Глава VII ...И перед врагом не спустили славный Андреевский флаг.

В Чемульпо и Порт-Артуре перед грозой

Днем 29 декабря «Варяг» уже шел по фарватеру среди знакомых островов архипелага. В 13 ч 46 мин поравнялись с островом Иодольми - последним перед входом на рейд в Чемульпо.

На рейде находились крейсер «Боярин», канонерка «Гиляк», английские крейсера «Кресси» и «Тэлбот», итальянский крейсер «Эльба», японский «Чиода» и американский стационер «Виксбург». На борт «Варяга», поднявшего брейд-вымпел старшего на рейде, прибыли командиры «Боярина» и «Гиляка», доложившие, что пока все спокойно. Первым же поездом В. Ф. Руднев отправился в Сеул к посланнику Павлову, но и тот не видел еще оснований для беспокойства. Решено было даже уменьшить охрану миссии, оставив лишь отряд моряков (56 человек). Остальных солдат и казаков В. Ф. Руднев 30 декабря отправил в Порт-Артур на «Боярине». Но уже вечером на «Варяг» была доставлена шифровка посланника, извещавшего, что, по сведениям корейского императора, десять японских военных кораблей направляются в Чемульпо. С этим сообщением и другими депешами посланника 1 января 1904 г. ушел в Порт-Артур «Гиляк». Заходили на рейд и уходили рейсовые пароходы Русско-китайского общества «Шилка» и общества Китайско-восточной железной дороги - «Сунгари», пришел французский стационер «Паскаль», германский крейсер «Ганза» и французский - «Амираль де Гейдон». Корабли посещали посланники и консулы, и пока лишь выстрелы приветственных салютов нарушали обманчиво безмятежную жизнь на рейде.

Японские корабли не появлялись, и когда 5 января взамен «Гиляка» из Порт-Артура пришел «Кореец», В. Ф. Руднев, выждав еще три дня, послал его для обследования наиболее удобной для высадки десанта бухты А-Сан, расположенной в 20 км от Сеула и линии фузанской железной дороги. «Кореец» вернулся лишь к вечеру - ни кораблей в бухте, ни войск или следов их высадки на берегу он не обнаружил. В тот же день, 8 января, успокаивая общую настороженность, командир «Чиоды» пригласил на обед командиров всех кораблей в Чемульпо. В подтверждение миролюбия Японии он перевел гостям последние сообщения из японских газет, где говорилось о переговорах с Россией, совещании императора с японским посланником в России, встрече русского посла Нелидова в Париже с японским послом, обмене телеграммами между Алексеевым, русским послом в Японии Розеном и министерством иностранных дел в Петербурге.

На следующий день последние события обсуждались уже в тесном кругу на «Паскале», где состоялся завтрак с участием русского и французского посланников, командиров «Варяга» и «Амираля де Гейдона». Стало известно о секретном предписании японского консула поставщикам в порту снабжать русские корабли на рейде, невзирая на политические обстоятельства и даже в случае войны. Очевидно, это был еще один шаг к усыплению бдительности русских.

А сведения становились все тревожнее. В Чемульпо, Сеуле, на узловой железнодорожной станции, соединявшей сеульскую и фузанскую линии, строились японские продовольственные склады, бараки, почтовые конторы, открыто выгружались на берег или закупались на месте запасы продовольствия, угля, взрывчатки; в гражданской одежде прибывали солдаты и офицеры, в порту японцами была подготовлена целая флотилия шаланд, буксиров и паровых катеров. Все это, делал вывод В. Ф. Руднев, не оставляло сомнений в том, что готовится обширная десантная операция. Донесение об этом В. Ф. Руднев немедленно отправил в Порт-Артур на только что пришедшем оттуда пароходе «Сунгари». Это было последнее донесение, полученное из Чемульпо.

Напряженная обстановка не нарушила распорядка корабельной жизни - своим чередом проходили занятия, тревоги, приборки, учения по боевому расписанию, обучение грамоте.

Во избежание инцидентов команду на берег не увольняли и местом отдыха оставалась палуба корабля, на которой разрешались «вольные прогулки» и, как всегда, для матросов играл оркестр. Регулярно проводились занятия гимнастикой и маршировка с обязательными песней и музыкой, по субботам и воскресеньям в корабельную церковь «Варяга» приезжали матросы с «Корейца».

Когда спадал мороз и рейд очищался ото льда, на «Варяге» спускали шлюпки, на которых ходили вокруг корабля на веслах и под парусами. Участились и тревоги, повторявшиеся несколько раз в день; играли отражение минной атаки, дробь-тревогу, провели учение по водяной тревоге с подводкой пластыря, практиковались с «Корейцем» в ночном сигналопроизводстве, а с английским крейсером - в переговорах по семафору. Несколько раз ввиду неопределенности положения пополняли запасы угля, и водоизмещение крейсера за неделю до боя по-прежнему составляло около 7500 т.

По предложению корабельных врачей провели специальную боевую тревогу для проверки готовности медико-санитарной службы: выучки носильщиков и санитаров, обеспеченности перевязочных пунктов, удобств доступа к ним, организации подачи и обслуживания раненых. Места «ранений» отмечал мелом старший офицер, и раненого или несли на носилках, или он сам отправлялся на перевязочный пункт [3]. Учения подтвердили не раз уже высказывавшиеся врачами сомнения в пригодности для боя перевязочного пункта (операционной) под. броневой палубой. Площадь пункта (11 м²), а также его освещение были явно недостаточны, отсутствовала вентиляция. Горячей воды не было вовсе, а для холодной не оказалось сточного трубопровода. Неудобны были и подходы с низкими коридорами, узкими дверями и люками. Пришлось с согласия командира готовить перевязочный пункт в кают-компании и в кубрике на броневой палубе. Кроме кормового перевязочного пункта был развернут и носовой - в аптеке и лазарете. Эти мероприятия, проверенные на учениях, сыграли свою положительную роль в бою, когда поток раненых намного превысил все расчеты мирного времени. Столь же спасительным оказался и увеличенный запас перевязочных материалов, дезинфицирующих и анестезирующих средств, принятых в Порт-Артуре по настоянию врачей.

В образцовом порядке содержались и все хирургические инструменты; до мелочей было продумано расположение и подготовка к быстрейшему использованию в бою всех материалов и средств оказания помощи раненым; значительно усовершенствованы носилки, отработан ряд способов подачи раненых через узкие люки; носильщики были снабжены специальными перевязочными материалами и обучены оказанию первой помощи. Образцовое состояние и высокая организация на крейсере медицинской части, обеспечившие спасение в бою многих жизней, были достигнуты благодаря неутомимой деятельности врачей М. Н. Храбростина и В. А. Андреева, которого в конце 1903г. сменил не менее энергичный М. Л. Банщиков.

Стремлению врачей «Варяга» довести свою часть до совершенства всегда содействовал В. Ф. Руднев, но и он не смог добиться от порт-артурских мастерских исправления недостатков боевого перевязочного пункта и лазарета. По-прежнему отсутствовали в лазарете питьевая вода, умывальник и сток воды с пола, из-за чего во время боя вода стояла на полу, раненые мучились от жажды, а врачам негде было вымыть руки.

Между тем поступавшая информация все сильнее тревожила В. Ф. Руднева, и вечером 15 января, в сопровождении врача М. Л. Банщикова и штурмана Е. А. Беренса он выехал на сутки в Сеул.

На рейде уменьшалось число европейских кораблей - 10 января ушел «Кресси», через неделю - «Амираль де Гейдон», но все чаще появлялись тяжелогруженые японские пароходы. Разгрузка их шла непрерывно, большая часть грузов в сопровождении переодетых под корейцев японских солдат и офицеров отправлялась по железной дороге в Сеул. Так, стало известно, что 18 января транспорт «Фудзияма мару» доставил 69 ящиков с винтовками и 573 ящика телеграфных принадлежностей для обеспечения связи между растущими, как грибы, японскими гарнизонами в Корее. Еще более интенсивные перевозки осуществлялись через южный, близкий к Японии порт Фузан. Фактическая оккупация Кореи уже началась.

Почему же начальство, получая тревожные донесения В. Ф. Руднева, не обеспокоилось судьбой кораблей в Чемульпо? Невнимание к судьбе стоявшего в чужом порту одного из немногих крейсеров эскадры в особенности кажется странным, если вспомнить, что и сам наместник не разделял оптимистических надежд петербургских дипломатов на мирный исход переговоров с Японией. Решенной считали войну и морские атташе западных держав в Петербурге, обратившиеся 7 января 1904 г. в ГМШ за разрешением присутствовать в будущих боях на кораблях эскадры. Полного успеха в предстоящей борьбе желает начальнику эскадры и побывавший 8 января в Порт-Артуре германский коммодор с крейсера «Ганза». В этот же день «Корейцу» (как и находившимся в распоряжении штаба наместника канонерским лодкам, «Забияке» и «Разбойнику») отправляется шифрованное телеграфное предписание: по получении специального приказания окраситься в боевой цвет. Это же предписание повторяется 10 января, а 15 января в ответ на полученную накануне телеграмму В. Ф. Руднева об отсутствии на «Корейце» японского угля для якорного расхода командиру лодки (также шифром) предписывается приобрести любой имеющийся в продаже уголь.

Будничный характер этих распоряжений, казалось, должен был внушить командирам, что все спокойно, в штабе помнят о них и что просто время более серьезных приказов еще не наступило. В таком же положении был и стоявший в Шанхае «Манджур». Командир канонерки капитан 2-го ранга Н. А. Кроун, имел достаточно информации, чтобы убедиться в неизбежности скорой войны с Японией. Понимая, что перед кораблем в случае войны останутся только два пути - или разоружение в нейтральном порту, или напрасная гибель при прорыве в море, Н. А. Кроун неоднократно настаивал на немедленном уходе корабля в Порт-Артур. Но вместо приказания сниматься с якоря Н. А. Кроун 21 января получил от начальника штаба В. К. Витгефта предписание закупить запасы провизии и расходных материалов для продолжения дальнейшей длительной стоянки. Между тем уже 15 и 18 января капитан 2-го ранга А. И. Русин шифрованными телеграммами сообщал, что число зафрахтованных Японией для военных целей пароходов достигло (30, что у главной базы Сасебо поставлено минное заграждение, в порты, нарушив все железнодорожные расписания, непрерывным потоком идут поезда с углем и военными запасами, тысячи рабочих отправляются в Корею на постройку дорог, расходы на последние военные приготовления достигли 50 млн. иен и можно ожидать в любую минуту общей мобилизации.

В этой обстановке «ввиду неопределенности политического положения», наместник Е. И. Алексеев 18 января отдает приказ всем кораблям эскадры в Порт-Артуре о начале кампании [41]. С 19 января к выходу в море на разведку каждый день назначались два крейсера, а для осмотра подходов к рейду ночью - два миноносца.

От «Варяга» после телеграммы от 14 января не поступало никаких сведений, и лишь 19 января была получена оказавшаяся последней шифрованная телеграмма посланника Павлова для наместника и министра иностранных дел, в которой сообщалось о все увеличивающихся в портах Кореи японских складах военных припасов, снаряжения и провизии. Становилось очевидным, что японцы не удовольствуются оккупацией лишь южной Кореи, и 20 января наместник обращается в Петербург с вторичным предложением о мобилизации войск Дальнего Востока и Сибири и о необходимости противодействия силами флота явно готовящейся высадке японских войск в Чемульпо. 21 января, ввиду тревожного политического положения, необходимости полной готовности к возможным военным действиям, которые могут начаться и до прихода отряда А. А. Вирениуса, Е. И. Алексеев требует дополнительных ассигнований для улучшения снабжения и обслуживания эскадры и присылки 100 офицеров с целью ликвидации некомплекта на эскадре.

Утром 21 января эскадра вышла в поход, проложив курс зюйд-ост. Цель похода состояла в восстановлении навыков совместного плавания, в отработке радиосвязи между кораблями эскадры и последовательной передаче радиограмм от мыса Шантунг (около 120 миль от Порт-Артура) на станцию Золотой Горы. Особое время отводилось для получения сообщений со станции и экстренных приказаний наместника. Головной «Аскольд» уже подходил к маяку Шантунг, когда был получен приказ повернуть обратно. Возможность вызова к эскадре «Варяга», отправки для связи с ним крейсера или организации радиопереговоров с ним, по-видимому, не была использована.

