|
Часть 4. Дорога домой.
Сегодня ветренный закат,
Горячий ветер веет в спину...
Пойми, никто не виноват:
Нельзя уйти наполовину.
Х. Злобина
1.
Ремонт был долгим. Крейсер в первый раз
вышел в море только в 1907 году. Глядя на этот
изуродованный корабль, никто не признал бы в нем
бывшего красавца из русского Императорского
конвоя, звезду дипломатических эскадр. На
обшивке корпуса отчетливо проступали клепаные
швы на местах снарядных пробоин. Отслаивалась и
сходила клочьями окраска на зачищенных ожогах и
осколочных кавернах. Из 30 котлов удалось ввести в
строй сначала только 12. Позже количество
отремонтированных котлов довели до 22, но
обеспечить крейсеру скорость более 15 узлов
японским инженерам так и не удалось. Нередко
приходится слышать, что все или почти все русские
корабли, угодившие в ходе боевых действий
русско-японской войны в руки противника,
подверглись в Японии операции замены
энергетики – на котлы системы Майабара.
Действительности это не соответствует.
Во-первых, Япония – не настолько богатая
держава, чтобы тратить огромные по тем временам
средства на переоборудование трофеев. Во-вторых,
котлы системы Майабара довольно мало отличаются
по весу и паропроизводительности от котлов
системы Бельвилля, а надежностью обладают даже
меньшей. Поэтому более чем странно было бы идти
на столь рискованный инженерный эксперимент,
если в результате получишь те же, если не худшие,
характеристики скорости. В-третьих, для
подобного ремонта пришлось бы надолго занять
практически все хорошие военные доки в лучших
базах – и заморозить работы над кораблями
новых, послевоенных серий. И в-четвертых, если уж
менять котлы – то по неотложным показаниям...
Изо всех пленных наихудшее состояние
энергетической установки имел "Варяг", и
логически рассуждая, он должен был первым
подвергнуться попытке замены котлов. Но это
сделано не было – даже одиннадцать лет спустя
после боя в Чемульпо, когда крейсер проходил
ремонт перед возвращением на родину. Осенью 1907
года "Варяг" вышел с верфи в Иокосуке.
Внешний вид корабля достаточно сильно изменился:
вместо оригинальных телескопических дымовых
труб были установлены стандартные для японского
флота секционные. Восстановленные шестидюймовые
орудия на полубаке переставлены в диаметральную
плоскость – для усиления бортового залпа.
Вместо уничтоженных русских малокалиберных
орудий поставлены 10 английских трехдюймовок
Виккерса. Демонтированы все марсовые
прожекторные площадки на мачтах, первый
оптический дальномерный пост перенесен на крышу
рубки, второй – не восстановлен. Крейсер на
мерной линии не испытывали. Сразу же по выходе с
завода он получил статус "условно-пригодного к
практическому плаванию" и передан в Сасебский
учебный артиллерийский отряд – для работы с
гардемаринами первого года обучения.
2.
Шло время. Изменялся расклад
политических сил – ведущие державы мира
медленно, но неуклоно шли к новой большой войне.
Англичан и японцев в России уже числили
потенциальыми союзниками. И 28 ноября 1912 года с
визитом в Гонконг – главную колониальную базу
Британии на западе Тихого океана – пришел
ветеран Порт-Артура, крейсер 1 ранга
"Аскольд". "Аскольд" был приглашен для
участия в международном параде, и на рейде
ожидалось довольно много гостей. К вечеру того же
дня прибыли французы – крейсера "Дюпле" и
"Монткальм". Наутро горизонт за створовыми
маяками вновь окрасился дымами, и британский
флагман "Минотаур" вышел встретить у
границы территориальных вод делегацию
германского флота во главе с "Шарнхорстом".
А к полудню прибыл японский отряд. Мимо
"Аскольда", замершего на якорной бочке в
"гостевой" парадной колонне с командой,
выстроенной на шканцах, медленно и торжественно
проследовал флагман делегации –
"Адзума", крупный трехтрубный крейсер
французского происхождения, ветеран
русско-японской войны. Слева впереди от
величавого японца, как положено форзейлю, лихо
резал седую волну маленький минный крейсер –
бывший русский, порт-артурский "Гайдамак"...
А концевым в строю – с шеренгой
пятнадцатилетних мальчишек в новой
гардемаринской форме на шканцах – осторожно,
словно вслепую, шел стройный четырехтрубный
крейсер. И огромное полотнище флага Восходящего
солнца безжизненно висело на тонком гафеле, едва
колеблясь при полном безветрии...
Экипаж "Аскольда" – без малого шестьсот
душ матросов и девятнадцать офицеров –
смотрели на него не отрываясь. Неужели? Да,
сомнений быть не могло: "Варяг", училищный
флагман сасебских гардемарин и национальный
герой России – собственной персоной... На фоке
"Аскольда" чуть дрогнул представительский
консульский флаг, скользнул вниз до середины
стеньги и моментально взлетел обратно до топа.
Так салютуют орденоносцам, флагманам больших
эскадр, дуайенам дипломатических рейдов и
гвардейцам монарших конвоев... И над парадной
колонной, перекрывая звуки военного оркестра,
гулко и раскатисто полетело троекратное
"Ура!" русского экипажа. Встреча в Гонконге
не была последней в довоенные годы. Судьба еще не
раз сводила "Варяга" и "Аскольда" – в
учебных походах в Сайгоне и Шанхае, в Циндао и
Нагасаки... В лето 1913 года "Варяг" угодил в
очередной ремонт – вновь по состоянию ходовых
систем, и вынужденно пропустил возможность
участвовать в совместной с "Аскольдом",
"Жемчугом" и немцем "Эмденом" учебной
стрельбе на Нанкинском полигоне. Ждали его –
до последнего дня.
3.
В сасебской учебке
"Варяг"фактически породил новую традицию:
по инициативе адмирала Уриу первый поход с
гардемаринами каждый новый сезон начинать с
визита в Чемульпо – и опускать в воду венок из
белых хризантем на месте самоподрыва
"Корейца". Так будущих офицеров, новых
союзников России по Антанте приучали уважать
храбрость недавнего врага и почитать
побежденного, дравшегося достойно, как равного
победителю.
4.
В течении девяти послевоеных лет
Россия нередко поднимала вопрос о выкупе
кораблей, попавших в руки японцев под
Порт-Артуром и Цусимой. В особенности насущным
вопрос о пополнении флота за счет бывших пленных
стал к началу Первой Мировой войны. Утратив
престиж на Дальнем Востоке в результате
проигранной войны, русский флот активно осваивал
новый театр боевых действий – северный.
Только за первую военную навигацию в Архангельск
прибыло 123 транспортных парохода с военными
грузами. При этом пять транспортов погибло от
мин, выставленных немецкими минзагами и
вспомогательными крейсерами. Важнейшую в
стратегическом отношении коммуникацию
необходимо было защитить от посягательств
неприятеля. Поэтому в 1914 году перед японцами –
нынешним союзниками по Антанте – вновь был
поставлен вопрос о возвращении под русские флаги
некоторых трофеев времен прошлой войны.
Переговоры возглавил военно-морской атташе
России в Японии капитан 2 ранга Н.Воскресенский.
"Поначалу японское командование соглашалось
вернуть только броненосцы береговой обороны,
попавшие в плен под Цусимой. Но для обеспечения
безопасности коммуникаций необходимы были более
сильные в боевом отношении корабли.
Воскресенский требовал порт-артурцев:
"Пересвета", служившего в японском флоте под
именем "Сагами", "Победу", ныне
известную как "Суво", возможно – еще и
"Ретвизана", занесенного в списки как линкор
"Хидзен"... Но броненосцы адмирал Того, все
еще возглавлявший Соединенный флот, отдавать
упорно не соглашался... В конце концов, сошлись на
выкупе за 14 миллионов иен двух кораблей –
"Пересвета" и старого линкора
"Танго" – бывшего ветерана Порт-Артура,
некогда известного как броненосец
"Полтава". Государь Император, Николай
Второй, сам добавил к списку третье имя. Вместе с
двумя бывшими сотоварищами по Первой
тихоокеанской эскадре на родину должен был
вернуться и "Варяг". Японцы запросили за
нестроевой учебный крейсер четыре с половиной
миллиона иен выкупа. Но это не остановило
русского Императора.
5.
Возвращение "Варяга" имело для
России скорее морально-политический, нежели
военно-экономический смысл. Одиннадцать лет
учебного отряда в японском Сасебо практически
доканали крейсер, и если бы делегация
Воскресенского не выкупила его, вполне вероятно,
что он не протянул бы на ходу более года. 17
февраля 1916 года в Японию на приемку выкупаемых
кораблей прибыла русская техническая комиссия
флагманских специалистов штаба Сибирской
флотилии – во главе с инженером-механиком,
капитаном 2 ранга С.П.Садоковым. Инженеров
комиссии очень тепло приняли в Сасебо и
фактически сразу же возвели в ранг
военно-дипломатической делегации – со всеми
необходимыми последствиями... На третий день
почти непрерывного "чествования русских
союзников", во время приема у Губернатора,
Садоков даже вынужден был напомнить
гостеприимным хозяевам, что приехал "не только
ради участия в парадах и чайных церемониях."
