряд, следить за ним, насколько это возможно, и, определив курс, донести на берег.

Эскадренный миноносец “Властный”, покачиваясь на тяжелой зыби, во всей своей красе проходил от нас кабельтовых в сорока. Следом за ним, растянувшись в длинную кильватерную колонну, шли другие корабли. На эсминце я отчетливо различал флаг командира отряда.

Минут через сорок место и курс были уточнены, а вскоре и переданы на берег. По курсу отряда были развернуты завесы подводных лодок. Наблюдение за ним я вел в течение 12 часов на пределе видимости. Поэтому штаб руководства имел достаточно точные данные о “противнике”. Это позволило ударным группировкам сблизиться с отрядом и атаковать его корабли.

Но следовало выполнить и вторую задачу: перейти в другой район и там произвести учебную торпедную атаку. Условия ее были жесткими: атаковать только по данным акустики. Основная сложность заключалась в том, что среди многих кораблей надо было выбрать главную цель и определить элементы ее движения. Атака оказалась успешной, по наши треволнения на этом не кончились. Не успел я произвести залп, как посредники забросали нас вводными. В центральный пост тотчас посыпались доклады “о пожарах”, “о поступлении воды”, “о выходе из строя материальной части”, “об убитых и раненых”. Началась активная борьба за живучесть корабля. Экипажу пришлось изрядно попотеть, чтобы сохранить боеспособность лодки. Все моряки действовали четко и слаженно, я бы сказал, самоотверженно, как в реальной боевой обстановке. Вот когда дали себя знать результаты проводившихся на корабле тренировок и учений! Вот когда мы воочию убедились, что старания офицерского состава, передававшего опыт войны новому пополнению моряков, не пропали даром!

На разборе учения, который производил командующий флотом, действия экипажа нашего корабля были оценены положительно. А сам разбор произвел на всех его участников весьма сильное впечатление. Адмирал И. И. Байков, в совершенстве знавший обстановку, провел его на самом высоком уровне. Без конспекта, по памяти, он тщательно разобрал действия на всех этапах учения и дал им квалифицированную оценку.

Оживленные, полные впечатлений, расходились мы после разбора учения. Я лично мысленно строил планы, как буду проводить в жизнь полученные рекомендации.

А время летело неудержимо. Надвигалась осень. Она в этих краях необычна и многокрасочна. Примерно в конце августа — начале сентября над океаном прекращаются туманы и большую часть времени держится штиль. Особенно нарядным становится лес: местами желтый или зеленый, а кое-где оранжево-красный. При подходе к базе с океана открывается изумительная картина. Но нам не суждено было радоваться красотами природы. После короткого отдыха, . осмотра и планово-предупредительного ремонта командование определило дальний поход группы подводных лодок, в состав которой вошла и наша, в северную часть океана. А после возвращения предписывалось оставаться в одной из незамерзающих гаваней для действий в зиму 1951/52 года и заниматься тщательной подготовкой к зимним походам.

Международная обстановка требовала активных действий сил флота. Она была в чем-то схожа с той, что сложилась в начале восьмидесятых годов. Но если в те времена, о которых пишу, угроза с океана исходила от надводных сил вероятного противника, особенно от авианосцев, то теперь к атому добавились атомные ракетные лодки, вооруженные баллистическими ракетами, которые нацелены на мирные города нашей Родины.

Но об этом отдельный разговор позже.