Между тем наступала трагическая развязка. Придя к убеждению, что дальнейшее промедление грозит срывом всех планов, Япония 22 января решила отозвать посланника из Петербурга и прекратить переговоры с Россией, хотя именно накануне, 21 января, в Петербурге пошли на столь значительные уступки, что чувство справедливости пробудилось даже у Англии. «Если Япония и теперь не будет удовлетворена, то ни одна держава не сочтет себя вправе ее поддерживать»,- заявил английский министр иностранных дел. 23 января указ о начале военных действий был получен командующим соединенным флотом в Сасебо вице-адмиралом Того Хейхачиро, и утром 24 января японский флот, а также транспорты с войсками вышли в море. Лишь после этого нота о разрыве дипломатических отношений была вручена русскому министру иностранных дел японским посланником Курино, который при этом уверял министра, что «несмотря на разрыв отношений, войны можно еще избежать». И в Петербурге ухватились за эту соломинку, страшась лишь того, чтобы, говоря словами Ламсдорфа, «наши герои на Дальнем Востоке не увлеклись внезапно каким-либо военным инцидентом», который вовлек бы Россию в войну. Очевидно поэтому, передавая 24 января наместнику содержание японской ноты от 23 января, в Петербурге сочли необходимым опустить полные зловещей многозначительности слова о том, что японское правительство оставляет за собой право предпринять «такое независимое действие, какое сочтет наилучшим для укрепления и защиты своего угрожаемого положения, а равно для охраны своих установленных прав и законных интересов».

Мера достигла цели - не получив разъяснения причин разрыва дипломатических отношений, но зная о желании двора прийти к мирному соглашению с Японией, наместник не только отказался от планов предупредительного удара, но не предпринял даже совершенно необходимых мер предосторожности. Только этим можно объяснить тот факт, что, сообщив 25 января о разрыве отношений командиру «Манджура» и начальнику Владивостокского отряда крейсеров, а 26 января - командиру «Сивуча» и консулам в Сингапуре и Гонконге, морской штаб наместника почему-то сохранил это известие в тайне и от эскадры, и от крейсера «Варяг», находившихся в наибольшей близости к району вероятных военных действий и, казалось бы, больше всех нуждавшихся в объективной информации.

Не на высоте оказался и начальник эскадры, обязанный по духу Морского устава заботиться о судьбе своих кораблей, которых к тому же у него было весьма немного. Увы, О. В. Старк, как свидетельствовал современник, «имел весьма малую самостоятельность и считал себя, по-видимому, совершенно неответственным, испрашивая на все случаи приказания и инструкции у находившегося на берегу наместника» и - добавим мы - даже в том случае, когда закон вменял ему в обязанность действовать по своему усмотрению. Поэтому указания наместника о «преждевременности больших предосторожностей» оказалось достаточным, чтобы отказаться от естественных и предусматриваемых Морским уставом мер по предотвращению внезапной атаки на эскадру, стоявшую на внешнем рейде.

Из числа этих упущенных возможностей, тяжко отразившихся на эскадре, особенно следует отметить план посылки крейсеров к Шантунгу и архипелагу Клиффорд с целью заблаговременного предупреждения эскадры о приближении противника и наблюдения за движением японских кораблей и транспортов в Чемульпо. Секретным рапортом от 26 января, ввиду все еще отсутствовавшего на рейде, хотя и давно намеченного к установке защитного бона, начальник эскадры предлагал отправлять в трехдневное крейсерство у каждого из этих пунктов по одному из новейших крейсеров («Аскольд», «Новик», «Баян» и «Боярин»). 70-мильное расстояние от архипелага Клиффорд до рейда Чемульпо было преодолимо уже не только для тогдашнего радио, но даже и для корабельного парового катера, и тогда, родись этот план хотя бы двумя днями раньше, судьба «Варяга», возможно, была бы совсем иной. Но наместник разрешил посылку только одного крейсера и то лишь с 28 января. Запоздали и планы выхода эскадры утром 27 января в трехдневный поход, а днем - отправки крейсера «Забияка» в Чемульпо. «Забияка» должен был доставить в Корею военного атташе и почту и передать «Корейцу» приказ морского штаба наместника об окраске канонерских лодок в боевой цвет.

Любопытна следующая малоизвестная деталь. В стратегических играх 1902/1903 гг. в Морской академии существовал именно такой вариант: вследствие внезапного, без объявления войны, нападения Японии в Чемульпо остались не отозванными крейсер и канонерская лодка; телеграфное сообщение перехвачено японцами. В игре посланные одновременно с отправкой телеграммы миноносцы успевают вызвать корабли в Порт-Артур [41]. Однако в жизни этого не произошло. Атака японских миноносцев на порт-артурскую эскадру в ночь на 27 января подвела итог миротворческой деятельности петербургских политиков. Противник захватил инициативу на море, а в Чемульпо остались брошенными на произвол судьбы «Варяг» и «Кореец». Только наутро после ночной атаки, подрыва «Цесаревича», «Ретвизана» и «Паллады» из штаба наместника была послана телеграмма консулу в Чифу с просьбой сообщить «Варягу» о начале войны. Но «Варяг» молчал.

Уже 24 января, в день, когда японский посланник в Петербурге известил русское правительство о разрыве дипломатических отношений, слухи об этом достигли и Чемульпо. О них доверительно сообщили В. Ф. Рудневу командиры английского, французского и итальянского стационеров, и он немедленно сообщил об этом Павлову в Сеул. Но посланник не счел возможным доверять слухам, распускаемым «частными людьми». Перед лицом новых и новых свидетельств все расширяющейся оккупации Кореи, уже более недели не получая никаких телеграмм и ответов на свои запросы, глава русской миссии все еще ждал спасительных директив высшего начальства. Не дождавшись ответа на отправленную вечером шифровку с запросом о распоряжениях «Варягу» в связи с готовящимся уходом «Чиоды», В. Ф. Руднев утренним поездом 25 января выезжает в Сеул. Японцы к этому времени захватили в Фузане русский пароход «Мукден», у острова Цусима - пароход «Екатеринослав», а их соединенный флот уже приближался к берегам Кореи.

Доводы В. Ф. Руднева о бесцельности стоянки крейсера в чужом порту перед лицом надвигающейся войны не убедили посланника. Отклонив предложение о немедленном уходе кораблей под дипломатическими флагами посланника и консула, Павлов согласился лишь на отправку в Порт-Артур «Корейца». Ночью, стараясь быть не замеченным, уходит с рейда «Чиода» - он должен провести в Чемульпо отряд адмирала Уриу. Сообщение об этом таинственном уходе В. Ф. Руднев делает уже от руки в заготовленном для наместника рапорте о событиях последних дней.

26 января, в 8 ч 30 мин, «Кореец», приняв почту с французского, итальянского и английского крейсеров, был готов к походу. Но в 8 ч 40 мин на рейде появился пароход «Сунгари» общества Китайско-восточной железной дороги, на котором из Шанхая прибыл американский военный агент. Он сообщил, что война начнется 27 января [37]. «Кореец» ушел только в 15 ч 40 мин. В это время отряд Уриу, узнав от «Чиоды», что русские по-прежнему стоят в Чемульпо, уже втягивался в проход шхерного фарватера.

В 15 ч 55 мин с «Корейца» увидели шедшую навстречу кильватерную колонну - три крейсера в голове, три транспорта в середине и три крейсера в хвосте. Ее возглавлял «Чиода», слева шла колонна из четырех миноносцев. Обе колонны уклонились к краям фарватера, и «Кореец», успев сигналом сообщить «Варягу» о появлении японцев, вынужден был войти в коридор между приближающимися кораблями. У расчехленных и направленных по борту орудий крейсеров по-боевому стояла прислуга. Едва «Кореец» поравнялся со вторым из крейсеров, как третий - броненосный «Асама» - вышел из строя, преградив путь канонерке в море. Одновременно четыре миноносца, зайдя с обоих бортов «Корейца», с расстояния 200-350 м атаковали его торпедами. Расчет был ясен - не выпускать с рейда свидетеля вторжения. Находясь, как писал позднее в рапорте командир «Корейца», в полном неведении о разрыве отношений между Японией и Россией, капитан 2-го ранга Г. П. Беляев не счел себя вправе предпринять ответные действия ив 16 ч 25 мин повернул обратно. С первым выстрелом торпеды на канонерке пробили боевую тревогу, и занявшие места у орудий комендоры взяли японские миноносцы под прицел своих 203-мм орудий. Эта готовность к бою, как и смелое маневрирование командира, едва не протаранившего один из миноносцев, сорвали японскую атаку-две торпеды прошли мимо, а третья, неотвратимо приближавшаяся к правому борту, затонула в нескольких метрах от него. Тем временем корабль уже входил на нейтральный рейд Чемульпо и только что отданная после второй торпеды команда «открыть огонь» была немедленно отменена. Лишь два нечаянных выстрела из 37-мм пушки прозвучали во время этого поединка нервов «Корейца» с отрядом Уриу, что, впрочем, не помешало японцам в их официальном труде о войне, умолчав о торпедах, писать о сделанных русскими первых выстрелах войны.

Пройдя под бортом «Варяга» и сообщив В. Ф. Рудневу о происшедшем, командир «Корейца» приказал отдать якорь за кормой «Варяга». Хозяином рейда уже стал японский отряд: транспорты, подтянувшись к берегу, начали высадку десанта, миноносцы с крейсерами держались поблизости, закрывая их от русских кораблей, южнее «Варяга» встал на якорь «Асама».

Немедленно прибывший на «Варяг» Г. П. Беляев получил продиктованные обстановкой приказания; корабли приготовились к бою. На «Варяге» проверили шланги, задраили водонепроницаемые двери и люки, подали из погребов снаряды и патроны. Уточнили расположение на рейде, типы и названия японских кораблей и, как записано в вахтенном журнале «Корейца», сверились по этому вопросу с вахтенным журналом французского крейсера «Паскаль».

Сделав необходимые распоряжения, В. Ф. Руднев отправился на английский крейсер «Тэлбот» - его командир был старшим на рейде. Коммодор Бейли, прибыв на японский флагманский крейсер «Нанива», предупредил японского адмирала о недопустимости каких-либо военных действий на рейде Чемульпо, принадлежащем нейтральной Корее и заявил, что в случае его нарушения он первым откроет огонь по виновникам. Однако против высадки японского десанта коммодор не возражал, требуя лишь обеспечения беспрепятственного сообщения иностранных кораблей с берегом. Обещая соблюдать международные законы, адмирал Уриу сообщил коммодору, что ничего не знает о нападении на «Корейца» и что ничего подобного не могло и быть. Однако это не помешало японским миноносцам всю ночь стоять против «Варяга» и «Корейца» с угрожающе наведенными на них торпедными аппаратами. И всю ночь, не доверяя обещаниям вероломных японцев и их английских союзников, дежурили у орудий русские комендоры, работали боевые динамо-машины, готовые в любой момент дать ток к лебедкам элеваторов и наведенным на врага прожекторам. Спали посменно, не раздеваясь, но мало кто мог уснуть в ту ночь: всех мучил один вопрос - где же эскадра и с какой целью стоят «Варяг» и «Кореец» в захваченном японцами порту? Никто не знал, что в эту ночь в 300 милях на севере уже гремели взрывы над порт-артурским рейдом, и эскадра, захваченная врасплох вероломным врагом, уже отбивала атаки подкравшихся во мраке ночи японских миноносцев. А здесь, в Чемульпо, словно отсвет событий на порт-артурском рейде, полыхало огненное зарево костров на городской пристани, где заканчивала высадку последняя из трех тысяч японских солдат.

Все шло по плану - русские не помешали высадке войск, англичане свято блюли нейтралитет, и наутро, с уходом последнего транспорта, Уриу смог приступить ко второй половине возложенной на него задачи - уничтожению русских кораблей.

27 января 1904 г. в 7 ч 30 мин командиры английского, французского, итальянского и американского стационеров получили уведомление адмирала Уриу о предстоящем его нападении на русские корабли (если они до полудня не покинут рейд), в связи с чем иностранным кораблям во избежание повреждений предлагалось до 16 ч «удалиться от места сражения» на безопасное расстояние. Получив уведомление, командиры французского и итальянского крейсеров предложили коммодору Бейли заявить протест ввиду явного нарушения японцами нейтралитета на рейде. Узнав от французского командира о содержании уведомления, В. Ф. Руднев прибыл для совещания на «Тэлбот». Здесь он получил доставленный из русского консульства ультиматум Уриу, датированный 26 января. В нем говорилось: «Сэр, ввиду существующих в настоящее время враждебных действий между правительствами Японии и России, я почтительно прошу Вас покинуть порт Чемульпо с силами, состоящими под Вашей командой, до полудня 27 января (9 февраля) 1904 г. В противном случае я буду обязан открыть против Вас огонь в порту. Имею честь быть, сэр, Вашим покорным слугой. С. Уриу, контр-адмирал, командующий эскадрой императорского японского флота».