Тогда комиссию наконец-то повезли в порт. Там и
выяснилось, что большая часть технической
документации на "возвращенцев" до сих пор не
переведена с японского даже на английский, не то
что на русский. И кроме того, приставленный к
русской делегации в качестве гида-переводчика
отставной офицер, прошедший Цусиму на борту
"Идзуми", некоторые бумаги ухитрился
"утерять"...
Мнение С.П.Садокова:
"Японские матросы и гардемарины по мере сил
содержали корабли в порядке, насколько это
вообще возможно для молодых неопытных команд.
"Танго" – "Полтава" ныне пребывает
во вполне ходоспосоном состоянии, ее машины
добросовестно отлажены, а огнетрубные котлы
приятно удивили меня чистотой и отсутствием
солеотложений. Видно, что о механической части
заботились неплохо, чего не скажешь об
артиллерии. Стволы главного и среднего калибра
на броненосце значительно изношены, подъемные
дуги имеют деформации, накатники подтекают. По
состоянию механизмов корабль прослужит не менее
пяти лет до капремонта, но переворужения для
боевой службы потребует уже в нынешнем году.
"Сагами", он же "Пересвет", очевидно,
напротив, реже использовался на стрельбах и
чаще – на полных ходах. В его котлах сисемы
Бельвилля требуется замена около 500 засоленных и
деформированых трубок, после чего при хорошем
уходе он сможет служить до большого ремонта
около двух-трех лет. Артиллерия его в
относительном благопоучии, насколько возможно
это для возраста этого крейсера... Представленный
же мне последним крейсер "Варяг",
поименованный в Японии "Сойа", без ремонта
самостоятельного перехода в Россию, очевидно, не
совершит. Его котлы, довольно изношенные, не
пребирались уже около полутора-двух лет, если не
более. В нижних рядах коллекторов обтурировано
накипью и солями до 80 процентов трубок. В
сухопарниках четырех котлов заклепки частично
разъедены электрохимической коррозией,
требуется их переклепывание в течение этого
года, если мы желаем избежать аварийных ситуаций.
Трещины большей части котельных коллекторов
типичны и попадаются во множестве. В обеих
машинах крейсера наблюдается значительное
проседание главых валов, вызвавшее избыточное
истирание бабитовых подшипников. На ЦВД левой
машины обнаружены следы ремонта в виде
подкрепляющей стальной наделки на месте
соединения корпуса цилиндра со станиной.
Очевидно, что станина повреждена, по-вдимому, в
результате боевого поражения тяжелым снарядом.
Подвижность цилиндрового штока значительно
ограничена из-за его деформации. Подвижность
механических сочленений на коленчатом вале
также ограничена, на тяжах кривошипных
механизмов имеются выраженные следы износа и до 9
крупных коррозийных каверн. По всей видимости,
коррозийному изъязвлению подверглись бывшие
одиннадцать лет назад осколочные и ожоговые
повреждения. Несмотря на регулярную обработку
корродирующих деталей, процесс разрушения
продолжается столь стремительно, что вряд ли
можно обойтись без их полной замены.
Холодильно-конденсаторные системы засорены и
частью также забиты солевыми отложениями, хотя
по документам крейсер проходил их чистку менее
двух месяцев назад. Артиллерия "Варяга"
имеет разбитые интенсивной учебной стрельбой
лейнеры, множество деформаций систем
вертикального наведения, на шести орудиях
накатники разгерметизированы. Ни одно орудие
главного калибра не имеет выверенного прицела,
оптические приборы не настроены и у большей
части артиллерии просто отсутствуют. Ввиду
довольно тяжелого состояния крейсера я принял
решение не проводить проверки корабля на
ходу."
7.
15 марта 1916 года подлежащие возвращению
корабли вместе с японским "Ибуки" –
флагманом Отдельного отряда тяжелых крейсеров, и
его форзейлем легким крейсером "Сума",
участником русско-японской войны, отбыли из
Сасебо во Владивосток. Большую часть пути шли
восьмиузловым ходом. При этом скоростном режиме
"Варяг" мог относительно спокойно следовать
с эскадрой, собственными силами справляясь с
проявившимися на низких оборотах
перенапряжениями в машинах. За сутки до прихода в
Уссурийский залив, 20 марта, когда командовавший
отрядом контр-адмирал Яманако уже радиограммой
предупредил Владивосток о скором прибытии
эскадры, разразился пятибалльный шторм. И чтобы
избежать для "Варяга" лишних нагрузок,
возникающих при перебоях винтов на волнении,
"Ибуки" и "Пересвет" посменно вели
крейсер на буксире. Буксирные тросы часто
рвались – и чем ближе к русским водам, тем
чаще. Их снова заводили, но долее, чем на
десять-пятнадцать минут движения канатов не
хватало. Словно "Варяг" не желал предстать
перед соотечественниками в положении
беспомощном и несколько унизительном... Как
только шторм поутих, "Ибуки" уважил тайное
желание своего бывшего флагмана учебного отряда,
и позволил, наконец, крейсеру малым ходом
следовать самостоятельно. Во Владивостоке уже
ожидали экипажи, заранее сформированные для всех
трех возвращающихся кораблей. При новом наборе
получали преимущество опытные матросы-ветераны,
прошедшие минувшую войну, и молодежь,
завершившая курс учебных рот с отличием.
"Варяг" должен был получить команду из
состава Гвардейского Экипажа. Отряд прибыл во
Владивосток 21 марта. В полдень "Ибуки"
салютовал русскому флагу на Комендантском
бастионе крепости. Торжественный парад
открывали эсминцы Первого дивизиона Сибирской
флотилии – и "Варяг" под флагами двух
адмиралов, японского и русского, принимал этот
парад... Судьба непостижима в своих капризах...
Первым встретив войну, "Варяг" последним с
нее вернулся – десять лет спустя после
заключения мира, и теперь должен был вступить на
один фарватер с недавним врагом, чтобы
участвовать в новой войне.
8.
Всеволод Федорович Руднев не дожил до
возвращения "Варяга"... Новым командиром
крейсера был назначен капитан 1 ранга Карл Иоахим
фон Ден, которого в команде предпочитали
именовать "по-русски" – Карлом
Якимовичем. Гвардейский офмцер, из остзейских
дворян, фон Ден был блестяще образован и
достаточно опытен. Но не стоит забывать, что по
национальности он был немец, а с немцами шла
война... "Гвардейский экипаж в меньшей степени,
нежели остальные флотские соединения, был
заражен недоверием к офицерам германского
происхождения. Смотрели более не на нацию или
вероисповедание, а на то, каков командир и
специалист." (капитан 2 ранга М. Лилеев,
инженер-механик "Варяга".) До "Варяга"
К. фон Ден командовал эскадренным миноносцем
"Войсковой", а перед тем служил на яхтах
императорского конвоя "Царевна" и
"Александрия". В судьбе фон Дена была и
весьма оригинальная страница: в 1905 году, вскоре
после возвращения с Дальнего Востока, он взял из
учебного отряда подводную лодку... Впрочем, с
лодками у остзейского барона, воспитанного на
старых морских традициях, что-то не сложилось.
Крейсер это у него был первый. "Варягу"
вообще везло на командиров, до этого никогда не
работавших с крейсерами.
9.
21 марта 1916 года русские экипажи в
течение двух часов сменили с вахты всех японцев,
и в полдень японские флаги на кораблях были
спущены. Окончательная приемка состоялась сутки
спустя, причем, команде "Варяга"
понадобилось меньше часа времени на освоение
постов. Крейсер первым рапортовал о готовности к
подъему Андреевского флага, но в тот же день
разрешения не получил: перед вступлением в
кампанию все вернувшиеся корабли по решению
Святейшего Синода должны были пройти по новой
обряд освящения, который каждый из них уже
проходил после спуска. По традиции это считалось
необходимостью – проводить заново полный
обряд освящения при возвращении из плена. А
"Полтаву" еще и пришлось второй раз
крестить – поскольку покуда она пребывала в
Японии, имя было передано построенному на
Балтике дредноуту проекта Крылова.
