Фрагменты из неопубликованных “Воспоминаний об осаде Порт-Артура 1904 г.” Н.О. фон Эссена

"... надо же было набрать в Артур таких начальников!"

(фрагменты из неопубликованных "Воспоминаний об осаде Порт-Артура 1904 г." Н.О. фон Эссена)

22-го апреля (старого стиля) было получено известие о высадке японцев к северу от Дальнего близь Бицзыво у мыса Терминаль (бухта Сицхао). Было ясно, что железная дорога будет ими занята в весьма непродолжительном времени и сообщение наше с материком отрезано, так как наших войск на месте высадки и вблизи ее почти не было, если конечно не считать незначительных отрядов, несших наблюдательную службу и принужденных конечно отступить. Наместник по получении этого известия решил тотчас же выехать в Мукден со всем своим штабом. Отъезд его был решен очень быстро и уже в полдень 22 апреля он ехал по железной дороге из Артура. Начальником эскадры был оставлен бывший начальник штаба наместника контр-адмирал Витгефт. Перед отъездом наместник призвал меня и сказал, что просит меня взять на себя должность флаг-капитана адмирала Витгефта. Это предложение было для меня как снег на голову. Не считая себя подготовленным для несения штабных обязанностей, я старался отклонить от себя это назначение, но наместник настаивал и прибавил( " Я выбрал Вас, зная Вас как смелого, решительного офицера - такой нужен адмиралу Витгефту и я Вас прошу именем государя императора принять на себя эту обязанность." Я возразил, что зная адмирала Витгефта думаю, что мы с ним не сойдемся во взглядах и потому опасаюсь, что я не буду в состоянии принести пользу делу, но после слов наместника, я все же не нашел возможным отказываться от назначения, хотя новая должность предвещала мне в будущем много хлопот и неприятностей. Теперь уже покойный адмирал Вильгельм Карлович Витгефт был честнейшим и благонамереннейшим человеком, неутомимый работник, но к сожалению работа его всегда была бестолковой и всегда все его распоряжения вели ко всякого рода недоразумениям и даже несчастиям. Прослужив уже много лет во флоте, адмирал Витгефт не был вовсе моряком, а тем более военным человеком. В детстве, как он сам рассказывал, отец предназначал его к миссионерской деятельности и, пожалуй, к этому он был бы более способен, чем к морской службе, так как ему нельзя было отказать в обладании даром слова и пером. В морскую службу Витгефт попал как бы по недоразумению и все прохождение им службы было каким-то сплошным недоразумением.

Состоя уже несколько лет начальником штаба у адмирала Алексеева, как в бытность его "Главным начальником Квантунской области и флота Тихого океана", так и "Наместником на Дальнем Востоке", контр-адмирал Витгефт пользовался большим доверием адмирала Алексеева благодаря своему трудолюбию и неутомимости( но тот же адмирал Алексеев постоянно с ним спорил и сердился за его взгляды и суждения, а Витгефт был упрям и несговорчив и эти-то два качества, я думаю, и были главною причиною его влияния на наместника.

Среди личного состава флота адмирал Витгефт не пользовался симпатией. Напротив к нему относились с недоверием и даже враждебно. Все знали, что только благодаря упрямству и недомыслию Витгефта не были своевременно предупреждены и отозваны наши стационеры в Корее и Шанхае и мы с началом войны таким образом потеряли "Варяг" и "Кореец" и лишились участия в войне "Манчжура" (стационер в Шанхае), а также потеряли транспорт с боевыми и другими запасами, шедший в Артур перед началом войны и забранный японским крейсером. Витгефт, упорно отрицая возможность объявления войны, ничего не сделал чтобы своевременно отозвать стационеров и предупредить транспорт о политическом положении дел.

Наконец, несчастная для нас атака японских миноносцев в ночь с 26 на 27 января также отчасти может быть отнесена к вине адмирала Витгефта. Бывший начальник эскадры вице-адмирал Старк, как только в воздухе запахло войной, просил у наместника разрешения выслать в море крейсера для наблюдения за движением японского флота, но эта просьба была отклонена. Вечером 26 января флаг-капитан адмирала Старка, капитан 1 ранга Эбергардт, при свидании с адмиралом Витгефт[ом], говорил о необходимости для кораблей нашей эскадры принять меры предосторожности на рейде, но Витгефт упорно отрицал возможность чтобы ранее как через неделю можно было бы ожидать каких-либо враждебных действий со стороны японцев. Злые языки утверждали, что будто наместнику было известно, что война объявлена еще утром 26 января, но он намеревался 27-го утром, объехав флот на артурском рейде, торжественно объявить всем о начале войны( будто для этой цели крейсеру "Забияка" велено было иметь пары рано утром, на нем наместник намеревался объехать нашу эскадру, которая затем должна была сняться с якоря и идти в Дальний. Как известно японцы предупредили нас, внезапно напав на эскадру, стоявшую без паров, без сетей, с открытыми огнями ночью с 26 на 27 января, а утром 27 января был уже эскадренный бой.