Взрывы, прогремевшие минувшей ночью, сделали командира «Варяга» представителем воюющей стороны и отделили его от вчерашних «приятных во всех отношениях» командиров международной эскадры. Свое решение об образе действий в связи с японским ультиматумом они принимали уже «в секретном от командира «Варяга» совещании». Протокол его состоял из трех пунктов. Первый выглядел решительно и энергично: на мачте крепости Чемульпо развевается корейский флаг, Корея «перед настоящими событиями» объявила нейтралитет, и намерение Уриу атаковать русских на этом нейтральном рейде является вопиющим нарушением международного права, ввиду чего японскому адмиралу решено послать энергичный протест. Казалось бы, вслед за строгим осуждением агрессора естественно было бы ожидать соответствующих решительных мер против него и прежде всего - отказа подчиниться наглым требованиям или даже готовность предложить руку помощи так нежданно оказавшимся в беде русским кораблям. Однако вместо этого второй пункт протокола предусматривал в случае отказа русских покинуть рейд смиренный отход европейских кораблей вглубь бухты, дабы не пострадать при расправе над русскими. Отнюдь не рыцарским был и третий пункт, в котором отклонялась, как нарушающая нейтралитет, просьба командира В. Ф. Руднева сопровождать его корабли до выхода из нейтральных вод. К тому же защитники нейтралитета не задумались сделать в этом пункте протокола не бесполезное для Уриу упоминание о намерении В. Ф. Руднева покинуть рейд до полудня.

Протокол вместе с «энергичным протестом» был в 10 ч отправлен на флагманский корабль Уриу, стоявший в четырех милях западнее острова Иодольми. Врученный лишь за 10 мин до начала боя, он оказался ничего не значащей бумажкой, на которую Уриу ответил лишь три дня спустя такими же ни к чему не обязывающими словами: благодаря решению, «принятому храбрым русским командиром», ему остается лишь признать «совершившийся факт».

Резким контрастом этой трусливой дипломатии прозвучало заявление В. Ф. Руднева: о сдаче не может быть и речи - он будет прорываться с боем, каким бы большим ни был японский отряд, но сражаться он будет не на нейтральном рейде.

Иногда приходится читать (об этом писали и вскоре после боя), что В. Ф. Руднев напрасно поспешил исполнить ультимативную «просьбу» Уриу об уходе с рейда, что лучше было оттянуть время, попытаться прорваться ночью и т. д. На этом следует остановиться особо.

Авторы большинства таких заявлений не учитывают всех обстоятельств той исключительно сложной обстановки, в которой оказался командир «Варяга». Снабженный туманными инструкциями, брошенный на произвол судьбы высшим начальством, подчиненный нерешительному дипломату, окруженный лицемерными иностранными командирами, В. Ф. Руднев, как это отмечали и современники, оказался поистине в драматическом положении. И не ему должны быть адресованы упреки в запоздалых попытках восстановить связь с Порт-Артуром, да еще с помощью «Корейца». В известном труде профессора Н. Л. Кладо говорится, что если бы «Варяг» был послан, например, с рассветом 26 января, то он «мог бы поспеть в Порт-Артур еще до атаки и предупредить эскадру». Увы, этого не могло произойти из-за ограниченной скорости крейсера, который за 12-15 часов, оставшихся до японского нападения, не смог бы преодолеть те 260 миль, которые отделяли Чемульпо от Порт-Артура. Но допустим, что «Варяг» сумел бы опередить японцев. Могло ли это что-либо изменить на артурском рейде? Важнейшая информация - совершившаяся оккупация Кореи, не усилила бы бдительности на эскадре - об этой оккупации говорилось в инструкциях «Варягу» еще месяц назад. Сведения о разрыве дипломатических отношений, хотя и хранившиеся в тайне от эскадры, уже были официально известны в штабе наместника, однако они не убедили «главного начальника» в необходимости немедленно учредить крейсерство на линии Шантунг - Чемульпо и не ускорили изготовления бона для защиты внешнего рейда. Непостижимая самоуспокоенность руководителей как флота, так и всей России в те последние часы мира была столь велика, что они игнорировали даже сделанное за день до японского нападения вещее предостережение С. О. Макарова, указавшего на гибельность стоянки флота на незащищенном внешнем рейде: «Японцы не пропустят такого бесподобного случая нанести нам вред ... и надежда ослабить наш флот ночными атаками будет одной из причин объявления войны», - писал он управляющему Морским министерством [21].

Ничто уже не могло предотвратить назревавшие события, бессилен был помочь флоту и «Варяг», каковы бы не были его действия в канун японского ультиматума.

Следует всегда помнить и еще об одном немаловажном обстоятельстве. В. Ф. Руднев был дисциплинированный офицер и не мог, не считал возможным преступить строгие законы субординации, а его начальник, камергер А. И. Павлов, все еще ожидая инструкций из Петербурга, и не помышлял о необходимости спасения «Варяга» для флота и России.

Столь же несостоятельно выглядят упреки в том, что, приняв ультиматум японского адмирала, В. Ф. Руднев тем самым сильно облегчил положение иностранных стационеров. «Корея все-таки бесспорно была нейтральной державой, при ней были аккредитованы посланники нескольких держав, иностранные стационеры совсем не были обязаны покинуть рейд по предложению японского адмирала, а русский стационер должен был его покинуть лишь через 24 часа после формального объявления войны и то лишь по требованию корейского правительства. Командир должен был надеяться, что за это время русская эскадра в Порт-Артуре не останется бездеятельной, а потому он должен был настаивать на выполнении всех формальностей, и иностранные стационеры не могли его не поддержать», - писал Н. Л. Кладо в 1906 г. Но если даже в Шанхае, вдали от театра военных действий, интриги японского и английского консулов в конце концов оказались весомее указаний центрального китайского правительства и канонерская лодка «Манджур» была разоружена, то здесь, в Чемульпо, где корейский нейтралитет был растоптан агрессором без каких-либо возражений западных держав, нечего было и говорить о затягивании сроков с помощью формальностей.

Единственной гарантией хоть каких-то остатков международного права на рейде Чемульпо объективно служило присутствие иностранных кораблей, но их уход, предопределенный ультиматумом Уриу, обрывал последние нити нравственной солидарности, еще связывавшей их с «Варягом».

Никаких оснований не имели под собой и расчеты на возможность вовлечения в конфликт иностранных кораблей при отказе В. Ф. Руднева покинуть рейд и попытках Уриу атаковать его в их присутствии. Согласно этим расчетам, какое-либо из иностранных судов, будучи поврежденным при перестрелке русских и японцев, «могло бы открыть огонь в свою защиту», что сделало бы исход боя «совершенно иным». Даже допустив на минуту такую фантастическую мысль, нельзя не видеть, что объединенные силы иностранных кораблей с участием «Варяга» не могли рассчитывать на успех боя с японской эскадрой, имевшей в своем составе неуязвимого для них «Асаму». Но не это главное. Нечего и говорить, что никто из командиров иностранных кораблей при всех своих симпатиях к русским не взял бы на себя смелость (об этом свидетельствует уже история с протоколом) втянуть свою страну в международный конфликт. Ведь в совсем недавнем аналогичном конфликте при Таку присутствовавший, но не участвовавший в штурме американский корабль, получив попадание китайского снаряда, продолжал, несмотря на надежды союзников, оставаться безучастным наблюдателем событий. Добавим, что и здесь, в Чемульпо, забыв даже нормы общечеловеческой морали, касающиеся спасения раненых, остался в роли равнодушного наблюдателя другой американский корабль. Немногим больше могли себе позволить и представители остальных соперничающих между собой держав. А то что Уриу прекратил огонь и, преследуя «Варяг», не вошел на рейд, говорит лишь о желании без дальнейших осложнений сохранить в силе уже полученное согласие иностранцев беспрепятственно, с наступлением оговоренного срока, расправиться с русскими. И все произошло бы согласно сговору, не переменись вдруг нравственная обстановка в пользу русских, когда на рейд пришел израненный, проведший рыцарский бой «Варяг». А этого не могло бы произойти, если бы «Варяг», оставшись в одиночестве и раздражая «друзей», пытался тянуть время на рейде.

Таким образом, в сложившейся обстановке захваченного врагом порта, а впоследствии - и крепости, всякое оттягивание времени не принесло бы никаких реальных преимуществ, кроме полной изоляции русских кораблей, лишь усугублявшей их положение. Располагая вблизи Чемульпо сборным пунктом для всего флота после атаки на Порт-Артур и еще более двух недель продолжая высадку войск в порту, японцы, конечно, приложили бы все усилия для скорейшего уничтожения русских кораблей в Чемульпо. Ход событий подтвердил и неосновательность расчетов на выручку эскадрой из Порт-Артура. Только 4 февраля, после ряда неудач и потерь, там были сделаны попытки организовать для подъема боевого духа поход с целью нанесения удара по ближайшей базе японцев в Чемульпо и уничтожения отдельных отрядов и кораблей на пути к нему. Одновременно должен был состояться выход владивостокских крейсеров на пути сообщения с Гензаном и вдоль берегов Японского моря. Но и эти планы, как и сделанное тогда же предложение капитана 2-го ранга Н. А. Кроуна отправить зафрахтованный им в Шанхае норвежский пароход для разведки в Чемульпо, остались не осуществленными.

Наконец, на успех ночного прорыва, о котором также говорится в работе Н. Л. Кладо, можно было рассчитывать лишь при наличии сразу же за воротами порта открытого моря. Совсем иным был выход из Чемульпо - узкий, извилистый, изобилующий отмелями и камнями 30-мильный фарватер, на котором даже в мирное время иностранные корабли умудрялись попадать на мели (случай с крейсером «Амираль де Гейдон» 7 января). Малым ходом пробирающийся по этому лабиринту корабль становился, не говоря уже о главных силах японской эскадры, неизбежной и легкой добычей спрятанных в шхерах восьми малых миноносцев. Не отвечали фактической обстановке и литературные рекомендации о предварительном перед прорывом уничтожении (да еще и с перестановкой артиллерии) тихоходного и связывающего «Варяг» «Корейца». Различие в скорости было вовсе не столь значительным, как это казалось авторам, руководствовавшимся лишь официальными справочниками.

К тому же, в бою в узких и опасных шхерах, без надежды на прорыв, ни скорость, ни расстояния не могут быть большими. А это в значительной мере уравнивало шансы относительно быстроходного, но лишенного тяжелой артиллерии «Варяга» и относительно тихоходного, но имевшего 203-мм орудия «Корейца». Небесполезным, особенно против миноносцев, могло быть и остальное, включавшее торпеды и скорострельные пушки, вооружение канонерки. Два по-своему родственных бронепалубных корабля заставляли противника рассредоточивать свой огонь, два корабля могли поддерживать друг друга, два корабля составляли отряд, и сознание, что рядом бьются твои товарищи, было немаловажным для оказавшихся в безвыходном положении русских моряков. Взрыв «Корейца» без какого-либо увеличения шансов на прорыв глубоко подорвал бы дух варяжцев, и немудрено, что в документах о бое такая возможность даже не упоминается. Было бы крайне неразумно в тех условиях лишать себя помощи старого, но боевого, с отличной обстрелянной командой корабля, каким был «Кореец».

Итак, несмотря на обилие советов, высказанных post factum, нельзя не видеть, что командир В. Ф. Руднев должен был поступить именно так, как он поступил.

Вернувшись с «Тэлбота», командир В. Ф. Руднев перед собравшимися в кают-компании офицерами объявил, что крейсеру предстоит вступить в бой с целой эскадрой. Общим решением совещания было - сражаться и не посрамить чести андреевского флага, а в случае утраты крейсером боеспособности - взорвать его. Еще раз проверили распределение обязанностей среди офицеров, так и не составивших полного комплекта, на верхней палубе завершили разноску шлангов, проверили напор в пожарной магистрали, опустили стойки.и задраили броневыми крышками машинные люки. Пары во всех котлах были подняты еще в 9 ч 30 мин. Врачи заканчивали развертывание перевязочных пунктов по кораблю, лейтенант Р. И. Берлинг готовил к взрыву проводники и запасные зарядные отделения торпед в носу и корме. (Взрыв по приказу командира должен был произвести ревизор мичман Н. И. Черниловский-Сокол.) На «Корейце», носившем еще громоздкий парусный рангоут, готовясь к бою, спустили и выбросили за борт демаскирующие корабль высокие стеньги, а с ними два гафеля, гик и другие в изобилии имевшиеся на старом корабле пожароопасные деревянные поделки: трапы, входные рубки, светлые люки и вообще все, что могло гореть.