Геральдическая комиссия Адмиралтейства
постановила приписать старый корабль к
Черноморскому флоту и наречь именем
"Чесма" – традиционным для черноморского
линейного состава. Священники прибыли только 27
марта. Крестили "Чесму", опрыскивали святой
водой все помещения на "Варяге" и
"Пересвете", служили панихиду по погибшим в
годы русско-японской войны морякам артурской
эскадры. Японские крейсера сочли свою миссию
исчерпанной, и сразу после поминовения павших
ушли вон, оставив буквально кучу подарков для
русских – нагруженный разными сувенирами
катер долго ожидал у пирса в Золотом Роге
окончания всех парадных мероприятий. Последним
ушел "Ибуки", высказав флажными сигналами
"уверенность в скорой встрече на параде
победителей". В полдень, наконец, вся пышная
святая церемония была закончена, и после подъема
флагов и вымпелов контр-адмирал
А.И. Бестужев-Рюмин объявил по отряду, что
поход к новому месту службы состоится сразу
после текущего ремонта ходовых систем
"Варяга".
10.
Ремонт, однако, оказался более долгим,
нежели ожидал Командующий.
Мнение контр-адмирала А. Бестужева-Рюмина:
"Корабли возвращены в крайне запущенном
состоянии. Если "Пересвет" и "Чесма" еще
способны длительное время двигаться на скорости
около 15 узлов, а следовательно, в условиях войны
могут преодолеть переход к постоянному месту
службы, то что делать с крейсером, практически не
способным передвигаться самостоятельно, я не
знаю... Боевая практика для него исключена и
никакой род строевой службы, даже
представительской, пожалуй, недоступен. Назначен
он меж тем будет вернее всего на Север, где почти
весь год в котлах требуется поддержание
паров – хотя бы для самообогрева... Артурские
ветераны, коих немало у меня на эскадре, говорят,
что стойкая неисправность ходовых систем у
"Варяга" была еще до того, как крейсер попал
в японский плен. Боевые повреждения и дальнейшее
десятилетнее пребывание в учебном отряде при
гардемаринах, не обладающих должным опытом для
правильного ухода за сложными в эксплуатации
котлами Никлосса, привели к окончательной
дискоординации котломашинного комплекса. Во
Владивостоке, конечно, в 1904 году смогли привести
в порядок крейсер "Богатырь", потерпевший
тяжелую аварию на скальной мели у мыса Брюс. Но
там работы касались, в основном, исправления
страшных деформаций корпуса при относительной
целости энергетической установки. С
"Варягом" же ситуация иная. При осмотре
крейсера я не обнаружил буквально ни одной
полноценно функционирующей внутренней системы
при вполне удачно отремонтированном в Японии
корпусе. Корабль и сейчас мог бы вынести
шесть-семь баллов шторма без вторичных
деформаций и расхождений клепаных швов на местах
бывших боевых повреждений. Но "Варяг" не
годен к бою совершенно, и я не уверен, что
возможно в условиях владивостокского порта
сделать его годным."
Мнение М. Лилеева:
"Крейсер – изувеченный в сражении и
изначально не лучший технически, был выкуплен из
плена исключительно за свои боевые заслуги. Ныне
его новый экипаж, осознавая это, пребывает в
состоянии странном. Кают-компания замкнулась в
собственном кругу, контакта с соседями по
эскадре практически нет. Обладая наибольшим на
данный момент в нашем флоте уважением и
авторитетом среди сотоварищей, "Варяг"
объективно ничего не может совершить, кроме
некоторой моральной поддержки для них. А это для
него – мало... Моя бы воля, я посоветовал бы
нашему командованию: после переборки котлов
малыми ходами послать "Варяга" в Англию. С
дипломатическим поручением. И постарался бы
оставить в свободной и хорошей базе, например, в
Ливерпуле или даже лучше – в Клайде на
представительство, одновременно заключив
контракт с какиим-нибудь Джоном Брауном на
капитальный ремонт с перевооружением. Занятость
представительством спасет команду крейсера от
осознания себя выброшенными из процесса войны по
причине ремонта. Английские инженеры и
мастеровые, с работами которых я хорошо
знаком, – виртуозы своего дела, и совестливы, в
гораздо большей степени, нежели американцы. И
будем надеяться, крейсер вернется от них в
состоянии лучшем, нежели то, в котором пребывает
теперь. Пройдя рнемонт со сменой котлов, в
дальнейшем он сможет и возглавить эскадру, и
представлять Россию в конвое Его Величества, как
прежде, и стать флагманом учебного отряда.
Последняя роль даже более всего предпочтительна,
поскольку коль скоро судьба России вернула ее
героя, то вся прожитая им до нынешнего дня
красивая и трагическая биография делает
"Варяга" неоценимым примером для нашей
флотской молодежи. Тем более, что возраст и
боевые раны уже сделали свое, и еще раз принести
пользу Отечеству в бою ему вряд ли суждено."
11.
Во время предпоходной профилактики во
Владивостокских портовых мастерских всем троим
вернувшимся из Японии кораблям провели ревизию
боезапаса. Оказалось, что в учебных отрядах
японского флота для стрелковой практики и
возможных боевых действий выдаются дешевые
устаревшие боеприпасы с обычным дымным порохом,
перемешанным частью с угольной пылью.
Пироксилиновое наполнение боевых отделений
обнаружено было только в торпедах. Снарядов с
шимозой в боезапасе "Варяга" и
"Пересвета" не нашли, злосчастная отрава
попалась только в единичных экземплярах у
"Чесмы". Решено было силами порта
переснарядить весь боезапас прибывших кораблей.
В течение последующих двух недель в порту
выгруженный боезапас сортировали, вскрывали
гильзы и кокора, сверлили снаряды, извлекали изо
всех емкостей дымный порох и заливали снаряды
тротилом. В качестве метательного взрывчатого
вещества вернули в гильзы традиционный для
русского флота пироксилин. Торпеды
пересняряжать не стали: после русско-японской
войны в русском Адмиралтействе устоялось мнение,
что крупным кораблям они не нужны, если не
предполагается охота на транспорты в океане.
"Пересвет", хотя и перезачисленный в
крейсерское "сословие", рейдерствовать в
ближайшее время не намеревался. А "Варяг"
этого просто не смог бы.
12.
30 апреля вышла из ремонта
"Чесма" – и отправилась на ходовые
испытания. 10 мая готов был "Пересвет",
которому Бестужев-Рюмин прочил адмиральский
флаг. Но "Пересвету" не повезло: на обратном
пути с испытательной мили он отклонился от
маршрута, чтобы помочь попавшим в беду местным
рыбакам, и в бухте Патрокла плотно сел на
скальную мель, получив деформации корпуса и
несколько пробоин. Ремонтировать флагмана
решили с помощью союзников. Снятого с мели
"Пересвета" японцы забрали в гавань Куре на
завод, и в море он смог выйти только к декабрю 1916
года. "Варяг" покинул владивостокский док 15
мая и также вышел на испытания. Из 30 котлов
крейсера действовали только 22, второе котельное
отделение, имевшее наибольшее количество
неисправностей, восстановлено так и не было.
однако, и при неполном обеспечении машин
энергией крейсер довольно легко вышел на
16-узловой ход. "Удивительно... За шестнадцать
дней до этого момента командир порта утверждал,
что крейсер почти парализован и требует полной
переборки котлов и частичной замены их трубок
для того, чтобы хоть сколько-то сносно держать
десятиузловой ход... Котлы перебрали, но заменять
трубки было нечем: должным количеством запчастей
к котлам Никлосса крейсер не располагал, и в
порту добыть их было негде. Значит, это он так
бегал с прежними, погоревшими, деформированными
и забитыми трубками..." (капитан I ранга
В.Ф. Ставинский.)
13.
"20 мая на борту "Варяга"
произошло "что-то похожее на небольшое
социальное потрясение". Экипаж отказался от
обеда, потому что на уху, как выяснилось,
интендантами была пущена несвежая камбала...
Когда-то, в 1905 году, в Одессе, потемкинский бунт
тоже начался с простого отказа команды
броненосца обедать некачественным пайком...
Адмирал Бестужев-Рюмин распорядился опорожнить
анкерки с едой за борт. Но и после того, как уха с
тухлым запахом была выброшена, а матросам
раздали консервированную кашу с мясом из
неприкосновенного походного запаса,
командование ожидало, что экипаж не успокоится и
еще что-нибудь "отмочит"... Но в том-то и дело,
что для "Потемкина" несвежий обед был только
поводом, а причиной – общая ситуация в стране
и наличие революционеров-агитаторов на борту. Не
будь в тот день на обед мяса, зараженного
личинками мух, матросы нашли бы какой-нибудь иной
повод, например, грубое слово, услышанное от
одного из их офицеров... Подпольщики
запланировали участие броненосца в
восстании – и он так или иначе поздно или рано
поучаствовал бы в нем, так как политическая
обстановка на Черном море к этому располагала.