Итак, мое назначение флаг-капитаном состоялось, притом против желания и согласия адмирала Витгефт, так как он сам узнал о том только после отъезда наместника. Как я и предчувствовал, мы сразу же не согласились во взглядах с начальником эскадры и мое кратковременное пребывание в должности флаг-капитана эскадры Тихого океана (около месяца) было рядом столкновений по вопросам военных действий, в которых мы с адмиралом расходились в диаметрально противоположные стороны. Впоследствии, воспользовавшись готовностью "Цесаревича", адмирал Витгефт перенес на него свой флаг и, назначив к себе начальником штаба контр- адмирала Матусевича, этим под благовидным предлогом отстранил меня от должности, так как в качестве командира "Севастополя" я уже фактически был удален от адмирала, державшего флаг на другом корабле. Но об этом речь еще впереди. ...

<Я несколько отвлекусь в сторону, чтобы сказать несколько слов о Лощинском и о командирах, так как им пришлось играть некоторую роль, хотя и незавидную, во всей нашей эпопее. Лощинский был назначен из Черного моря, специально как знаток дела минной обороны. В русско-турецкую войну он был на Дунае, но проявил ли там себя чем-либо, - судить не берусь. Теперь же он оказался стариком, неспособным ни к какой активной деятельности и всегда проявлявшим явное отвращение ко всякой опасности, даже при самых ничтожных военных операциях. Это впрочем не мешало ему быть награжденным золотым оружием (шутники говорили, что надпись должна быть не "за храбрость", а "на храбрость") за канонаду, открытую им по неприятельским пароходам, заградившим однако, несмотря на это, часть выходного фарватера. Надо при этом заметить, что пароходы эти никакого вреда лодке "Отважный" сделать не могли и огонь "Отважного" также не помешал пароходам затопиться там, где они того желали. Наместник находился сам в это время на "Отважном" чем вероятно и объясняется награждение адмирала золотым оружием. Впоследствии Лощинский, оказавшись после смерти Витгефта и удаления кн. Ухтомского старшим из адмиралов, уже вовсе не стеснялся проявлять свое нежелание принимать какое-либо участие в активных действиях.

Александр Васильевич Лебедев, иначе Шурочка, как мы все его называли, несмотря на свою личную храбрость и симпатичность, на деле на судне был совершенно никуда не годный морской офицер, не умевший вовсе управляться ни кораблем, ни своими людьми, и боявшийся всяких поручений, связанных с выходом судна на море против неприятеля. Но удивительное дело, как меняется человек при перемене обстановки, в которую его поставили, и еще более я утверждаюсь в своем мнении, что в морской войне может только тот сделать что-нибудь полезное, кто смолоду втянулся в морскую жизнь и в морскую обстановку, кто подвергался и испытывал всякие лишения, одним словом, тот, кто может себя назвать моряком, но не по форме, а именно по своей склонности, характеру и привычке к борьбе со всеми препятствиями и опасностями. Шурочка Лебедев в этом отношении не был моряком, так как хотя плавал много, но плавал как чемодан и моря боялся как огня. Впоследствии попав на берег и назначенный командовать морским десантом во время августовского штурма крепости, Лебедев сам повел десант в атаку, идя впереди всех и проявляя беззаветную храбрость, - умер героем на отбитом им у неприятеля редуте, пораженный неприятельским снарядом.

Лодкой "Гремящий" командовал капитан 2 ранга Николаев, уже очень пожилой человек, присланный на восток для отбывания ценза. Этот командир захворал тотчас же, как только его лодке представилась перспектива принимать участие в военных действиях. "Гиляком" командовал Стронскиймолодой офицер, но не обладающий ни энергией, ни смелостью, столь необходимыми для командира. "Бобром" командовал сначала князь Ливен который был переведен на "Диану", и вместо него назначен Шельтинг, человек проплававший много лет в этих водах, знающий местность, при этом безусловно храбрый и спокойный.> ...