Для усиления защиты машинный люк закрыли боевыми решетками из колосников, сетками из 25-мм стального троса. Задраили и проверили все водонепроницаемые двери, горловины и люки, изготовили пластырь для заделки пробоин, опробовали все противопожарные средства. Не рассчитывая на счастливый исход боя, командир Г. П. Беляев в присутствии комиссии из офицеров сжег все шифры, секретные приказы и карты. Вахтенный журнал решили хранить до последнего момента. Обе крюйт-камеры подготовили к взрыву, развернули перевязочные пункты (из-за недостатка места использовали для этого лазарет и каюту командира).

В 10 ч 45 мин, раньше, чем обычно, на крейсере просвистали на обед, после которого к выстроенной на палубе команде обратился В. Ф. Руднев. Сообщив о японском ультиматуме, командир сказал: «Безусловно, мы идем на прорыв и вступим в бой с эскадрой, как бы она сильна ни была. Никаких вопросов о сдаче не может быть - мы не сдадим крейсера и самих себя и будем сражаться до последней возможности и до последней капли крови. Исполняйте каждый свои обязанности точно, спокойно, не торопясь, особенно комендоры, помня, что каждый выстрел должен нанести вред неприятелю. В случае пожара тушить его без огласки, давая мне знать» [37].

Дружное громогласное «Ура!» было ответом на речь командира. То же самое происходило и на «Корейце». На обоих кораблях больные из лазарета добровольно становились в строй и никто из вольнонаемных - на «Варяге» музыканты Эрнест Цейх, Владимир Антонов, буфетчик Федор Плахотин, на «Корейце» кок Аким Криштофенко - не пожелали расстаться со своими товарищами, хотя им предложили съехать на берег и укрыться в консульстве. «С благоговением вспоминаю,- писал позднее врач М. Л. Банщиков, - незабвенную картину общего громадного подъема духа. Казалось, нет преграды этим преобразившимся людям».

В 11 ч. 10 мин. прозвучал сигнал: «Все наверх, с якоря сниматься». Семафором дали команду «Корейцу». Через десять минут под звуки гимна «Варяг» снялся с якоря и дал ход. «Кореец» следовал в кильватер. Команды французского, английского и итальянского стационеров, построенные во фронт и стоявшие по-вахтенно на своих кораблях, отдавали дань мужеству русских моряков. «Мы салютовали этим героям, шедшим так гордо на верную смерть», - писал потом в донесении своему адмиралу командир «Паскаля». В ответ на «Варяге» играли национальные гимны тех стран, представителями которых были провожавшие его корабли. Но вот миновали итальянский крейсер - последний у выхода с рейда; затихла вдали мелодия русского гимна, исполнявшегося итальянцами в честь наших кораблей, лишь мерный гул машин нарушал глубокую тишину, воцарившуюся на палубе «Варяга».

«Много врагов - много чести»,- гласит известное изречение. Если следовать этому афоризму, то нельзя не признать, что японцы оказали русским кораблям исключительную честь. Против легкого крейсера и устарелой канонерской лодки они выставили три тактических соединения их Соединенного флота: 4-й боевой отряд (четыре крейсера и авизо), 9-й отряд миноносцев из состава 2-й эскадры, 14-й отряд миноносцев из состава 1-й эскадры, один крейсер («Чиода») из 6-го боевого отряда 3-й эскадры и, наконец, броненосный крейсер «Асама» из 2-го боевого отряда 2-й эскадры. Один вид этой армады должен был парализовать волю к сопротивлению. Действительно, трудно представить более безнадежную ситуацию для легкого крейсера, не имеющего бортовой брони и защиты артиллерии, лишенного своего главного преимущества - скорости и вместо маневренного простора вынужденного чуть ли не на ощупь пробираться по узкому мелководному фарватеру, рискуя при малейшем отклонении от него сесть на изобилующие кругом камни и отмели. И все это - под сосредоточенным огнем 47 орудий свободно маневрирующих на широком плесе шести крейсеров, которым «Варяг», идя в начале боя на сближение, мог отвечать только из трех-четырех орудий носовых секторов обстрела. Присутствие «Асамы» делало положение русских и вовсе безнадежным. Закованный в броню по ватерлинию, с укрытыми за броней башен и казематов орудиями и их прислугой, он мог почти безнаказанно расстреливать «Варяга», оставаясь для него практически неуязвимым. Он один втрое превосходил "Варяга" по мощи бортового залпа, а за одну минуту его орудия (если учесть их увеличенную скорострельность) обеспечивали более чем четырехкратное превосходство в массе выброшенного металла. Практически же оно становилось более чем 10-кратным из-за неизбежного (вследствие выхода из строя повреждавшихся от своей стрельбы и подбитых орудий) уменьшения скорострельности артиллерии «Варяга» в ходе боя. Вся эскадра в минуту выпускала с борта в 9,1 раз больше металла, чем русские корабли, а по массе взрывчатого вещества превосходила их в 36 раз. С учетом же в 1,4 раза большей разрывной силы японской взрывчатки (шимоза) это превосходство становилось более чем 50-кратным. И это - учитывая снаряды лишь калибром 75-мм и более.

Казалось, японцы предусмотрели все. Выставив в дозоре у входа в море на конце 30-мильного фарватера авизо «Чихайя» и миноносец «Касасаги», расположившись на открытом плесе за островами в 10 милях от Чемульпо и перекрыв русским кораблям возможность выхода из узкого фарватера, японский адмирал не сомневался в сдаче противника перед лицом абсолютно безвыходного положения.

Но «Варяг» не ответил на сигнал японского адмирала с предложением сдаться, поднятый на «Наниве». Вместо ответа высоко в небе затрепетали на стеньгах и гафеле овеянные двухвековой славой белые с голубым крестом андреевские флаги, которые поднимались, согласно Морскому уставу, «в виду неприятеля». В 11 ч 45 мин с дистанции 40-45 кабельтовых (около 7500-8000 м) прогремели первые выстрелы «Асамы» - ближайшего к русским корабля. Через две минуты «Варяг» начинает пристрелку правым бортом. Огонь ведет старший комендор Кузьма Хватков, пожелавший перед боем выписаться из лазарета несмотря на болезнь и сделанную за два дня до боя операцию. С редким мужеством и храбростью действовал он у своих орудий, ни на минуту не прекращая огонь даже после того, как вся прислуга была перебита или ранена. Один из первых японских снарядов разрушил верхний носовой мостик, перебил фок-ванты и вызвал пожар в штурманской рубке. Взрывом оказалась уничтожена дальномерная станция № 1, был убит определяющий расстояние младший штурман мичман Алексей Нирод, вышли из строя все дальномерщики станции; в числе убитых сигнальщиков - Гавриил Миронов. К тушению пожара в штурманской рубке приступает боцман Тимофей Шлыков, не раз в течение боя подававший команде пример храбрости, появлявшийся везде, где требовалось присутствие опытного и спокойного руководителя.

Черный столб дыма на месте взрыва позволяет японским комендорам легко корректировать стрельбу. «Варяг» ведет огонь по «Асаме» бронебойными снарядами: пробив броню, они взрываются внутри корабля, не вызывая такого внешнего эффекта, как японские; за их попаданиями трудно следить, и результатов пока не видно. «Асама», главный противник «Варяга», превосходя его по мощи бортового залпа, ведет усиленный огонь, отвлекая на себя внимание и позволяя остальным кораблям почти безнаказанно расстреливать русский крейсер. Все чаще обрушиваются на «Варяг» японские снаряды. Под полубаком уже подбито орудие № 3, выбыла из строя вся его прислуга. Тяжелораненый плутонговый командир мичман П. Н. Губонин, отказавшись идти на перевязку, продолжает командовать оставшимися орудиями. Снаряд, взорвавшийся на шканцах, в корме между шестидюймовыми орудиями № 8 и 9, вывел их из строя, подбил одну 75-мм и две 47-мм пушки. Горит деревянный настил палубы, пламя охватывает патроны с бездымным порохом, вспыхивает деревянный вельбот № 1. Пожар очень опасен, ведь рядом элеваторы и люк ручной подачи снарядов. Борьбой с огнем руководит мичман Н. И. Черниловский-Сокол - ревизор корабля, а в бою -начальник палубного дивизиона. Он бесстрашно появляется в самых опасных местах, ободряя команду, устраняя заминки и действуя смело и решительно. Не раз отличились при тушении пожаров фельдфебель Иван Золотев, квартирмейстер Николай Пузанов, хозяева трюмных отсеков Федор Семенов, Иван Тренин, Павел Пастушок, минер Петр Козлов, кочегар 2-й статьи Никита Оченьков и машинист 2-й статьи Михаил Иванов, который, несмотря на ожоги, остался в палубном дивизионе и лишь после боя пошел на перевязку.

Летят за борт шестидюймовые снаряды и гильзы с зарядами, мощные струи шлангов сбивают пламя. Тушить пожар на шканцах и выбрасывать горящие патроны помогают артиллерийский квартирмейстер Василий Карасев и комендор Александр Будко. Тут же под огнем Василий Карасев принимается исправлять повреждение в орудиях, подкачивает воздух в накатники 75-мм пушек.

Между тем японцы, пристрелявшись, обрушивают на «Варяг» всю мощь сосредоточенного огня шести крейсеров. Их снаряды рвут небронированные борта русского крейсера, разрываются при ударе о воду, обдавая корабль фонтанами воды и градом смертоносных осколков. Стальной смерч носится над палубой «Варяга», поражая комендоров у открытых орудий, пронизывая трубы, шлюпки и вентиляторы. Каждый попавший снаряд уничтожает все в зоне своего действия, оплавляет металл, поджигает дерево настилов, тучей раскаленных осколков разлетается вокруг. До сотни впившихся в тело осколков обнаруживают врачи у некоторых раненых, поступающих на перевязочные пункты.

Быстро, молча и сосредоточенно работают врачи - старший с фельдшером Николаем Родиным в кормовом пункте, младший - с фельдшером Виктором Какушинским - в носовом. Времени нет даже на расспросы. А раненых все ведут и несут. Многие в тяжелом состоянии находят силы дойти без помощи санитаров. «За весь бой я положительно не видел ни одного легкого случая»,- вспоминал впоследствии М. Л. Банщиков. Действительно, лишь по возвращении на рейд, когда бой кончился, стали приходить на перевязку легкораненые. Жестокие раны приводят врачей в смятение, ибо они понимают - помощь бессильна; четверо перевязанных в лазарете умирают к концу боя. А живые торопят с перевязкой, доказывая, что они нужны наверху; иные забегают лишь удостовериться, что рана не слишком опасна, и, не дожидаясь перевязки, спешат обратно. Много хлопот доставляет теплая одежда на раненых, замедляющая перевязки. Несмотря на большие запасы не хватает питьевой воды, воды для промывания ран и мытья рук. Между тем огненные оранжево-зеленые шары разрывов продолжают полыхать в свету люков, в адскую какофонию сливаются гром выстрелов и грохот разрывов, через пробоины в верхней палубе хлещет сверху вода - там тушат пожар; из-за дыма перевязки временами приходится делать почти на ощупь. И тут же, в коридорах и в командном помещении, беспомощные и беззащитные, прикорнув на рундуках, ожидают своей очереди раненые. Но ни одной просьбы о переносе в безопасное место не услышали от них врачи. Особенно трудно в носовом перевязочном пункте, оказавшемся в зоне тяжких повреждений в самом начале боя. Прямо над лазаретом, лишь палубой выше, разорвался снаряд, исковеркав смежное помещение и вызвав пожар; другой угодил рядом в левый борт, проделав громадную пробоину у ватерлинии. Но ни взрывы, ни пожары не могут отвлечь от напряженной работы младшего врача М. Л. Банщикова. Именно его, а также мичмана П. Н. Губонина и старшего офицера В. В. Степанова командир В. Ф. Руднев назвал отличившимися в своем первом донесении после боя.

Отлично, с полным хладнокровием и знанием дела помогают врачам фельдшеры и санитары, самостоятельно выполняя перевязки, распоряжаясь размещением раненых. Виктор Какушинский, не раз побывав на верхней палубе, без всякой помощи выносит на себе тяжелораненых, исполняет самые трудные перевязки. Неутомимо действуют санитары Петр Сшивнов и Модест Владимиренко. Личную храбрость и выдержку проявили носильщики раненых - вольнонаемные музыканты Эрнест Цейх и Владимир Антонов, матросы Иван Скрылев, Иван Стрекалов и Николай Попов, незамедлительно появляясь там, где требовались их услуги. А работа им выпала исключительно трудная.