"Варяг" бунтовать не намеревался, и хотя,
например, социалисты по политическим убеждениям
в его команде были, поводов к вооруженному бунту
никогда не искал. В тухлой рыбе ему не нравилась
именно тухлая рыба, а не общественный строй или
вселенский миропорядок... Уху вылили за борт,
плотно пообедали консервированным пайком, и
протестов – как не бывало. Осталось только
недовольство прецедентом и глухая матерная
брань в адрес портового интенданта, покупающего
в качестве продовольствия для эскадры всякую
чепуху и пакость. Вскоре после истории с камбалой
один ура-патриот, проправительственно
настроенный владивостокский журналист,
благоразумно укрывшийся под псевдонимом
"К.Л.Прибой", распространил через газету
слух о том, что "Варяг" засветился в
революционной деятельности, и несколько его
матросов брошены в карцер за бунт и
рукоприкладство по отношению к офицеру, будут
судимы и, видимо, отправлены на каторгу.
"Поделом, необходимо избавить нашего героя,
символ военной славы российской, от этих
негодяев, поднявших руку на своего
командира..." – распинался борзописец.
Клевета возмутила эскадру. Совет офицеров
командиру "Варяга" фон Дену дали простой:
потребовать опровержения через ту же газету. Но
открытое письмо в редакцию еще не было даже
составлено, когда клеветник уже поплатился за
свое перо: и псевдоним бедняге не помог... В
полицейский участок на Светлановской улице
поздно вечером доставили четверых драчунов,
крепко "начистивших" в городском саду
физиономию какому-то весьма респектабельному
господину. На поверку хулиганы оказались
рабочими мастерских порта, а пострадавший –
тем самым злосчастным журналистом. На вопрос
пристава, "почему получилось происшествие?"
арестанты ответили, что били газетчика за
ложь – пусть неповадно будет говорить и
писать, будто "Варяг" хоть как-то замешан в
крамоле. Они, портовые, мол хорошо знают крейсер,
с его матросами водят дружбу, и точно бы узнали
первыми, будь кто из команды арестован за
революцию. Если верить старой владивостокской
легенде, драка едва не продолжилась прямо в
участке, когда слесарь-клепальщик Николай
Машковцов, рослый богатырь, полжизни работавший
тяжелым молотом, отшвырнул без труда двоих
полицейских, и взяв "господина литератора"
за воротник, приподнял, пообещав: "Я вот сейчас
тебя возьму и за шиворот оттащу на крейсер – у
матросиков прощения просить. А потом меня пусть
хоть в острог, мое дело сделано... Ты, прежде чем
писать, посмотрел бы на него: живого места ведь
нет, так япошки отделали. Команда день и ночь с
ремонтами возится, а ты тут про какой-то бунт!"
В числе многих слов от одного из рабочих в адрес
Прибоя прозвучало: "Я не на фронте, потому что
специалист, и у матери единственный сын, а ты,
собака, почему не на фронте?.." Дежурные
полицейские с трудом погасили вновь
разгорающийся конфликт и стали активно
"заминать" ситуацию. Рабочих задержали
только до утра, подвергнув штрафу за...
"нарушение тишины на улицах". А с журналиста
взяли расписку, что он подвергся нападению
неизвестного ему лица, среди арестантов
конкретного обидчика своего не опознал и, так как
при драке у него ничего из имущества не пропало и
вреда здоровью. кроме одной ссадины, не нанесено,
претензий ни к кому не имеет.
14.
19 июня 1916 года, после краткого
послеремонтного круга испытаний и адмиральского
смотра во Владивостоке, "Варяг" вместе с
"Чесмой" отправились по новому
назначению – на Северный флот. "В годы,
предшествовавшие освоению Северного Морского
пути, дорога из Владивостока в Романов-на-Мурмане
лежала через три океана".(В. Вилькицкий) "Я
откровенно недопонимаю, каким образом Главный
штаб принял решение посылать с Дальнего Востока
на Северный театр заслуженный, но уже довольно
устаревший и весьма неисправный корабль. Идти
ему через половину земного шара, большей
частью – через неблагополучные, воюющие
области, и шансов дойти все меньше, чем ближе до
пункта назначения. Но и кроме того, что будет
делать "Варяг" на Мурманске? Защищать
морские коммуникации? Возможно ли это с теми
неустранимыми боевыми повреждениями, что вынес
он из японского плена? Охотиться на
неприятельские субмариины? Но у него нет к этому
ни сил, ни средств, поскольку проект разработан в
то время, когда подводная лодка в море отнюдь не
была явлением массовым, а встречалась на уровне
смехотворного технического курьеза. Вы скажете:
"Варяг" уходит возглавлять эскадру,
управляя ее действиями как штабной корабль? Но
что за эскадра ему дается? В ней линейных сил нет
вовсе, кроме старой "Чесмы", которая сама
хороша лишь как сверхкрупная канонерка для
работы по береговым целям или городской обороны.
Крейсерских сил, считайте, нет тоже, поскольку
"Пересвет" в ремонте, и ранее пяти месяцев
спустя ему не присоединиться, "Аскольд"
занят на французском театре и после Дарданелл
сам нуждается в ремонте. "Жемчуга" уже
унесла война... Остаются лишь эсминцы, пара лодок,
ремонтник да крейсера вспомогательные –
бывшие экспедиционные транспорты. Они хорошо
ориентируются на северном театре, к коему
привыкли, частью они – ледоколы, и позор, когда
мы привлекали для ледокольных работ в Кольском
заливе старый союзный броненосец, слава богу,
закончился... Но вооружены – чем попало,
укомплектованы неблагонадежными в политическом
отношении командами и вдобавок, не знающими
дисциплины. И пара ли весь этот
"ссыльно-экспедиционный сброд" боевому
крейсеру, гвардейцу, чье состояние не позволит
ему не надорваться в первые же недели навигации,
а моральный настрой команды – признаться в
этом?.." (И. Вердеревский, адмирал)
15.
20 июня 1916 года "Чесма" и
"Варяг" проходили Цусимским проливом. В
полночь, у Дажелета сделали краткую остановку,
чтобы отслужить панихиду по погибшим в этом
сражении российским морякам. "В июне из-за
цветения некоторых микроскопических водорослей
море в проливах этих широт мягко светится в
штилевую погоду сине-зеленоватым, спокойным
флуоресцентным светом. Черной ночью, под
огромными желтыми звездами, которые почти не
мигают на бархатном горизонте, на сияющей
тяжелой, медленно вздыхающей волне качались
зеленые венки, перевитые траурным крепом. Море
отвечало нашим молтивам этим своим плавным
дыханием." (Анна фон Рен, вдова морского
офицера, сестра милосердия из Кронштадского
морского госпиталя.)
На выходе из пролива по дороге в Гонконг
маленький отряд попал в зону штормов и туманов.
Проходили по 250 миль в сутки, и несмотря на
неоднократные предложения "Чесмы" оказать
"Варягу" содействие буксировкой, крейсер
шел самосьтоятельно. Ему требовалась в некотором
роде проверка результатов ремонта, чтобы в
дальнейшем знать свой предел надежности. В
Гонконге, куда прибыли 26 июня, русские корабли
сразу же встали к бункеровочным пирсам –
принимать уголь. "Варягу" необходимо было
принять около 800 тонн, "Чесме" – почти
вдвое больше, а потому объявлен был общий аврал.
Кроме того, ввиду предстоящего плавания через
тропические воды, оба корабля сменили окраску. В
Японии маскировочным боевым цветом считается
грязно-серый, с выраженым зеленоватым
отливом – под цвет океанской волны. Этот цвет,
который на первый взгляд кажется вблизи едва ли
не уродующим, неплохо искажает восприятие
размеров цели и оценку расстояния в боевых
условиях. Но скажем честно, "Варяг" в
японской боевой окраске выглядел странно. Когда
от адмирала Бестужева было получено разрешение
сменить ее на белый цвет, крейсер стал напоминать
себя прежнего – ослепительного гвардейца,
звезду конвоя Его Величества. Впрочем, лишь
напоминать. Слишком много воды утекло с тех пор.
Там же, в Гонконге, довершили те ремонтные работы,
которые не были закончены в мастерских
Владивостокского порта. Тем не менее, когда
покинули Гонконг, 8 июля на "Варяге"
разорвало трубки в котле номер три. При попытке
разобщить паропроводы от системы получили ожоги
паром трое кочегаров – унтер-офицер и двое
матросов. Юнга-новобранец Королев, семнадцати
лет от роду, к вечеру от ожогов скончался.
"Мальчишку похоронили в море, как велит старый
обычай, зашив в парусину и спев "коль
славен..." А фон Ден в кают-компании ругался, на
чем стоит свет: война, мало ли мальчишек и без
того кладет свои жизни на фронте – так тут еще
из-за нелепой ошибки американского инженера..."
(капитан I ранга В.Ф. Ставинский.) Неприятным
моментом стала для офицерского состава и ссора
между молодым мичманом В. Стаценко и
ветераном, старшим кочегарным унтер-офицером
крейсера К. Яковлевым. Унтер-офицер, отдыхая на
палубе после аварийной вахты, не заметил
приближения мичмана и не отдал вовремя честь
старшему по званию, да еще высказал в ответ на
замечание, что, "конечно, виноват, но нечего к
мелочам придираться." Мичман Стаценко
разозлился и полез с кулаками. Яковлев не стерпел
и ответил, поскольку мичман попал ему по
обожженной руке. Разнимали палубные...
