Ошибка Бориса Жукова

Итак мы возвратились. Задание выполнено успешно. Я докладывал командованию о результатах двухнедельного рейда во вражеский тыл. Докладывал прямо на пирсе. Командир Новороссийской военно-морской базы Георгий Никитич Холостяков и комиссар базы Иван Георгиевич Бороденко больше всего заинтересовались укрепленным участком между станицами Сукко и Варваровкой. Подробнейшая карта, вычерченная старшиной 1 статьи Борисом Жуковым, имела огромный успех.

— Вот это разведчик! — одобрительно отозвался Бороденко. — Настоящий художник

— Он художник во всех отношениях, — вставил я, от души радуясь за своего подчиненного. — На такого человека всегда и во всем можно положиться — не подведет.

— Как вы полагаете, — выжидательно сощурился Холостяков, — врага здесь разгромить удастся?

— Вполне.

— Будьте добры, изъясняйтесь точнее, — Георгий Никитич во всем любил предельную ясность. — Как вы мыслите подобную операцию? Вот именно... Сколько потребуется дней на подготовку? Сколько людей надо для осуществления операции?

— На подготовку хватит трех суток, — выпалил я. — Людей потребуется восемьдесят человек.

— Почему именно восемьдесят, товарищ политрук?

Тогда я доложил, что план проведения операции созрел еще на месте.

— Что ж, — с расстановкой проговорил Холостяков, — смысл в этом есть. Только, прошу вас, не спешите с выводами. Постарайтесь представить, что противник окажет сопротивление... Очень сильное сопротивление. Что, наконец, он окажется дальновидней и опытней вас. Одним словом, думайте и думайте, а потом доложите.

Докладывать пришлось уже на следующий день. Заместитель командующего Новороссийским оборонительным районом по морской части контр-адмирал Сергей Георгиевич Горшков слушал молча. Изредка кивал головой. Только было непонятно, одобряет он или сомневается. Тем не менее контр-адмирал не прервал меня ни разу. Когда я умолк, Горшков улыбнулся одними уголками губ.

— Лихо, очень лихо вы, товарищ политрук, наносили теоретические удары по вражескому гарнизону.

Я буквально опешил. Так готовился к докладу! Кажется, все до мелочей взвесил... Почти целую ночь просидели мы в кабинете Василия Пшеченко — он, я и комиссар Серавин. Вместе думали и передумывали. Василий Михайлович Пшеченко, хотя и являлся моим командиром, попросил:

— Будь другом, возьми меня на задание. Да, все считали план подходящим, помогали его уточнить и развить, а теперь...

— Видите ли, — как-то сухо и словно безучастно продолжал Горшков, — теоретически можно без особого труда даже земной шар перевернуть. На деле все куда сложней. Допустим, вы достигли вот этого рубежа, — контр-адмирал отметил точку на схеме, выполненной Борисом Жуковым, — бесшумно подкрались к заставе и — осечка! Враг разгадал ваш замысел и успел упредить развитие событий. Я молчал.

— Действуйте, — тоном приказа отрезал контр-адмирал.

Вспомнился ночной разговор с Пшеченко и Серавиным. Отлично! Такой вариант мы предвидели.

Контр-адмирал внимательно выслушал, как будет действовать группа в новых условиях. Однако у него в запасе оказался еще добрый десяток самых неожиданных поворотов. Он так энергично изобретал способы противодействия, что можно было подумать, что Сергей Георгиевич и впрямь задался целью наголову разгромить нашу группу.

Слушал я, отвечал, а в душе, понятно, злился. Зато как пригодилось мне это отчаянное единоборство военный мысли там, во время схватки с настоящим противником.

— Видно, политрук, — сказал, переходя на ты, Горшков, — быть тебе строевым командиром. Со временем, конечно. А пока желаю боевого успеха. К слову сказать, командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский план операции уже утвердил. Действуй!

Подготовка к операции началась.

Наш отряд состоял из трех боевых групп. Их возглавляли младший лейтенант Пшеченко, младшие политруки Алексей Лукашев и Иван Левин, который в последний момент узнал о предстоящей операции и очень рьяно просил взять его на "настоящее дело.

В отряд входили еще две группы: управления (под моим непосредственным командованием) и засады во главе с опытным воином, младшим сержантом Иваном Игнатьевым.

Разведчики, уже побывавшие на месте предстоящих событий в период выполнения предыдущего задания, вошли во все группы в качестве проводников. Среди них были старшины 1 статьи Жуков и Фетисов, младшие сержанты Роин, Зайцев, Ляшко и Сурженко, краснофлотец Бондаренко и другие.