Германский военный историк капитан-лейтенант граф Ревентлов, разбирая бой «Варяга», особенно подчеркивал все гибельные последствия полнейшей незащищенности артиллерии и личного состава русского крейсера. Мощные фугасные бомбы каждый раз легко находили себе новые и новые жертвы, иногда не оставляя почти никаких следов погибших. Так, от мичмана Алексея Нирода уже после боя нашли лишь руку с остатками дальномера. Каждый из множества осколков, на которые разрывались японские снаряды, вызывал мучительные ожоги ран. На теле одного матроса врачи насчитали более 120 таких ожогов. Тот же Ревентлов приводит слова другого офицера: «Ошеломленная и испуганная прислуга, механически заряжая орудия и выпуская снаряды, была вполне предоставлена граду японских снарядов, осколки которых убивали, разрывали на части и причиняли людям тяжелые раны. «Страшный грохот от грома своих и неприятельских орудий и взрывов снарядов, не позволявший расслышать ни слова, дополнял картину боя. В этих условиях, как бы самоотверженно ни исполнял экипаж свои привычные обязанности, все же громадное нервное напряжение не могло не сказываться на меткости стрельбы. Не приходится говорить, насколько лучше чувствовали себя комендоры на «Асаме», где артиллерия располагалась в бронированных башнях и казематах.

Командир английского стационера отмечал в своем донесении, что «русские отвечали сильным огнем по японским судам, но их расстояния были неточны». Но в этом не были повинны комендоры «Варяга» или дальномерщики. В бою при Чемульпо впервые было обращено внимание на важный недостаток тогдашних шестидюймовок Канэ, бывших на вооружении русского флота. У этих орудий при стрельбе сильно садились подъемные механизмы, отчего происходило «огромное разбрасывание выстрелов». Меткость огня значительно уменьшилась и вследствие выхода из строя дальномеров. А их на корабле было всего два. Оптических прицелов, как и вся русская эскадра, «Варяг» не имел вовсе.

И тем не менее, русский моряк, признавал Ревентлов, показал в этом бою, что он, как и его товарищи в сухопутных войсках, «умеет сражаться до конца и, пока в состоянии двигаться, исполняет свои обязанности, как на учении». Героями прежде всего были комендоры. Несмотря на ужасающие разрушения и гибель товарищей вокруг, среди бушевавшего огня и разрывов вражеских снарядов, ничем не защищенные, они ни на минуту не прекратили стрельбы. Умело управлял огнем артиллерийский офицер «Варяга» лейтенант С. В. Зарубаев, обходя под огнем орудия, проверяя прицелы, личным примером показывая образцы выдержки и хладнокровия. Под градом осколков командовали своими орудиями батарейный командир мичман А. Н. Шиллинг, командиры плутонгов мичманы А. А. Лобода, В. А. Балк, П. Н. Губонин и Д. П. Эйлер. Молодые офицеры с честью выдержали боевое крещение. Трое из них были ранены, но остались на своих постах и отказались от перевязок, уступая очередь тяжелораненым матросам. Мичман Губонин с разбитой коленной чашечкой продолжал командовать, пока не потерял сознание.

Между тем ожесточение боя нарастало. С прежней неутомимостью действует мичман Н. И. Черниловский-Сокол, обеспечивая бесперебойную подачу снарядов, организуя тушение пожара в провизионном отделении, всюду поспевая и счастливо, несмотря на растерзанный осколками мундир, избегая ранения. (Его и лейтенанта С. В. Зарубаева в своем донесении наместнику командир представит после боя к награждению орденом Святого Георгия.) Один из лучших артиллерийских квартирмейстеров крейсера Михаил Ямшанов, вышедший из лазарета перед боем, с исключительной выдержкой и хладнокровием действует в своем носовом плутонге; матрос 1-й статьи Макар Калинкин, раненный в ногу, возвращается на свой пост после перевязки и продолжает подавать патроны. Он же участвует в тушении пожара на шканцах, своей храбростью и находчивостью подавая пример молодым матросам. Несмотря на рану лица не покинул своего поста на подаче снарядов и матрос 1-й статьи Варфоломей Макаровский. Он же помогает тушить пожар на шканцах и несколько раз под огнем передает донесения в боевую рубку от батарейного командира. Матрос 1-й статьи Дорофей Мусатов встает к орудию, чтобы заменить убитого комендора и, убедившись, что орудие подбито, переходит на помощь поредевшей прислуге соседней действующей пушки. Когда взрывом 203-мм снаряда на баке убило всю прислугу орудия № 2, оставшийся старший комендор Прокопий Клименко, сам обожженный газами, продолжает один стрелять из своего орудия. На помощь к нему спускается с разрушенного мостика чудом уцелевший сигнальный квартирмейстер Василий Скрипниченко, и вдвоем они ведут огонь, пока орудие не выходит из угла обстрела. Молодой комендор Конон Зиновьев, малокалиберные пушки которого бездействовали из-за большой дистанции боя, переходит к 152-мм орудию, где были убиты оба комендора, и начинает под огнем исправлять орудие. Он же участвует в подъеме сбитого кормового флага. Чудеса выдержки и самообладания проявляют все комендоры крейсера, оказавшиеся в самой гуще огненного смерча, бушевавшего на крейсере, и не случайно прежде всего их, всех без исключения, старший офицер капитан 2-го ранга В. В. Степанов назвал достойными Георгиевского креста в своем донесении командиру после боя.

Тем временем число повреждений на «Варяге» быстро увеличивается, непрерывно растут потери личного состава. Весь в огне кормовой мостик, почти начисто снесен грот-марс, уничтожена дальномерная станция № 2. Молчат уже несколько орудий, вспыхивает пожар в рундуках броневой палубы. В 12 ч 05 мин «Варяг» был на траверзе острова Иодольми в 8 милях от Чемульпо. Путь в море по-прежнему преграждала японская эскадра. Желая на время выйти из зоны огня и ввести в действие нестрелявшие орудия левого борта, командир решает повернуть вправо, на сближение с противником. Несмотря на адский огонь, большие потери и уже ощутимый крен сдержанна и деловита обстановка в боевой рубке. Спокоен командир В. Ф. Руднев, лаконичны доклады старшего офицера об очередном потушенном пожаре, немногословен штурман Е. А. Беренс, как на учениях, действуют рулевые и сигнальщики. Отряд управляется: ни на минуту не забывают на «Варяге» о «Корейце», и, как и положено при совместном плавании, отдан приказ оповестить канонерку о повороте. Каким-то чудом на искореженном мостике сигнальщики ухитряются обнаружить еще не сгоревшие фалы и среди дыма и пламени разрывов над крейсером взвивается бело-красное полотнище сигнального флага П («Покой»), означающего «держаться правее, поворачиваю вправо». Руль уже положен на борт на 20°, и в этот момент два крупных снаряда почти одновременно поражают корабль. Взрывом одного перебита труба с рулевыми приводами, другой снаряд разрывается у фок-мачты. Осколками, влетевшими в проход у боевой рубки, ранен командир Руднев, замертво упали стоявшие рядом с ним штаб-горнист Николай Нагле и барабанщик Даниил Корнеев; убиты еще четверо. Никто из раненых в рубке не пожелал идти на перевязку; квартирмейстер Тихон Чибисов, ординарец командира, отказался его покинуть, а рулевой старшина Григорий Снегирев скрыл свое ранение, по-прежнему оставаясь у штурвала. Но корабль не слушался руля - привод перебит. Немедленно следует распоряжение старшего штурмана лейтенанта Е. А. Беренса - перейти на ручное управление. Григорий Снегирев спускается в центральный пост и до конца боя остается здесь на передаче у переговорных труб в кормовое рулевое отделение. А там, в корме, боцман Тимофей Шлыков, бывший рулевой квартирмейстер крейсера, руководит наладкой ручного управления. Ему помогают рулевые Яков Гавриков, Михаил Лобин и машинист Афанасий Бортников. По-прежнему рвутся снаряды, ранен М. Лобин, но матросы действуют быстро и сноровисто.

В тревожном ожидании штурман Е. А. Беренс - уже совсем близко камни и отмели Иодольми. Но вот налажено управление, хотя корабль на сильном течении плохо слушается руля. Команды в румпельное отделение заглушаются громом выстрелов, приходится подправлять поворот машинами, а затем дать и полный задний ход, чтобы развернуться у острова. Казалось, корабль коснулся отмели.

Расстояние до противника сокращается до 28-30 кабельтовых (5000-5500 м), его огонь усиливается, а попадания учащаются. Корабль в это время получает самые тяжелые повреждения. Снарядом крупного калибра пробита корма с левого борта: в подводную пробоину хлынула вода и затопила угольные ямы третьей кочегарки. Через люки, из которых брали уголь, вода стала подступать к котлам. Корабль спасают кочегарные квартирмейстеры Иван Журавлев и Эраст Жигарев: не растерявшись, они сумели задраить горловины. Снаружи под огнем неприятеля заводится пластырь. Работой руководит вездесущий старший офицер В. В. Степанов, с ним - старший боцман Андрей Харьковский, фельдфебель Павел Семенов и квартирмейстер Федор Бессчетное. Трюмный механик Я. С. Солдатов, участвовавший и в тушении пожаров, и в заделке пробоин, немедленно пускает в ход водоотливные средства.

В 12 ч 20 мин сдвинулся с места котел № 21, в 12 ч 25 мин показалась течь в угольной яме № 10, а через пять минут в угольной яме № 12. Вспыхивают новые пожары: в огне офицерский отсек, горят мука в провизионном отделении и коечные сетки на шкафуте. И снова здесь мичман Н. И. Черниловский-Сокол; вместе с матросами пожар в офицерском отделении тушат фельдфебель Павел Семенов и квартирмейстер Федор Бессчетнов, уже вернувшиеся с заделки пробоины.

С перебитыми фалами падает кормовой флаг, но сигнальщики Иван Медведев и Илья Казарцев (раненный при этом) немедленно достают новый. Флаг поднимает часовой у флага боцманмат Петр Оленин. Одежда на нем порвана, приклад винтовки раздроблен, но сам он цел и даже не ранен.

Отлично действовал в бою и «Кореец». Держась на расстоянии 200-250 м от крейсера и маневрируя почти все время на полном ходу, канонерская лодка по мере уменьшения расстояния до противника с грозной методичностью и в меру скорострельности своих старых орудий посылала на «Асаму» и «Такачихо» 88-килограммовые фугасные снаряды из правого 203-мм орудия, вводя при каждой возможности в действие и кормовую 152-мм пушку. Ветеран Сибирской флотилии, избороздивший за долгую службу на Дальнем Востоке все прибрежные моря, «Кореец», в отличие от «Варяга», вступал в сражение, уже имея серьезный боевой опыт, приобретенный летом 1900 г. под огнем расстреливавших его почти в упор орудий китайских фортов Таку. За проявленную доблесть в этом бою экипаж был отмечен георгиевскими наградами и пожалованным кораблю серебряным сигнальным рожком с Георгиевской лентой. Достойным славы экипажа был и новый офицерский состав лодки во главе с бывшим командиром миноносца «Властный» (на нем до назначения на «Варяг» служил и Е. А. Беренс) капитаном 2-го ранга Г. П. Беляевым. Четкие и решительные команды раздавались под огнем врага с открытого командирского мостика (боевой рубки на канонерке не было), готовый ко всем случайностям боя и ликвидации грозящих кораблю повреждений стоял рядом с командиром его ближайший помощник - старший офицер капитан 2-го ранга А. Н. Засухин. Здесь же, не реагируя на грохот стрельбы и свистящие вокруг осколки, внимательно следя за курсом и предупреждая об опасных отмелях при маневрировании, находился старший штурман мичман П. А. Бирилев. «С полным самообладанием», как писал в своем донесении Г. П. Беляев, действовал артиллерийский офицер и батарейный командир лейтенант П. Г. Степанов, обеспечивая меткость стрельбы и безотказность орудий и установок; бесперебойной подачей снарядов и требовавших особой деликатности картузных зарядов руководил ревизор корабля мичман В. В. Бойсман, хладнокровно распоряжался огнем орудий своего кормового плутонга мичман А. М. Бутлеров. Минный офицер лейтенант А. И. Левитский, чьи подготовленные к бою торпеды оставались в бездействии из-за большого расстояния до противника, заведовал на верхней палубе стрелковой партией, готовой к участию в отражении торпедной атаки маячивших неподалеку миноносцев. Безотказно, несмотря на свой изрядный возраст, действовали главные машины и котлы корабля под управлением старшего механика И. Л. Франка. Машинисты и кочегары уверенно обеспечивали полную скорость, почти сравняв частоту вращения винта (110 об/мин) с достигнутой когда-то на испытаниях (112 об/мин).