Рукоприкладство вообще не редкость во флоте,
даже в гвардейских экипажах, но для "Варяга"
случай был едва ли не исключительный. Прецедент
сподвиг фон Дена начать бороться за
дисциплину – сажать драчунов на гауптвахту в
канатный ящик, причем, в наручниках... В
результате побои стали не реже, а чаще: экипаж
озлобился, а молодые офицеры Вуич и Стаценко едва
ли не нарочно стали провоцировать драки. Команда
крейсера разделилась на два лагеря: ветераны,
большая часть нижних чинов и несколько офицеров,
которые понимали, что служат на технически
слабом, изуродованном корабле, но признавали, что
именно стиль действий, общий характер команды в
сочетании с этой убогой техникой сделали крейсер
тем легендарным "Варягом". Гвардейская же
молодежь, которая видела в "Варяге" прежде
всего страшный диссонанс между красивой
биографией и статусом почти бесполезного в бою
"нестроевика", откровенно не любила свой
корабль. Многие из них считали историю о бое в
Чемульпо едва ли не вымыслом, и уж во всяком
случае – преувеличением царских
пропагандистов. Их тоже понять можно: они рвались
в бой и хотели, чтобы этот бой был победным, а этот
крейсер теперь вряд ли мог быть победителем,
оставаясь в лучшем случае способным как прежде,
красиво погибать за Отечество...
Помните, позже одной знаменитой поэтессой было
сказано:
Нам не надо посмертной славы –
Мы хотели со славй жить!..
А между этими немногословными, частью
озлобленными на власти ветеранами и
восторженной вольнодумственной молодежью
метался мечтатель-командир, тщетно пытающийся из
осколков воссоздать красивую легенду, но в
результате получающий измученного героя,
страшно уставшего от своей всенародной славы и к
тому же считающего себя этой славы недостойным...
Командир, чья немецкая фамилия во время войны
против Германии не давала ему шансов на успех в
любом его начинании. Старший механик крейсера
М.Г. Лилеев предложил фон Дену для начала
отменить строевые плац-учения на палубе во время
похода. Если для новобранцев они представляли
собой еще хоть какую-то дисциплинирующую
систему, то для ветеранов, помнящих еще
Порт-Артур и Чемульпо, и давно умеющих двигаться
строевым шагом, они являлись фактором,
отвлекающим от занятий по основной
специальности – не более... Фон Ден согласился
отменить строевые занятия – но лишь для
личного состава котломашинных систем, которыми
заведовал Лилеев.
16.
Во время недельной стоянки в Сингапуре
адмирал Бестужев-Рюмин назначил очередную
техническую комиссию для обследования
"Варяга". Флагманские механики выяснили, что
для достижения хотя бы двенадцатиузловой
скорости на суточном непрерывном переходе
необходимо заменить 600 трубок в котлах, не менее
тридцати коллекторов и все наличествующие
опреснители. Котлы системы Никлосса всегда
нуждаются в качественной очистке воды от солей, а
действующие 17 лет испарители "Варяга" не
могут обеспечить крейсер пресной водой в объеме
более чем 40 тонн в сутки. Почти 500 душ команды
крейсера посменно побывало в увольнительной на
сингапурском берегу. Местные власти устроили для
русских моряков гулянье и пригласили принять
участие в экзотическом мероприятии –
поохотиться на крокодилов. Две огромные
крокодиловые шкуры – трофеи команды – были
вывешены у трапов под полубаком крейсера. "Он
так и в Мурманск потом пришел – с этими
жесткими крокодиловыми кожами, высушенными
морским ветром и скрипевшими на расчалках...
Долгое время матросы с "Чесмы" ходили в
гости к варяжцам лишь затем, чтобы послушать
байки об этой охоте и пощупать гладкую
зелено-серую поверхность шкуры страшного
тропического монстра... Мода на охотничьи трофеи
была в те годы не редкостью. "Аскольд" возил
в клетке в кают-компании длинную пеструю
неядовитую змею, пойманную кем-то из офицеров на
берегу. У немца "Эмдена" на полубаке до самой
гибели болтался на леере справа от орудийной
пары сушеный хвост огромного ската-манты, по
случаю подстреленного на Диего-Гарсиа.
"Карльсруэ" предпочитал гирлянду акульих
плавников на поручнях командирского мостика...
Невинная традиция, а сколько ей лет? Мнеогие
тысячи, наверное, еще с тех времен, когда предки
наши едва вступили на путь цивилизации, и у всех
полудиких народов бытовало мнение, что хороший
охотник не может быть плохим воином." (капитан I
ранга В.Ф. Ставинский.) По дороге в Коломбо, у
острова Пуловэй отряд попал в жестокий шторм с
тропическим ливнем, почти до нуля ограничившим
видимость. "Варяг", шедший вторым в
кильватере, даже потерялся от "Чесмы", хотя
она находилась не далее чем в двух-трех
кабельтовых впереди. Крейсер воспользовался
сиреной для определения места флагмана по
ответному сигналу, а "Чесма" к тому же
включила и прожектора. Пока "Варяг" искал
свою напарницу в дожде и тумане, у него вышел из
строя циркуляторный насос в правой машине.
Крейсер пошел далее под одной машиой,
незначительно увеличив ее обороты, чтобы не
терять скорость на зыби. А тем временем его
трюмно-машинная вахта во главе со старшим
механиком кавторангом Лилеевым десять часов
пыталась привести "циркулярку" в порядок...
Наконец, привод насоса был исправлен и
крыльчатый диск стал снова нормально возвращать
на котлы конденсирующуюся в двух холодильниках
воду. Машину ввели в действие, а фон Ден перед
строем объявил благодарность отличившимся при
этом ремонте машинистам – Д. Копылову,
Н. Юшкову и Л. Калугину. Участникам ремонта
выдали денежную премию и пообещали сразу по
прибытии в первый ближайший порт отпустить вне
очереди в увольнение на берег.
17.
С 26 июля по 4 августа корабли простояли
в Коломбо – живописной бухте острова Цейлон,
давно освоенной английским флотом как
военно-морская база. Уголь грузили даже в
праздник – 27 июля, когда русский флот со
времен Петра традиционно отмечает день
Гангутской победы. На этот раз парадные
торжества пришлось проводить сразу после
бункеровки и приборки. Война – время не
терпит... Впрочем, и во время войны есть место
празднику. Вечером 7 августа "Варяг" и
"Чесма" должны были пересечь экватор. В
обоих экипажах нашлись моряки из числа нового
военного пополнения, которым предстояло сделать
это в первый раз. А значит, ветераны должны были,
соблюдая старинный морской закон, устроить им
встречу с морским царем Нептуном. Организацию
праздника взял на себя лейтенант Б.Апрелев. Все
было по легенде: вечером по шторм-трапу на борт
"Варяга" влез ряженый "царь морей" –
бородатый чесменский боцман в венке из
водорослей. Нептун прибыл в пестром
сопровождении: кроме трех дочерей-русалочек,
которых играли наряженные девушками самые
молодые из юнг – в парусиновых платьях и с
длинными косами из зеленой крашеной пакли, с ним
были Водяной-штурманец – уже пьяный, с
огромным старинным шлюпочным компасом на шее
вместо амулета, вымазанные сажей черти-кочегары
и вампир-подшкипер с "Летучего
голландца" – с выбеленным лицом, восковыми
"клыками" и в офицерском дождевике. Нептун,
как и положено, потребовал рапорта от командира.
В сказках если доклад придется царю не по душе,
командира могут и утопить... Поэтому рапорт
обычно отдает тоже ряженый. Фон Ден поменялся
формой с боцманом Г. Летуновичем и затерялся
среди зрителей на полубаке, а боцман пошел за
него рапортовать. После этой церемонии
"черти" схватили "командира" и по
традиции окунули в предназначенный для
"крещения" салаг парусиновый бассейн –
прямо в чужом мундире, и принялись макать до тех
пор, покуда "вахтенный начальник", тоже из
матросов переодетых в офицерскую форму, не
заплатил за него выкуп вином и угощением. Дальше
веселились кто во что горазд: "крестили" в
парусиновом бассейне экипажную молодежь,
плясали под патефон до стоптанных каблуков, одна
из "русалочек" выступила с сольным
концертом, исполнив под гитару несколько пародий
на цыганские песни. Силачи соревновались в
ловкости и упорстве – перетягивали канат,
бились на скамье подушками, с завязанными
глазами пытались вытолкнуть соперника за круг,
очерченный на палубе, жонглировали гантелями и
даже учебными снарядами... И в самом деле, даже без
переодевания не разобрать уже было, кто здесь
командир, а кто подчиненный, кто видел еще
Порт-Артур, а кто вышел в первый дальний
поход – все были равно словно пьяны от
радости... Но война и здесь давала о себе знать.