В последних числах августа с прибывшей из Чифу джонкой получены депеши от наместника в ответ на донесение кн[язя] Ухтомского о бое 28 июля. Князю Ухтомскому предлагалось сдать командование кап[итану] 1 ранга Вирену, назначенному начальником отряда броненосцев и крейсеров в Порт-Артуре. Миноносцы и канонерские лодки со всей обороной рейда поручались контр-адмиралу Лощинскому. Кн[язь] Ухтомский назначался в распоряжение наместника. <Было ясно, что действиями его остались недовольны, а также вероятно и действиями командиров судов, так как назначался начальником отряда почти самый младший из командиров и притом не участвовавший в бою 28 июля. Совершенно ясно было, что с назначением такого энергичного, молодого и храброго офицера, каковым всегда считался Вирен, начальство надеялось вызвать наш флот к более энергичной активной деятельности. Но, как я уже сказал выше, Вирен был всегда сторонником мнения о необходимости для флота помогать обороне крепости и от этого мнения он не мог отрешиться и теперь став во главе нашего флота в Артуре.

Итак, флаг контр-адмирала кн[язя] Ухтомского был спущен и на "Пересвете" поднят брейд-вымпел командующего отрядом. Впрочем несколько дней спустя пришла телеграмма о производстве Вирена в контр-адмиралы, после чего он вскоре перенес свой флаг на "Ретвизан". Командиром "Баяна" вместо Вирена был назначен капитан 2 ранга Иванов, командовавший перед тем "Амуром". <Вступив в командование отрядом, Вирен с первого же дня стал проявлять свою деятельность, но к сожаления она была направлена не в должную сторону. На кораблях он старался подтянуть вахтенную службу, наружную выправку матросов, требовал чистоту, забывая, что на кораблях в гавани, за нехваткой офицеров вследствие своза десанта и резерва, в вахту стояли чиновники и механики, команда не получала уже давно мыла, не имевшегося вовсе, и не имела возможности ремонтировать свое платье, которое при бомбардировках погибало в значительном количестве, даже соблюдение наружной чистоты было немыслимо, когда приходилось палубы засыпать мусором для защиты от неприятельских снарядов. Команды на судах оставалось мало и на многих было больше мастеровых, чем матросов, одним словом корабли только номинально числились в кампании, а на самом деле находились в состоянии ремонта, так как ежедневные бомбардировки задавали инженерам и портовым мастеровым все новые и новые работы.

Я лично относился спокойно к требованиям нового адмирала, понимая, что во-первых, я их не в состоянии выполнить, да и самые требования не отвечают действительным задачам флота, но мой старший офицер капит[ан] 2 ранга Бахметев принимал замечания адмирала очень близко к сердцу и всегда на свой счет и однажды утром, когда во время работ мастеровых на палубе, упавшая горячая заклепка произвела небольшой пожар в стоявшей у борта мусорной барже (который, к слову сказать, был немедленно же залит) и адмирал с палубы "Пересвета" это увидел и подойдя на катере на "Севастополь" стал кричать, что на корабле беспорядок, что команде не с японцами воевать, а с тараканами, то Бахметев, вышедший в это время наверх, обиделся и подал мне рапорт с просьбой о списании с корабля. Как я ни уговаривал теперь уже покойного Николая Ивановича не принимать близко к сердцу эти случаи, напоминая что теперь не время заводить истории, но он все время мне напоминал о своем рапорте и наконец я принужден был согласиться отпустить его в распоряжение сухопутного начальства для назначения на береговой фронт.

Что же касается военной деятельности Вирена, то он оставаясь верным своему суждению о роли флота при настоящей обороне крепости, вполне подчинялся требованиям коменданта крепости генерала Смирнова и начальника артиллерии ген[ерала] Белого, отдавая им по первому требованию 6-дм судовые снаряды и увеличивая постепенно число судовых команд на сухопутном фронте.> Для усиления обороны пришлось по требованию адмирала образовать еще и дополнительный резерв, причем и без того незначительный состав команды, остающейся для корабельных нужд, уменьшился еще до самого минимума. Все уже сегментные и фугасные 6-дм снаряды были переданы на сухопутный фронт, генералы требовали еще, и вот приказано было отдавать бронебойные, которые заведомо негодны для стрельбы по береговым целям, так как не разрываются обыкновенно о земляные преграды, а если и рвутся, то дают мало осколков. <Я все время восставал против такой щедрой отдачи своих снарядов, я все надеялся, что наконец адмирал одумается, поймет к чему он ведет свой флот, лишая его снарядов, кроме того> я возлагал надежду на то, что приказание о начале активных действий для флота придет от высшего начальства. Но мои доводы конечно не принимались к сведению <и я видя, что один в поле не воин, но в то же время не желая лишать хотя бы свой корабль боевой способности, нередко просто не выполнял приказаний адмирала об отсылке снарядов на берег или высылал уменьшенное количество, одним словом я вел дело так, чтобы у меня всегда на корабле оставалось снарядов достаточно для одного хорошего боя, причем сохранил не только бронебойные, но и снаряды других качеств. Впоследствии такая незаконная экономия снарядов принесла мне неоцененные услуги, о чем речь будет впереди.> [...]