Спокойно вел корабль среди отмелей стоявший на штурвале рулевой квартирмейстер Егор Софронов, точные расстояния до противника давал сигнальный квартирмейстер Захар Вандокуров, как всегда вездесущий, следил за порядком правая рука старшего офицера боцман Яков Софронов. Размеренно и четко, хладнокровно наводя и тщательно прицеливаясь, вел огонь из 203-мм орудия старший комендор георгиевский кавалер .Платон Диких, не уступали ему в действиях старший комендор Герасим Морозов и Степан Тюшняков, «примерно исполнял свои обязанности и следил за точным исполнением приказаний батарейного командира» артиллерийский квартирмейстер Николай Ваганов.

Прикрывая поворот «Варяга», на палубе которого полыхало два сильных пожара, «Кореец» около острова Иодольми развивает особенно сильный огонь, введя в действие сразу оба 203-мм орудия. Их тяжелые снаряды вызывают пожар на четвертом корабле в строю японских крейсеров, на глазах всех тонет подбитый миноносец. Кипит море от разрывов и вокруг «Корейца», но прямых попаданий нет и лишь одним осколком пробит борт в носу выше ватерлинии.

Постепенно по мере поворота включаются в дуэль еще не стрелявшие орудия левого борта «Варяга». Всю свою ярость ожидания под огнем врага вкладывают комендоры в выстрелы по врагу, бесперебойно действует система электрической подачи, позволяя прислуге даже принимать в погреба нестреляющего борта беседки с пустыми гильзами. А вот и результат - взрыв на крейсере «Асама» свидетельствует о новом попадании. Ветер раздувает пожар на его кормовом мостике, «Асама» временно прекращает огонь, а его кормовая башня бездействует уже до конца боя. Удачный выстрел принадлежал старшему комендору Федору Елизарову, хозяину только что вступившего в бой 152-мм орудия №12.

Увидев сигнал «Варяга» о повороте, командир Г. П. Беляев, чтобы не оказаться в створе (на одной линии) с «Варягом» по отношению к японцам и не дать им возможности вести по кораблям сосредоточенный продольный огонь, описывает циркуляцию в противоположную сторону, отвлекая огонь на себя. Прикрывая отход израненного, но не побежденного «Варяга», он продолжает отстреливаться из левого 203-мм орудия, а затем из кормового 152-мм.

В 12 ч 45 мин на подходе к рейду бой прекратился. Выпустив по врагу в общей сложности 1105 снарядов, из них 425 шестидюймовых, «Варяг» в 13 ч 15 мин отдал якорь на том месте, откуда снялся лишь два часа назад.

В архиве семьи Банщиковых в Ленинграде сохранилась фотография «Варяга», сделанная, по-видимому, в первые минуты после возвращения его на рейд. Снимок сделан с правого, менее поврежденного борта, когда бой шел еще на дальней дистанции. Но и он, если посмотреть пристально, раскрывает множество подробностей, полных глубокого смысла. Уже спущены боевые стеньговые флаги, поднимаемые, согласно Морскому уставу, лишь «в виду неприятеля», по якорному положению, как и полагается при хорошо налаженной службе, развевается на баке гюйс, но еще трепещет на гафеле иссеченный осколками походный андреевский флаг, а под ним с полуразрушенного грот-марса уже налаживают тросовые беседки для спуска раненых. До половины погрузившись в воду, повис на цепи, вероятно, сорвавшийся с перебитых походных креплений якорь, может быть его отдачу задержали в ожидании дальнейших действий, а возможно - поврежден брашпиль или заклинена цепь. В походном положении выровнены вышедшие из строя парные орудия на полубаке, принявшие на себя останки мичмана А. М. Нирода, до предела прижато к срезу борта носовое орудие под полубаком (№ 3), стрелявшее вплоть до поворота у острова Иодольми прямо по курсу вместе с верхними орудиями (№ 1 и № 2); на корму развернуто, очевидно, действовавшее при отходе и еще не остывшее от жаркого боя второе орудие под полубаком (№ 5), и у всех этих орудий, включая и переднее 75-мм, по-боевому (чего нельзя встретить ни на одном снимке «Варяга») откинуты ставни походных портов для обеспечения предельных углов обстрела. Под ними, из-под поднятой крышки, высматривает цель бортовой торпедный аппарат, а на корме у неповрежденного и до предела развернутого на корму в сторону врага орудия № 8 замер по-боевому чудом сохранившийся расчет. Все говорит о готовности «Варяга» продолжать бой. С первого взгляда даже кажется, что корабль не так уж сильно и пострадал: на фалах фок-мачты уцелел остановившийся на полпути черный шар, вровень друг с другом, сигнализируя о положении «прямо руль», застыли на грот-мачте конусы рулевого указателя, на своих местах остались прожекторы и даже компасы.

Но если вглядеться в снимок внимательнее, то можно заметить, что рядом с компасом рваными лохмотьями по леерам вокруг обгоревшей ходовой рубки свисают остатки парусинового обвеса и зловещим провалом зияет настил правого крыла мостика, на котором погибли мичман А. М. Нирод и почти все дальномерщики станции № 1. Нельзя не увидеть и вспоротую обшивку кожуха третьей дымовой трубы, просвечивающие пробоины вентиляционной трубы у грот-мачты, оспины пробоин в борту корабля и остовы не пригодных для использования шлюпок и парового катера. Даже вознесшиеся высоко в небо брам-реи беспомощно перекосились, потеряв свои перебитые оттяжки, а накренившиеся вместе с корпусом мачты говорят о подводных пробоинах крейсера. Вот что сообщал об увиденном своему адмиралу прибывший на «Варяг» тотчас же после прихода его на рейд командир французского крейсера капитан 2-го ранга Виктор Сэнес: «Я никогда не забуду это потрясающее зрелище, представившееся мне. Палуба залита кровью, всюду валяются трупы и части тел. Ничто не избегло разрушения: в местах, где разрывались снаряды, краска обуглилась, все железные части пробиты, вентиляторы сбиты, борта и койки обгорели. Там, где было проявлено столько геройства, все было приведено в полную негодность, разбито на куски, изрешечено, плачевно висели остатки мостика. Все 47-мм орудия были выведены из строя, восемь из двенадцати 152-мм орудий - сбиты, так же как и семь из двенадцати 75-мм. Стальные шлюпки совершенно прострелены, палуба пробита во многих местах, кают-компания и командирское помещение разрушены. Дым шел из всех отверстий на корме, и крен на левый борт все увеличивался».

Командир Сэнес никогда не скрывал своих симпатий к русским союзникам. Теперь же, полагая, что через три часа бой возобновится, Сэнес прибыл на корабль с предложением принять на свой крейсер раненых с «Варяга», но, увидев потрясшие его повреждения, понял, что корабль уже не может идти в бой. Действительно, главное, что определяло боеспособность корабля - его артиллерия - практически уже не существовала. Лишь два из двенадцати 152-мм орудий могли стрелять, остальные были серьезно повреждены и об исправлении их в оставшееся до отведенного ультиматумом Уриу время не приходилось и думать. Особенно горько было смотреть на поломанные зубчатые секторы подъемных механизмов некоторых в остальном исправных 152-мм орудий. И «сдача» механизмов при стрельбе, и недостаточная прочность подъемных дуг шестидюймовок Канэ были известны МТК задолго до войны, но лишь в мае 1902 г. было принято решение, «поступившись несколько в легкости действия», применить против «сдачи» так называемый тормоз Беккера и усилить подъемные дуги. Решение это, увы, распространялось лишь на новые или поступавшие для ремонта орудия. Это было еще одно и, может быть, самое преступное проявление пресловутой «экономии» Морского ведомства, за которую, вслед за «Варягом», должен был кровью расплачиваться личный состав остальных кораблей порт-артурской эскадры и владивостокского отряда крейсеров. Картину трагического состояния «Варяга» дополняли обнаруженные четыре подводные пробоины. Невосполнимыми были потери личного состава: из расписанных по боевым постам на верхней палубе 252 человек строевой команды выбыло до 45% (табл. 4). Иными были потери по другим палубам (табл. 5), но их личный состав, обеспечивавший работу энергетики и боевых средств корабля, не мог заменить выбывших комендоров, дальномерщиков и сигнальщиков.

Уцелели под броневой палубой машины и котлы, за броневыми кожухами сохранились элеваторы подачи и далеко еще не исчерпаны были погреба боеприпасов, но что все это значило при катастрофических потерях артиллерии и ее прислуги! Корабль превратился в беззащитную мишень, которую противник, не встречая противодействия, расстрелял бы, как на учениях. Таковы были последствия боя для бронепалубного, не имевшего защиты ни для артиллерии, ни для обслуживавшей ее команды легкого крейсера. Еще полчаса, самое большее - час такого боя - и на крейсере не осталось бы людей, способных вести бой.

А тем временем приближался час, когда иностранные стационеры должны были, согласно требованию адмирала Уриу, покинуть рейд. Но слишком велико было потрясение при виде истерзанного русского крейсера, слишком сильны были укоры совести у пытавшихся скрыться за правилами нейтралитета иностранных командиров и слишком горячо было в их командах сочувствие русским морякам, чтобы можно было сейчас их покинуть. Все эти люди, хотя и издали, а иногда и под огнем разрывавшихся снарядов («Эльба» даже должна была отойти вглубь бухты) переживали разыгравшуюся на их глазах трагедию. Вот почему одна за другой от бортов «Паскаля», «Эльбы» и «Тэлбота» к «Варягу» устремились под флагом Красного Креста шлюпки с врачами и санитарами. Предосторожность нелишняя - ведь Уриу может войти на рейд и не помиловать нарушителей нейтралитета! Иностранные врачи, принявшие на себя часть забот о раненых, дали врачам «Варяга» возможность прийти на помощь тем, кто в течение всего боя находился на боевых марсах. Под руководством М. Л. Банщикова раненых с низкого фор-марса на руках передавали на крышу рубки, с грот-марса их спускали в специальных беседках на палубу, где раненых встречал М. Н. Храбростин. Ужасающие картины открылись врачам, осматривавшим убитых в надежде найти среди них тех, в ком еще теплилась жизнь. На расщепленной осколками, обгорелой и обагренной кровью палубе лежали обуглившиеся, обезображенные до неузнаваемости тела... Лишь немногих, убитых осколками, удалось опознать их товарищам [3].

Здесь же - на верхней палубе у машинного люка - собрался военный совет. Он был недолгим, так как все понимали: на боевых постах невосполнимая убыль, повреждения неисправимы, корабль небоеспособен и продолжение боя приведет лишь к бесполезной гибели оставшихся людей и крейсера, без нанесения вреда противнику. Выход один - корабль уничтожить, а команды по договоренности с командирами стационеров разместить на их кораблях.

От бортов «Варяга» и «Корейца» одна за другой отходят шлюпки - началась перевозка раненых, а затем и команд кораблей. Поручни трапов на «Варяге» сбиты, и раненых по живой цепи на руках передают вниз на шлюпки. Для тяжелораненых с «Паскаля» прислали самый большой барказ с настланными поперек досками, покрытыми брезентом. Но никакие предосторожности не могут спасти обреченных - Кирилл Зрелов, комендор с грот-марса, и сигнальщик Гавриил Миронов, пораженный взрывом того же снаряда, который убил мичмана Нирода и его дальномерщиков, умерли по пути на «Паскаль».

Около четырех часов пополудни мощный взрыв потряс рейд - это в крюйт-камере уже покинутого командой «Корейца» сработал фальшфейер. Корпус канонерки разорвало на несколько частей, взлетели на воздух орудия, их платформы, мачты, прожекторы. От взрыва «Варяга» пришлось отказаться по просьбе иностранных командиров, опасавшихся за безопасность своих кораблей на тесном рейде. На крейсере открыли все клапаны и кингстоны, и командир В. Ф. Руднев, лично убедившись, что корабль пуст, последним покинул его на ожидавшем у борта катере Виктора Сэнеса.

Оседая кормой, «Варяг» с развевающимся андреевским флагом начал сильно крениться на левый борт, в то время как на его юте занимался пожар. Изредка слышались взрывы - это огонь подбирался к оставшимся на палубе патронам. Издали, не решаясь подойти, следили за агонией русского крейсера высланные в разведку японские крейсер и миноносец. В 18 ч 10 мин «Варяг» лег на борт, ушел в воду простреленный андреевский флаг, взметнулись к небу теперь безмолвные жерла орудий и ледяная вода сомкнулась над «Варягом».