Посменно выходила полюбоваться на праздничное
гулянье машинно-котельная вахта, подерживающая и
в дрейфе дежурные пары. А на наблюдательных
постах все так же неустанно шарили по горизонту
бинокли наблюдателей... Бесшабашное веселье
оказалось кстати: Фон Ден позже говорил, что
возможно, ему так и не удалось бы погасить
начавшиеся конфликты в команде, если бы не этот
праздник.
18.
11 августа "Варяг" и "Чесма"
прибыли на Сейшельские острова. В бухте порта
Виктория фон Ден, наслышанный от англичан о том,
какая чудесная на островах рыбалка, разрешил
разнообразить пайковой рацион команды свежей
рыбой. Ловить ходили посменно – по 65 человек с
корабля, с сетями и самодельными векшами, которые
делались из отходов троса в свободное время.
Командир вообще старался, как мог, всячески
обеспечивать быт команды в труднейшем походе.
Удавалось ему это не всегда, и как ни странно,
зачастую единственным препятствием к
осуществлению его замыслов был устав
Гвардейской службы... В негвардейских
соединениях, например, допускалось ношение
неуставных головных уборов при плавании в
тропических условиях – и палубным на
"Чесме" разрешили обзавестись хорошо
защищающими от южного солнца английскими
пробковыми касками и соломенными шляпами... Но
моряк гвардейского экипажа должен всегда
выглядеть по уставу – и палубные "Варяга"
должны были носить штатные суконные бескозырки,
хотя при дежурстве на дальномерном посту или у
флага в таком головном уборе ничего не стоит
заработать солнечный удар. Вроде бы – мелочь,
а если Главный Штаб не позаботился об исключении
из правил, гвардейца всегда заставят соблюдать
эти правила, хотя бы и в ущерб здоровью. На
прогулке во время увольнения на берег молодые
матросы нашли себе экзотическую забаву: кататься
на гигантских черепахах, которых местные жители
держали вместо домашней скотины. "Смешно
сказать, но черепахи, эти глупые тяжеловесные
создания, разводимые на острове как домашние
животные, чье мясо сьедобно, а броня панциря идет
на многие туземные хозяйственные поделки,
оказались способны на редкую для рептилий такого
размера прыть. Черепашьи бега за пять дней
стоянки стали нашим излюбленным развлечением, и
дошло даже до того, что один из здешних весьма
уважаемых домохозяев, потомок местного жителя и
англичанки, любезно презентовал нам одну из
черепах своего довольно многочисленного стада.
Впрочем, на крейсере от такого "подарка"
было слишком много хлопот: пускать ее, как
рекомендовал прежний хозяин, на суп мы не
намеревались, гонять же и кататься на палубе
просто негде. На острове они кормятся сами,
поскольку имеют возможность пастись на берегу, а
здесь нам приходилось мешать с молоком толченые
вареные яйца и этой болтушкой нашу "круглую
дурочку" угощать. Ела в неволе черепаха плохо,
много привередничала. Где же мы будем брать
свежее молоко во время похода?.. В условиях смены
климата такие животные не существуют долго, а
потому доставить черепаху в Россию и подарить в
Питере Зоологическому Музею или какому-нибудь
зоопарку нечего было и думать. Вернуть же дар
хозяину означало обидеть до полусмерти столь
любезную к нам персону... Я рекомендовал просто
под шумок выпустить животное где-нибудь на
берегу – и дело с концом, и когда однажды в
привычном месте не обнаружил черепахи на палубе,
решил, что кто-то из матросов, видимо, так и
поступил. Мне стало любопытно: как поведет себя
это создание, оказавшись после корабля вновь на
твердом берегу, и я спросил уезжавших в тот день в
увольнение, как поживает наша черепаха. Однако,
никто из тех, кого я расспрашивал, не видал, чтобы
черепаху везли на берег. Так она и пропала."
(М.Лилеев) На Сейшеллах не только отдыхали, ловили
рыбу и катались на черепахах. Отряд Бестужева
успел провести прекрасно организованные
строевые маневры и каждый день практиковался в
"боевых занятиях" – не было утра, чтобы не
объявили с подъемом учебную тревогу, а единожды
колокола громкого боя, заголосившие в час ночи с
борта "Чесмы", едва не довели до удара
командира британского транспорта,
соседствовавшего с линкором на якорной стоянке.
Видите ли, англичанину померещилось, что
тревога – боевая, и поднята потому, что в базу
проник враг... Слухи о германском вспомогательном
крейсере, рискнувшем сунуть нос в базу, где
помимо стандартного британского
"населения" заночевали русские линкор и
крейсер, ходили потом по океану с неделю. А когда
отряд прибыл в Аден, находившиеся там итальянцы и
англичане поздравили Бестужева... с потоплением
"трех вспомогательных крейсеров противника из
числа шести, напавших на мирное пассажирское
судно в районе порта Виктория"... Никакие
уверения фон Дена в том, что по данным русской
разведки, в этом регионе давно не водится никаких
германских рейдеров, ни регулярных, ни
вспомогательных, не помешали итальянцам
потащить слух по морю далее. К моменту захода
"Варяга" в Англию он, если верить газетам,
уже "утопил" по пути домой около полутора
десятков различных врагов, в том числе несколько
подлодок и едвали не линкор. Подобные слухи
оказались слишком жгучи для "Варяга" –
экипаж все более и более тушевался, зацикливался
на своих ремонтах, уходил в себя... Черт бы побрал
трепачей, не понимавших, что любое, даже
минимальное преувеличение успехов было для
русского крейсера хуже любой клеветы!
19.
4 сентября 1916 года "Варяг" прошел
Суэцкий канал. В пути совместно с "Чесмой"
производили учения по отражению торпедных атак и
уклонению от торпед при движении 15-узловым ходом.
Кстати, "Варяг" впервые с момента прихода из
Японии вышел на такую скорость, и к удивлению
адмирала Бестужева, не проявил никаких
неисправностей. Капитан первого ранга Фон Ден
был несколько удивлен популярностью
"Варяга" в иностранных базах и акваториях.
"Чесму" практически никто не воспринимал,
как флагмана, несмотря на контр-адмиральский
флаг на фоке... Возможно, это стало одной из
причин, благодаря которым Бестужев все-таки
согласился перевести на борт крейсера свой штаб.
Точно так же, как и некогда Скрыдлов в
Порт-Артуре, адмирал понял, что присутствие
командующего на крейсере замечательно
мобилизует команду, и вместе с тем, удерживает
безрассудных смельчаков от лишнего риска.
Флагман не имеет права на бесшабашный риск, ибо
отвечает не только за себя. Утром 8 сентября
"Варяг" вышел в море уже как флагман отряда.
за ним тоскливо тащилась в кильватер
"разжалованная" "Чесма", а на правой
раковине впереди двигался сопровождающий из
союзников – изящный англичанин, легкий
крейсер "Ливерпуль". На фоне
ослепительно-белой тропической формы окраски
русских кораблей, британец выглядел весьма
странным – едва ли не грязным. "резкие
зигзаги камуфляжной окраски", упомянутые
Р.М. Мельниковым, были частью большого
общефлотского эксперимента по выявлению
наиболее рационального "боевого цвета".
Попрактиковавшись с "Ливерпулем" в
определении расстояния друг до друга, союзники
пришли к выводу: одинаково хорошо обманывают
наблюдателя и грязно-серая, и простая белая
окраска, но последняя в тропиках несравнимо
удобнее, так как еще и отражает солнечные лучи. В
Средиземном море ходили упорные слухи о
присутствии большого числа германских субмарин.
Порой опоздавший на полсуток по графику
транспорт, прибывая в Гибралтар или Ла-Валетту, у
створового маяка узнавал, что "три часа назад
потоплен немецкой (вариант – австрийской)
подлодкой", и якобы, "все здешние
французские или русские крейсера" ушли эту
подлодку преследовать... Субмарины, конечно, в
Средиземноморье попадались, и порой бывали
весьма эффективны в боях – они утопили уже
беднягу "Шарнэ" и пару старых британских
броненосцев, но "Варягу" везло: он, должно
быть, умел выбирать маршруты, лежащие в стороне
от их охотничьих зон.
20.
18 сентября на исходе ночи "Варяг" и
"Чесма" прошли мыс Бон, а сутки спустя отряд
прибыл в гавань Тулона, где на "малом" рейде
был встречен стоявшим у союзников в ремонте
"Аскольдом" – героем Дарданелл...
Странная это была встреча. Адмирал Бестужев
надеялся, что контакт с земляками в далеком от
России иностранном порту сыграет положительную
роль в общем моральном климате на эскадре... Но
русский военный атташе в Тулоне настоятельно
рекомендовал...сократить общение экипажей до
минимума. Причина была странна, и на первый
взгляд казалась целиком "высосаной из
пальца": "Аскольд" – неблагонадежен,
подозревается в сочувствии революционному
движению, замечен в контактах с
политэмигрантами, устроил взрыв в союзном
порту...
В последнее Бестужев просто не поверил. Да и
можно ли было оградить от общения друг с другом
троих старых сотоварищей – знакомых еще по
Артуру?.. Ясное дело, что ничего не вышло у ушлого
аташе, которому надо было бы не представлять
державу у союзников, а податься на филерскую
службу в Третье Отделение. Кстати, о союзниках. По
русскому отряду едва ли не в обход адмирала с
помощью городских властей попытались объявить
запрет на старую дружбу, и по настоянию атташе
составили такое расписание увольнительных, что
матросы "Варяга" и "Аскольда" почти не
могли видеться даже на берегу. Тогда адмирал
Бестужев честно закрыл глаза на то, что стоявшая
здесь же в ремонте француженка "Жанна д'Арк",
напарница "Аскольда" по бою у турецкого
форта Кум-Кале, в тот же вечер передала
приглашение обоим крейсерам прислать делегацию
из матросов на премьеру нового кинофильма,
демонстрирующегося у нее в клубном кубрике... На
что рассчитывал этот атташе? Или сухопутные
штабные генералы и в самом деле полагают, что
дружбу можно разовать при помощи запрета
видеться, а память о жестокой боевой юности
вытравить канцелярскими чернилами?..
"Аскольд" действительно не мог считаться
благонадежным – после того, как прорвался из
осажденного Порт-Артура, после владивостокских
бунтов, после девяти межвоенных лет бесконечного
путешествия по маршруту "представительский
парад – ремонтный док"...
В новой войне – морально устаревший,
изувеченный еще в прошлую войну, – он стал
единственным представителем русской стороны в
Соединенной эскадре Антанты под Дарданеллами.
Это означало – бесстрашного и честного
ветерана-крамольника, на собственной шкуре
изучившего последствия политических ошибок
российской власти, послали затыкать собой дыру
на фронте. Туда, где слишком велик шанс погибнуть
быстро и даже геройски. А он – выжил. И пришел в
Тулон – победителем в проигранной Антантой
Дарданелльской компании. Не просто выжил – ни
царапины не получил, хотя участок, доставшийся
ему для обстрелов и высадки десантов, кишел
турецкими орудиями – с рассчетами в синих
шароварах и алых фесках, но с опальными
германскими снайперами в офицерах... И в ремонт
"Аскольда" усадил прежде всего возраст и
"комплекс вторичных повреждений",
доставшийся в наследство еще от прошлой войны.
Глядя в сонные лица,
Рассуждая о силе
И абсурде приказа,
Я мечтаю и злюсь:
Не волнуйся, столица,
Я еще не в могиле.
Не надейся, зараза –
Я туда не стремлюсь.
(Альс ле Гран.)
" Дорого бы я дал, чтобы увидеть это
воочию: уютная бухта Пти-Рэд под Тулоном, цепь
зеленых холмов, обрамляющая сине-зеленые яркие
воды, а на рейде – артурский линкор-ветеран,
два самых известных в мире и самых удивительных
русских крейсера, и совершенно непостижимое
создание, тоже крейсер – семитрубная
француженка, "Жанна", с истинной
непосредственостью местных жителей
зацепившаяся за бочку меж "Аскольдом" и
"Варягом"." (капитан I ранга
В.Ф. Ставинский.)
С подачи графа Бенкендорфа, русского дипломата
во Франции, тулонские власти провели серию
провокаций против "Аскольда" и
"Варяга" – с целью выявить в командах
крейсеров "большевиков" и "немецких
шпионов". Ничерта, конечно, не выявили. И тогда
пошли уж на совсем ужасное: подстроили взрыв, от
которого, естественно, никто не пострадал,
вычислили наобум четверых аскольдовских
матросов, кто в тот вечер ездил на берег, обвинили
их и потребовали от командира судить,
приговорить и расстрелять. Командир не сделал
этого, требуя более веских доказательств, и что
же? Бенкендорф нажаловался в Адмиралтейство,
командира списали, прислали нового.
Матросов – по закону военного времени судили
на берегу, и так как надежды на расстрельную
команду, присланную с самого "Аскольда", не
было, рядом с матросами десантной роты встали
бойцы колониального батальона. И чернокожие
сенегальские стрелки, не читавшие приговора,
поскольку они и по-французски-то подчас плохо
читают, не то что по-русски, вынужденно выполнили
приказ о расстреле четверых "мятежников и
предателей", виноватых лишь в том, что в
злосчастный вечер перед взрывом были в
увольнении. Телеграма из Адмиралтейства о том,
что подсудимых следует перевезти в Россию – и
уже там разбираться, кто из них и в чем виноват,
попала в Тулон слишком поздно. Бенкендорф
задержал телеграмму у себя в канцелярии и
"вспомнил" о ней только после приведения
приговора в исполнение. Результат себя долго
ждать не заставил: "Аскольду" нанесен был
такой удар, после которого можно было и в самом
деле сделаться самым отъявленным крамольником...
По русскому отряду прошла серия разжалований и
списаний наиболее "подозрительных" и
"неблагонадежных": 110 душ из команды
"Аскольда", семеро – с "Варяга".
"Чесму" почему-то не трогали, и вот итог:
среди ее моряков, как в последствии выяснилось, к
концу года около 350 человек повступало в разные
политические партии революционной
направленности – от эсеров до анархистов. О
том, насколько справедливы были обвинения
Бенкендорфа против отряда, говорит хотя бы один
факт: за опоздание из увольнения на берег был
заподозрен в дезертирстве молодой матрос Авраам
Трайто. На корабль его привезли уже арестованным
и "порекомендовали" Бестужеву судить.
Адмирал пытался выяснить обстоятельства
проступка и узнав, что речь идет только об
опоздании, наложил стандартное дисциплинарное
взыскание – трое суток карцера и внеочередная
вахта. Однако, к вечеру Бенкендорф списался с
Адмиралтейством и получил санкцию на Суд Особой
Комиссии. Да еще и приказ для Бестужева –
непременно при том присутствовать... Офицеры
отряда были против такого положения дел, но
ослушаться приказа не могли. Трибунал был
составлен из нескольких офицеров отряда,
нескольких представителей русской
военно-дипломатической миссии и двоих
юристов-французов... Приговор был неожиданным:
шесть лет каторги. Матрос Трайто в документах
именовался "дезертиром" еще до утверждения
приговора. Мнение офицеров отряда во внимание
принято не было. Дело о "дезертирстве"
матроса Трайто еще не было завершено, приговор,
вынесенный судьями из атташата и произнесенный
прокурором-союзником, требовал утверждения
Штабом Адмиралтейства. Пока бумаги гуляли по
канцеляриям, отчаявшийся и разуверившийся в
справедливости юноша повесился в карцере
флагманского "Варяга", так и не дождавшись
решения своей судьбы. Бенкендорф дождался-таки
своего: однажды в сентябре 1916 его кабриолет был на
парижской улице обстрелян неизвестными лицами с
далекой дистанции... Мстителей-террористов так и
не нашли, но по городу ходили упорные слухи, что
это сделали двое русских – бывших матросов,
списанных по ложному обвинению на сухопутный
фронт.
21.
"Варяг" покинул Тулон 2
октября – после переборки и выщелачивания
котлов. Впервые со дня возвращения из японского
плена командир рискнул приказать поднять пары и
в котлах, не действовавших несколько лет. Крейсер
выдержал испытания, и путь до Гибралтара
проделал со средней скоростью 12-14 узлов. 10 0ктября
1916 года, на пути из Лиссабона в Плимут отряд попал
в полосу жестокого десятибалльного шторма.
"Чесма" пошла малым ходом отдельно.
"Варяг" поначалу оторвался от нее, но уже на
широте Плимута, когда нужно было поворачивать к
заливу Святого Георга, размахи качки достигли 38
градусов, и крейсеру пришлось уменьшить обороты
винтов. Через два часа вышла из строя правая
машина. Скорость еще более упала, на волне
обнажался единственный действующий винт. И кроме
того, через неплотности приемных портов вода
проникла в правые бортовые угольные ямы,
появился крен на правый борт. Некоторые клепаные
швы, оставшиеся после японского ремонта, не
выдержав ударов волн тоже начали пропускать
воду. К концу четвертого часа штормовой болтанки
"Варяг" уже держался с трудом: в 1 и 2
котельных отделениях под фундаментами
плескалась вода. Приемные патрубки
циркуляторных насосов и донок, забитые смесью
угля и шлака, не могли забрать эту воду, и
отливные системы то и дело выходили из строя от
перегрузки. А впереди было еще трое суток пути по
штормовому морю...