Японская эскадра, убедившись в гибели русских кораблей, осталась на подходах к Чемульпо, и спешка, с какой боявшиеся Уриу иностранные командиры торопили эвакуацию команд с «Варяга» и «Корейца», обернулась большими трудностями в размещении и уходе за ранеными. Врачи успели собрать лишь инструменты и остатки перевязочного материала, но о теплой одежде и постельном белье для раненых, а уж тем более для команды не приходилось и говорить. Усилившиеся холода и чувствовавшееся даже на рейде штормовое волнение усугубляли и без того сложное положение. Маленький 4000-тонный «Паскаль», приняв 42 раненых с «Варяга», включая почти всех (22 человека) тяжелораненых, должен был разместить еще более 40 человек его команды, а также команду «Корейца» и сожженного парохода «Сунгари»- всего более 350 человек. Остальных приняли «Тэлбот» и «Эльба». Утром следующего дня на «Паскаль» прибыло еще около 100 человек из русской колонии в Чемульпо и Сеуле. «Здесь были русские целыми семействами с малолетними и грудными детьми, китайцы и корейцы, служившие у русских и спасавшиеся от японского погрома, и даже японки-няньки. Весь этот несчастный, разоренный люд явился с остатками своего скарба, который они во что бы то ни стало хотели спасти»,- вспоминал М. Л. Банщиков [2]. И в этих условиях невообразимой скученности врачи «Варяга», доктор Меркушев с «Корейца» и их французский коллега доктор Приго (Prigent) не отходили от требовавших частой перевязки раненых, сумев за три дня в тесной перевязочной «Паскаля» выполнить еще и 25 операций, из них почти половину под хлороформом. Большинство ран было воспалено из-за заражения остатками теплой верхней одежды, как бы «вбитой», по выражению М. Л. Банщикова, осколками снарядов вглубь. Извлечением этих источников заражения, а также осколков и полным очищением раны, невозможными в условиях боя, приходилось заниматься непрерывно. Особых забот требовали перенесшие ампутацию, но весь лазарет вмещал лишь шесть человек. Несмотря на все усилия врачей (на «Тэлботе» М. Н. Храбростину помогали английский врач и его коллега, приезжавший с берега), из оставшихся на «Паскале» 20 тяжелораненых в первые двое суток умерло еще шесть человек, и на «Тэлботе» один из трех. Вместе с убитыми на месте число погибших составило уже 32 человека.

Чтобы облегчить положение раненых и хотя бы отчасти разгрузить «Паскаль», которому грозила опасность эпидемических заболеваний, обратились за помощью к командиру американского стационера, но он, оставаясь, как и прежде, безучастным к происходящему, отказался принять даже раненых. Единственным выходом оставалось, уговорив всех тяжелораненых и получив после хлопот русского и французского посланников разрешение японских властей, воспользоваться услугами английского миссионерского госпиталя в Чемульпо, находившегося в распоряжении японского Красного Креста.

Как стало позднее известно, японцы обеспечили за ранеными достаточно квалифицированный и заботливый уход, но не преминули через приставленного к матросам чрезвычайно услужливого японца-переводчика попытаться выведать интересующие их сведения, а их главный врач не постеснялся в июле 1904 г. поместить в немецком медицинском еженедельнике на редкость хвастливую и недобросовестную статью. Превознося мощь японского оружия, автор договорился до утверждения, что ошеломленные огнем эскадры Уриу русские врачи чуть ли не утратили способность делать перевязки. Не лучшего мнения был он и о иностранных врачах, которые якобы ограничились лишь прикрытием ран йодоформной марлей и бинтами. И все это - рядом с признанием, что почти у всех переданных японцам раненых осколки уже были извлечены оперативным путем и ему пришлось извлечь при операции лишь один кусок железа. Восхваляя японские методы лечения, выполнив лично несколько ампутаций, в том числе и у умершего через несколько часов после этого комендора Боркуна, японский врач тем не менее объявлял, что «ни в одном из случаев не пришлось прибегнуть к усечению». Почти с восторгом автор описывал «замечательное» разрывное действие японских гранат, вызвавших на «Варяге» «в продолжение получаса (на самом деле - часа. - Р. М.) такой урон в людях», и их «особенно ценное свойство» взрываться, «приходя в соприкосновение с человеческим телом или с одеждой».

Обстоятельно разобрав на страницах журнала «Русский врач» (1904, № 41) «научный» труд японского врача и дав достойную отповедь его инсинуациям и клевете, младший врач «Варяга» М. Л. Банщиков спрашивал: «Можно и должно любить свое отечество. Но неужели это высокое чувство накладывает непременную обязанность чернить людей другой национальности, хотя бы даже и враждебной в данную минуту?» Отдавая дань японской медицинской школе, которую он ставил высоко, «как она того и заслуживает», М. Л. Банщиков писал, что преклоняется перед своей русской медицинской школой, где его учили «не только медицине, но и порядочному отношению к товарищам по науке, к какой бы национальности они ни принадлежали, и бережному обращению с печатным словом, так как только при таком обращении оно служит истине» [2]. Увы, японские правящие круги еще до нападения на Россию использовали печатное слово для дезинформации и разжигания шовинизма, а с началом войны публиковали одни лишь громкие реляции о победах. Лживые сообщения передавались и европейским информационным агентствам. Так, уже 28 января через японское посольство в Лондоне была распространена телеграмма о «нападении» «Корейца» на японские миноносцы, которые, «защищаясь», выпустили по нему две торпеды. 30 января появилась версия о захвате «Варяга» и «Корейца» после боя у Чемульпо, а 31 января - сообщение о том, что в бою в 18 милях от Чемульпо «Кореец» погиб, а «Варяг», охваченный пожаром, вернулся на рейд и взорвался. Все это время начальство в Петербурге и Порт-Артуре оставалось в неведении относительно действительных событий в Чемульпо. Японские крейсера сторожили рейд, и прошел слух, что Уриу требует выдачи русских моряков как военнопленных. Лишь 30 января завершились переговоры о выпуске русских из Чемульпо при условии обязательства не участвовать в текущей войне с Японией, и на «Паскаль» прибыла русская миссия в Сеуле во главе с посланником Павловым, охрана миссии (лейтенант Климов и 55 матросов десантного отряда с броненосца «Севастополь»), а также русская миссия в Чемульпо.

В столицах и дальневосточных представительствах четырех государств начались переговоры о месте сбора и способе доставки русских моряков на Родину. Предполагаемый приход из Нагасаки крейсера «Амираль де Гейдон» не состоялся, и 3 февраля «Паскаль» получил приказание идти в Шанхай. Отсюда 5 февраля и было послано командиром В. Ф. Рудневым первое телеграфное донесение о неравном бое и проявленной офицерами и матросами беззаветной храбрости. Высадив в Шанхае состав дипломатических миссий, «Паскаль» 13 февраля прибыл в Сайгон, где моряки «Варяга» и «Корейца» были радушно, с вниманием и заботой, приняты военным командованием союзной Франции. Оно предоставило матросам бараки в ботаническом саду и предложило взамен единственной смены одежды, бывшей на варяжцах, обмундирование колониальных войск. Сюда же из Гонконга на французском почтовом пароходе «Остральен» была доставлена вторая группа моряков «Варяга» в составе 6 офицеров и 170 матросов. Наконец, 22 февраля, после пересадки в Сингапуре, на английском пароходе «Намсанг» в Коломбо была доставлена третья группа русских моряков-15 офицеров и 302 матроса. Здесь, в Коломбо, как доносил русский консул А. Бурнашев, англичане собирались изолировать наших моряков в бывшем лагере пленных буров, причем местные газеты, а иногда и должностные лица упорно называли их военнопленными. Чтобы не допустить этого, консул, воспользовавшись заходом в Коломбо парохода «Малайя» Русского Восточно-Азиатского общества, немедленно отправил русских моряков на Родину. 27 февраля из Сайгона на французском пароходе «Остральен» отбыла вторая группа наших моряков, а через два дня также на французском пароходе «Медок» - третья группа во главе с В. Ф. Рудневым. В ней были лейтенанты С. В. Зарубаев, П. Г. Степанов, врач М. Л. Банщиков, фельдшер с броненосца «Полтава», 217 матросов «Варяга», 157 - «Корейца», 55 матросов «Севастополя» и 13 казаков из охраны русской миссии в Сеуле. На всём пути следования русских моряков встречали с неизменным радушием и симпатией. В адрес героев шли приветственные письма и телеграммы: люди разных стран и народов выражали свое восхищение их мужеством и бесстрашием. 17 марта в Константинополе пароход «Малайя» встречал едва ли не весь состав русских военных и дипломатических представительств, экипажи русских стационеров - канонерской лодки «Запорожец» и парохода «Колхида». Криками «Ура!» приветствовали героев стоявшие на рейде команды французского стационера «Вотур» и английского «Хузар». Третий эшелон варяжцев во главе с В. Ф. Рудневым (французский пароход Марсельской линии «Кримэ», на который наши моряки перешли с «Медока» в Суде) на городской пристани Константинополя встречал уже генерал-адъютант султана начальник морского корпуса вице-адмирал Гуссейн Гусни паша. Султан поручил ему непременно первым приветствовать героев и вручить им подарки.

А первый эшелон варяжцев 19 марта 1904 г. уже вступил на родную землю. Неслыханный по размаху и энтузиазму прием оказал им самый большой морской город России - Одесса. Приветственные флаги расцвечивания на вышедшем далеко в море пароходе «Святой Николай», грохот артиллерийского салюта на берегу, оповестивший город о прибытии героев, вручение прямо на палубе георгиевских наград, встречный марш полковых оркестров на берегу, торжественный обход строя новых георгиевских кавалеров командующим войсками - и вот, осыпаемые цветами, через воздвигнутую триумфальную арку, моряки вступают на запруженные толпой, с одесским размахом украшенные улицы города. Торжественные обеды, парадный спектакль в городском театре и новые овации и энтузиазм, не поддающийся описанию - таковы лишь детали этой длившейся два дня «небывалой», по свидетельству газет, манифестации, закончившейся столь же восторженными и многолюдными проводами моряков, которые 20 марта отправились на пароходе «Святой Николай» в Севастополь.

По особому торжественно, с полными высокого значения и всегда волнующими военными церемониями встречала братьев по оружию главная база Черноморского флота - Севастополь. Порядок встречи каждого из трех прибывающих эшелонов определялся циркуляром штаба Черноморского флота и портов Черного моря, подписанным его начальником контр-адмиралом Данилевским. Да, тем самым М. А. Данилевским - первым председателем наблюдающей комиссии на заводе Крампа в Америке, стоявшим у истоков истории «Варяга». Согласно выработанному распорядку, при подходе парохода с героями Чемульпо к базе навстречу ему выходил миноносец № 271, который за поворотным баканом Константиновского рифа поднимал по международному своду сигнал «Привет храбрым», а затем следовал в кильватер пароходу до траверза Южной бухты. При подходе парохода к Николаевскому мыску Приморского бульвара героям Чемульпо салютовал семью выстрелами (как боевому кораблю) головной в линии броненосец - «Ростислав» и одновременно с началом салюта на всех кораблях флота поднимались андреевские стеньговые флаги. Не находившиеся в кампании корабли также поднимали в этот день кормовые флаги и гюйсы. В их числе приветствовал варяжцев и достраивавшийся в Южной бухте броненосец «Князь Потемкин-Таврический», в экипаж которого скоро вольются варяжцы. На празднично, как и весь город, украшенной пристани РОПИТа героев встречал главный командир Черноморского флота, недавний начальник Тихоокеанской эскадры, вице-адмирал Н. И. Скрыдлов, высшие чины флота, сухопутного командования, города и духовенства. Старший первого эшелона капитан 2-го ранга В. В. Степанов докладывает вице-адмиралу, что все его наставления, сделанные в Порт-Артуре на смотрах «Варяга», были успешно применены в бою, и адмирал, обратившись к команде, благодарит матросов за отличное исполнение всего, чему их учили на эскадре, и от имени всех черноморцев приветствует их на славной земле Севастополя, каждая пядь которой полита русской кровью. На площади у памятника П. С. Нахимову, после богослужения, офицерам вручают царские грамоты о награждении их орденами Святого Георгия. Впервые этого высокого боевого отличия наравне со строевыми офицерами удостоены врачи и инженеры-механики. В сопровождении оркестра черноморской флотской дивизии варяжцы спускаются к Минному адмиралтейству, где их ждут баржи для переправы через Южную бухту к флотским казармам. Здесь герои Чемульпо будут ожидать прибытия остальных эшелонов перед отправкой в Петербург. Команда «Варяга» прикомандировывается к 36-му флотскому экипажу, в котором состоит броненосец «Князь Потемкин-Таврический», и потемкинцы гостеприимно размещают прибывших в своей казарме, а сами перебираются в уже готовые кубрики на корабле. Команду «Корейца» опекает 31-й флотский экипаж и броненосец «Синоп».