Кочегары, ныряя в ледяную воду, очищали сетки
водозаборных фильтров вручную. Искали в
кромешной темноте полузалитого отделения
открывшийся шлакоприемник, откуда и вымывался
этот проклятый мусор. Для уменьшения крена все
свободные от вахты пересыпали на левый борт
уголь в подпалубном бункере. И крейсер шел –
восьмиузловым ходом пробиваясь сквозь осеннюю
штормовую мглу к британским берегам...
13 октября на подходах к Квинстауну дежурил в море
британский эсминец. Шторм утихал, но острые волны
крупной зыби еще ходили в заливе, валяя узкий
стройный корпус дежурного, изматывая его команду
морской болезнью, окатывая ледяной водой
палубные торпедные аппараты и легкую артиллерию,
безбожно заливая и забрызгивая стылые серые
линзы визиров и дальномеров... Эсминец неспешно
обходил границу квадрата патрулирования, когда
справа, со стороны открытого океана, по мутному
горизонту поплыли дымы. И из серого штормового
горизонта вышел на пересечку курса некрупный
четырехтрубный крейсер под русским Андреевским
флагом. Еще издали заметно было, что он едва
двигается. Крен на правый борт – не менее 10-12
градусов, со шлюпок на рострах частью сорваны
брезентовые чехлы, безжизненно, словно
перебитые, висят перекошенные реи, стойка
радиотелеграфной антенны переломлена, сама
антенна отсутствует. Скорость корабля была не
более пяти узлов, и из-за некоторого виляния на
курсе создавалось впечатление, что у несчастного
что-то не то с рулевыми механизмами, а
возможно – и с машинами... Эсминец подал свои
позывные, представившись по всей положенной
дозорному форме, но после того, как тяжелый
желтый луч ратьерного прожектора отмигал личный
номер и буквенный код англичанина, ответного
сигнала не последовало. Медлительно и почти
бесплотно, словно "Летучий Голландец"
нового века, крейсер шел вперед, не обращая ни
малейшего внимания на вопросы. Командир,
британский лейтенант в тяжелом черном дождевике,
глянцевом от морской сырости, крикнул
сигнальщикам:
– Прожекторные! Отбейте этой сомнамбуле
что-нибудь этакое... Чтоб увидали!
– Не стоит, мой юный друг!
Пожилой моряк в штатском, Рональд Энсон,
некогда – отставной штурман с Вэйхавейской
эскадры, а ныне – компасный мастер, помогающий
молодежи ликвидировать девиацию, положил руку на
плечо лейтенанта. – Перед вами –
"Варяг". И, похоже, на него кто-но напал нынче
ночью... У него уже одиннадцать лет не все в
порядке с оптикой, да и честно говоря, никогда
особо хорошо не было. Он вас, похоже, просто не
видит. Мой совет – попробуйте повторить
сигнал с десяти кабельтовых. Эсминец
развернулся, и пошел на классический "маневр
захождения" – как к флагману на рапорт. И
ратьер заморгал, треща жалюзями в дождевой мрак:
– С кем имели бой?
И в ответ с крыла изящного мостика ударил такой
же пронзительный желтоватый луч:
– С океаном!..
21.
В шхерах Квинстауна,у берегов Ирландии,
"Варяг" все-таки нарвался на германскую
подводную лодку – едва ли не прямо на
городском рейде! Промазав торпедой по крейсеру,
субмарина утопила британский транспорт, всего
несколько часов назад разошедшийся с
"Варягом" контркурсом на створе... К
сожалению, крейсер был практически бессилен
против лодок, не располагая необходимыми для их
отстреливания ныряющими снарядами. На военном
совете в кают-компании офицерами было решено:
если атака повторится, попытаться таранить
лодку, несмотря на то, что чересчур легкое
сложение основного набора крейсера в пинципе не
располагало к таким действиям.
Двое суток стоянки в Квинстауне были полностью
потрачены на ремонт штормовых повреждений, и 15
октября "Варяг" вышел в Глазго. 16 октября 1916
года, опаздывая по графику с прибытием, и зная,
что союзники, вероятнее всего, обеспокоятся и
станут его искать, "Варяг" пробует выйти на
предельный ход... Это кажется совершенно
невероятным: менее недели спустя после жестокого
шторма, с временно отремонтированным
цилиндровым штоком правой машины, с
низкокачественным и частью подпорченным соленой
водой углем в бункерах, едва отремонтированный
силами собственного экипажа "Варяг" вышел
на скорость 18 узлов – и выдержал шесть часов
движения таким ходом без аварий. Многие
скажут – тоже мне, результат для экс-чемпиона
мира! Но если знать, чего стоили "Варягу" и
его команде эти скромные 18 узлов – впервые за
12 лет! – то вполне понятно, почему
офицер-механик Лилеев назвал это достижение
"удивительным" и "стоящим всяческих
похвал"... "Варяг" оставался собой: в
вахтенном журнале никаких восклицательных
знаков по поводу "личного рекорда" нет.
Скромная такая запись: "Glasgow, Клайдбэнк, 16.10.1916, 8
часов 35 минут пополудни."
Прибыл вовремя. Что еще надо? В Клайдбэнке "Варягу" предстояло пройти
подготовку к плаваниям в полярных широтах. Для
удобства экипажа в кубриках и каютах сделали
утеплительные щиты на переборках и подволоках.
Щиты были пробковые, но пропитанные специальным
противопожарным составом, чтобы соблюсти
технику безопасности. Протянули в наиболее
вымерзающие отсеки дополнительную нитку
отопительного паропровода. Потом крейсеру был
предоставлен один из лучших в Англии средних
сухих доков – для проверки состояния обшивки
и повторного подклепывания ремонтных швов.
Докеры во главе с опытным инженером осмотрели
крейсер и выявили ускоренную коррозию почти
двенадцатиметрового прерывистого шва по левому
борту. К удивлению ремонтников, оказалось что
японцы, заделывая снарядные пробоины, весьма
наскоро зарихтовали деформации их закраин, а
чтобы при наложении шовных листов не было
фильтрации, прибегли к клиновым прокладкам и
простому неоднократному прокрашиванию. Теперь,
почти двенадцать лет спустя, большинство этих
швов либо открылось, либо было близко к тому.
Часть заклепок прокорродировали полностью. На
местах спешно зачищенных фугасных ожогов выше
ватерлинии и осколочных повреждений ниже ее
постоянно отслаивалась не только окраска, но и
подлежащая грунтовка. Между слоями возникал
тонкий слой влажного воздуха – и провоцировал
развитие ржавчины. Когда английские ремонтники
показывали фон Дену состояние японской
"зачистки", один из них специальным шпателем
ковырнул окраску над старым ожогом, и из-под
отсыпавшегося полуторадюймового в диаметре
кусочка краски буквально брызнула мутная
буровато-красная жидкость, содержащая хлопья
отслоившейся охры и крупинки полуразложившегося
ржавого металла.
– Если ничего не сделать, во льдах ему меньше чем
за полгода наступит конец! – заключил докер. Наиболее поврежденные листы обшивки решено было
заменить, а те, что еще держались – по новой
зачистить, дезинфицировать специальным лаком
особого секретного состава, подклепать и трижды
окрасить. Там же, в доке, выправили поврежденное
штормом или во время посадки на мель еще в Японии
перо руля, вытянули в нормальное положение
просевший в дейдвудной трубке правый вал.
Русское адмиралтейство не успевало оформлять
ремонтные ведомости и оплачивать счета
английской верфи – столько было работы.
Экипаж к ремонту привлекали по-минимуму:
командир совершенно правильно рассудил, что
квалифицированных специалистов в Клайдбэнке
хватит, а команда нуждается в отдыхе от ремонтных
работ. Матросов свозили в культпоход – на
трамвайную экскурсию по старому городу.
Увольняли на берег на полсуток по 200 душ посменно.
Объявили конкурс самодеятельности среди личного
состава, и к большому удовольствию британских
рабочих дали настоящий концерт в заводском
клубе. Не понимающие ни слова по-русски
британские докеры завороженно слушали русские и
цыганские романсы под гитару, лезли на сцену
меряться силами при показательном выступлении
кулачных бойцов из десантно-призовой команды
"Варяга", пытались подпевать хору, а когда
оркестр крейсера сыграл несколько народных
шотландских мелодий, начали упоенно плясать в
проходах между зрительскими скамьями.
После ремонта "Варяг" перешел в Гринокс, где
вооружил своими двумя трехдюймовыми орудиями
проданную американцами России посыльную яхту
"Жозефина", поступающую к нему отныне в
курьеры. После крещения "Жозефины", которую
теперь нарекли "Гориславой", крейсер,
сопровождаемый почетным эскортом из двух
британских эсминцев, покинул Англию и 8 ноября
взял курс на российские берега. Путь
"Варяга" лежал к северному форпосту
России – в эскадру Кольского Залива, в новый
город Романов-на-Мурмане.
|