И здесь, в Севастополе, впервые после шумных чествований и манифестаций моряки-тихоокеанцы соприкоснулись с пока еще глухим, но прорывающимся уже подпольными прокламациями и запретными собраниями революционным брожением в Черноморском флоте. Неспроста царское правительство столь щедро осыпало варяжцев почестями и наградами, пытаясь в громе оваций и в мощной волне патриотических чувств скрыть роковые просчеты своей недальновидной политики, первые военные поражения и отдалить неотвратимо надвигавшееся народное возмущение. Вести с Дальнего Востока становились все безрадостнее. Вслед за «Варягом» героически погиб миноносец «Стерегущий», отлично действовали собратья «Варяга» - «Аскольд», «Баян», «Новик» и владивостокские крейсера, но не было успехов, которые говорили бы о таланте, решительности и предприимчивости флотоводцев. Надежды, связанные с назначением С. О. Макарова командующим Тихоокеанским флотом, рухнули в роковой день 31 марта 1904 г. Взрыв броненосца «Петропавловск», гибель адмирала С. О. Макарова, а с ним лучших, отобранных им офицеров (среди них был и вызванный адмиралом из Шанхая храбрый командир «Манджура» Е. А. Кроун), сотен матросов команды, художника В. В. Верещагина потрясли Россию, заставив даже приглушить торжества в связи с прибытием второго и третьего эшелонов варяжцев в Севастополь.

По этой же причине вместо планировавшихся многочасовых стоянок в крупных городах решено было ограничиться несколькими остановками специального поезда № 24, отбывшего 10 апреля из Севастополя. Но горечь неудач и потерь не могла затмить величия подвига варяжцев, совесть которых в отличие от опозорившихся правителей была чиста сознанием честно исполненного долга. И силу народного признания их подвига вновь подтвердила встреча в древней столице русской земли - Мескве. Овации, которыми собравшаяся 14 апреля на огромной площади у Курского вокзала многотысячная толпа встретила моряков, заглушили звуки двух военных оркестров, и в этот солнечный день на всем пути от Земляного вала и Садового кольца до отведенных морякам Спасских казарм не оказалось ни одного свободного от зрителей места - каждый желал своими глазами увидеть прошедших через жестокий бой героев. Внушительной была и программа официальных чествований - обед для матросов в Спасских казармах, для офицеров - у генерал-губернатора, вручение памятных жетонов и серебряной братины от города Москвы, приемы и чествования офицеров в городской думе, в дворянском собрании, в английском клубе.

И вот, наконец, Петербург - торжественная встреча на вокзале и заключительный марш славы по до отказа запруженному толпой, пестреющему морем цветов и флагов, празднично украшенному Невскому проспекту. Музыка, рукоплескания, приветственные возгласы, крики «Ура!» и цветы, цветы, летящие из толпы, из окон и с балконов домов - и так весь путь от триумфальной арки на вокзале до Зимнего дворца. Здесь на Дворцовой площади состоялся церемониальный марш, а затем молебен и парадный обед в Зимнем дворце. И снова приветствия, музыка, царский тост за героев и объявление об учреждении медали в память боя у Чемульпо, спектакль и ужин в Народном доме, вручение каждому матросу серебряных часов от городской думы, учреждение думой стипендий в память героев и, наконец, торжественное отправление по Неве в казармы флотского экипажа у Николаевского моста.

На этом предельно насыщенная программа чествований была закончена, и уже на следующий день все 476 варяжцев ехали по Варшавской железной дороге в Либаву - место расположения своего 13-го флотского экипажа.

В чем же причина столь быстрого завершения торжеств и похожей на ссылку быстрой отправки моряков из столицы? Оказывается, прибытие дружных и сплоченных команд кораблей не на шутку испугали царских адмиралов, и еще 26 марта, т. е. за 20 дней до прибытия варяжцев, вице-адмирал А. А. Бирилев, главный командир кронштадтского порта, обратился с письмом к управляющему Морским министерством Ф. К. Авелану, в котором предостерегал от опасности предполагавшегося сосредоточения всех участников боя в Кронштадте и предлагал или вовсе уволить их в запас флота в виде награды за подвиг, или же полностью ликвидировать оба коллектива команд «Варяга» и «Корейца», расписав их поодиночке и мелкими партиями по всем ротам экипажей, портов и кораблей флота. За эту последнюю мысль и ухватились министерские чины. Оставив в стороне даже такие, казалось бы, решающие соображения, как необходимость в максимальной степени использовать боевой опыт комендоров «Варяга» и «Корейца», т. е. сохранить в неприкосновенности испытанные огнем коллективы орудийных расчетов крейсера и канонерской лодки, начальник ГМШ контр-адмирал 3. П. Рожественский наложил резолюцию: «Присоединяюсь к мнению о раскассировании по экипажам...», словно речь шла о проштрафившейся и заведомо «неблагонадежной» команде. И вот, вместо предполагавшегося в Петербурге сбора команд «Варяга» и «Корейца» для смотра «высшим морским начальством», а затем отправки в Кронштадт (по некоторым данным - на учебные корабли) последовал приказ на следующий день по прибытии в Петербург отправить моряков «Корейца» в Кронштадт, а «Варяга» - в Либаву (Лиепая). Отсюда и надлежало рассылать матросов «Варяга», причем непременно «мелкими партиями» (не более 20 человек), по всем главнейшим военным портам (исключая тихоокеанские).

Вот почему варяжцы уже 17 апреля оказались в эшелоне, увозившем их из столицы. С матросами не было ни одного из «своих» офицеров, а командовавший эшелоном лейтенант А. В. Филькович имел инструкцию избегать в пути «шумных манифестаций». Но как в пути до Петербурга, так и в Луге, Пскове и других городах и на мелких станциях эшелон варяжцев приветствовали восторженные толпы жителей, энтузиазм которых, по донесению лейтенанта, доходил «до крайнего возвышенного настроения». Особенно торжественной и гостеприимной была встреча в Риге. В Либаву прибыли 19 апреля. Встреченные курляндским губернатором и другими властями, варяжцы прошли маршем до канала, на шести пароходах военного порта под музыку оркестра 13-го экипажа обошли стоявшие в гавани корабли и были встречены у причала порта его командиром контр-адмиралом Ирецким. Торжественным молебном и «горячим ужином с вином» закончился день 19 апреля, ставший последним днем существования славной команды героического корабля.

Рассеянные по разным портам и кораблям, варяжцы, как и их товарищи с «Корейца», оказались в гуще событий тех тревожных лет. Их можно было встретить (до ухода 2-й Тихоокеанской эскадры) в командах броненосцев «Сисой Великий» и «Наварин», крейсеров «Владимир Мономах» и «Алмаз», на кораблях учебно-артиллерийского и учебно-минного отрядов Балтийского моря. Верные классовому долгу, герои Чемульпо встали в ряды активных участников революционных выступлений 1905-1906 гг. на Балтике и Черном море. Так, летом 1905 г. в составе восставшей команды «Потемкина» были варяжцы Федор Алказ и Федор Андрюхин, Адольф Войцеховский и Генрих Кункель, Иван Логинов и Илларион Малышев, Дорофей Мусатов и Сергей Михайлов, Елисей Пека и Иван Стрекалов, Александр Скверняк и Леонтий Чинилов. Участвовали варяжцы и в последовавшем затем ноябрьском восстании в Севастополе (в составе экипажа «Очакова»), в Свеаборгском и Кронштадтском восстаниях.

В стороне от грозных бурь первой русской революции не остался и их командир В. Ф. Руднев. Награждение орденом Святого Георгия 4-й степени, звание флигель-адъютанта и назначение командиром 14-го флотского экипажа и строившегося броненосца «Андрей Первозванный» открывало перед ним блестящую карьеру, стоило лишь проявить еще и усердие в борьбе с революционной «крамолой». Но командир не счел нужным отнимать у матросов права, декларированные царским манифестом 14 октября 1905 г. Когда его экипаж был объявлен бунтующим, В. Ф. Руднев отказался содействовать сухопутным войскам при аресте, матросов и высылке всего экипажа в Кронштадт. Этого, конечно, ему простить не могли. За нежелание спасать гибнущий корабль самодержавия, а в формулировке А. А. Бирилева за «преступное отношение к части, находившейся под его командованием», морской министр предложил царю уволить В. Ф. Руднева в отставку. «В настоящее время общей беспорядочности такой пример был бы полезен»,- писал он в своем докладе от 28 ноября 1905 г. В тот же день состоялся высочайший приказ об увольнении от службы флигель-адъютанта Руднева с производством в контр-адмиралы.

Вынужденный уехать из столицы, оторванный от родного флота, которому было отдано более 30 лет жизни, В. Ф. Руднев и в изгнании - в родовом селе Никольском Тульской губернии- продолжал жить его заботами. Им были написаны книги „Бой «Варяга» у Чемульпо 27 января 1904 года" (1907 г.) и „Кругосветное плавание крейсера «Африка» в 1880-1883гг.". (1909 г.). Опубликовать их стоило больших трудов, а подготовленные В. Ф. Рудневым «Записки моряка» так и не увидели света. Не состоялась и публикация книги, написанной его друзьями, «Капитан 1-го ранга В. Ф. Руднев». В 1911 г. царские власти нашли новый повод подвергнуть унижениям прославленного героя Чемульпо - его взяли под «особый надзор» полиции в связи с расследованием дела о недостаче казенных денег у казначея бывшего 14-го флотского экипажа. Поскольку виновник умер, закон возлагал ответственность на не обеспечившего «надлежащего надзора» бывшего командира экипажа. В конце концов убытки приняли за счет казны. Но нервные потрясения не прошли бесследно - здоровье В. Ф. Руднева ухудшилось, и в 1913 г. он скончался. Похороны были скромными, газеты отозвались немногословными некрологами.

К обследованию «Варяга» с целью скорейшего его подъема японцы приступили почти тотчас же после гибели крейсера, не стесняясь присутствием на рейде иностранных стационеров. Корабль лежал с креном 90°, углубившись левым бортом в жидкий ил. В периоды отливов, когда борт крейсера обнажался над водой на четыре метра, японцы, снимали с него шлюпбалки, кран-балки и шлюпки. В апреле и мае с помощью водолазов сняли часть орудий, в июне срезали мачты, трубы и вентиляторы, а с середины июля начали работы по выравниванию корабля на грунте. С помощью землесосов из-под корпуса корабля удалили большую массу песка и ила, и корабль лег днищем в образовавшуюся котловину, его крен уменьшился на 25°. Освободив крейсер от угля, японцы заделали пробоины и стали готовиться к подъему корабля с постановкой на ровный киль.

Узнав об этом от германского адмирала Притвица, побывавшего в Чемульпо, адмирал Е. И. Алексеев в «весьма секретной» телеграмме из Харбина сообщал управляющему Морским министерством, что было бы крайне важно помешать японцам поднять корабль, и предлагал взорвать «Варяг».

Были ли сделаны какие-либо попытки в этом направлении - неизвестно, но дело у японцев застопорилось. Несмотря на мощные помпы, откачивающие до 4000 м³/ч воды, и одновременную подачу воздуха через шланги, корабль не трогался с места. В сентябре за счет новых мощных помп, доставленных из Сасебо, суммарную подачу отливных средств довели до 9000 м³/ч, но и это не помогло, а начавшиеся зимние штормы заставили прекратить все работы.

В течение зимы заказали еще три помпы подачей по 3600 м³/ч, а в апреле 1905 г. приступили к сооружению на палубе корабля громадного поплавка, который при откачивании из него воды должен был оторвать корабль от грунта. Для этого борта корабля надстроили стенкой высотой 6,1 м и закрыли крышей. Все сооружение потребовало 1000 м3 дерева. В середине мая, закончив постройку стенки на правом, обнажающемся в отлив, борту, возобновили промывку грунта под корпусом. Через месяц крен корабля уменьшился до 3°. Через 40 дней поплавок был готов. Пробную откачку воды произвели 27 июля, а 8 августа, когда прилив скрыл весь поплавок под водой, пустили в действие все помпы, и корпус корабля, оторвавшись от грунта, всплыл на поверхность. На плаву заделали оставшиеся пробоины, откачали воду и немедленно стали готовить корабль к переходу в Японию. В эти дни до 300 человек день и ночь работали на корабле. Свыше 1 млн. йен стоил японцам один только подъем «Варяга», который 23 октября в сопровождении японского транспорта своим ходом вышел из Чемульпо в Сасебо.

Более 10 лет под названием «Сойя» провел в японском флоте многострадальный корабль, прежде чем на нем вновь поднялся андреевский флаг.