В ночь с 17 на 18 октября 1942 года два "морских охотника" доставили наш отряд к месту высадки. Заглушили моторы. Спустили шлюпки. На них отправилась к берегу головная группа. Через некоторое время из темноты просигналили: "Все в порядке". Тогда катера подошли ближе к береговой черте и одновременно начали высадку.

Когда все сосредоточились на твердой земле, мы приступили к одному из наиболее смелых и дерзких элементов операции. По канату, закрепленному Борисом Жуковым на вершине отвесной скалы, бойцы поднимались вверх. Это происходило в семидесяти метрах от укрепленного узла гитлеровцев, в самом, казалось бы, неприступном месте, которое даже не охранялось.

К часу ночи весь отряд вышел на исходные позиции.

Вперед выслали наиболее ловких и находчивых бойцов. Им предстояло бесшумно снять часовых. Группа младшего сержанта Игнатьева расположилась в засаде у дороги, ведущей к Варваровке. Старшина 1 статьи Жуков повел бойцов к штабу. Его друг Сергей Колот занялся обрывом линий связи.

Точно в назначенное время в ночное небо взлетели одна за другой три красных ракеты — сигнал к атаке. К этому моменту все подготовительные мероприятия, предусмотренные планом операции, закончились. Наши три боевые группы по существу находились в расположении вражеского гарнизона между траншеями и землянками. Без единого выстрела краснофлотцы сняли двенадцать часовых. Проволочная связь была повсюду перерезана.

Атака длилась сорок минут. Боевые группы прошли, сметая все на своем пути, через оборонительный район и достигли моря. Лишь одному вражескому солдату удалось миновать цепи атакующих. Но и он далеко не ушел — наткнулся на группу засады, заранее обосновавшуюся близ дороги.

Между тем Борис Жуков "хозяйничал" в штабе укрепузла. Он сам снял одного за другим двух часовых. В дверях здания штаба оказался третий. А до сигнала общего штурма оставалось всего две минуты. Жуков пополз к часовому. Тот неожиданно повернулся и увидел разведчика. Исход дела решали доли секунды — кто кого? Прежде, чем часовой успел выстрелить, старшина метнул в него свой кинжал. Часовой свалился. На шум, вызванный его падением, кто-то выскочил из помещения.

— Эх, наделал грохоту, — сквозь зубы процедил Борис, готовый к рукопашной схватке с врагом: ведь стрелять-то до поры нельзя.

И тут вверх взмыли сигнальные ракеты. Их появление развязывало руки — можно открывать огонь Жуков бросился к окну прикладом автомата выбил раму и швырнул в штабную комнату гранату Вслед за ее взрывом краснофлотцы вбежали в дом. Из-за коридорного угла показался немецкий офицер. Бегущий рядом с Жуковым краснофлотец вскинул автомат, но Борис упредил его:

— Не стреляй!

Он бросился вперед, сшиб гитлеровца с ног. Завязалась свалка. Наконец, потный, раскрасневшийся старшина поднялся с пола.

— Вот так, — удивительно спокойно сказал он. — Это же "язык". Понимать надо. А ты, братишка, хотел в него из автомата пальнуть. За такие вольности в былые времена в церкви, говорят, подсвечниками били.

— Извиняюсь, товарищ старшина, — смущенно оправдывался обескураженный краснофлотец.

— То-то. Айда в штаб.

Он быстро собрал и связал в пачки штабные документы, карты, схемы. Взвалив эту ношу на плечи и прихватив пленного офицера, разведчики Жукова поспешили к месту посадки на катера.

Здесь уже собрались все.

"Морские охотники" подошли к самому берегу. Их команды вместе с бойцами боевых групп грузили захваченные у врага винтовки, автоматы, ручные и станковые пулеметы, различное военное имущество.

Прошло всего несколько минут и, разводя крутую волну, катера стремительно удалились от безмолвного берега.

Укрепленный узел оккупантов перестал существовать. Все произошло, как и намечалось планом. Удивляло нас только одно: почему на месте не оказалось ранее обнаруженной батареи? На этот вопрос нам ответил плененный Жуковым офицер — батарею перебросили под Новороссийск. Офицер говорил с трудом, то и дело хватался за грудь, надсадно кашлял.

— Старшина маленько помял его, — пояснил белобрысый краснофлотец. — Сопротивление учинил, фрицевская морда.

"Морские охотники" приближались к бухте. Светало. Издали на причале виднелись две одинокие фигуры. Когда подошли ближе, узнали. Нас встречали Георгий Никитич Холостяков и Иван Георгиевич Бороденко.

Как только борт головного катера подвалил к настилу, я спрыгнул на причал и доложил об успешном выполнении задания. Холостяков, как обычно, внимательно выслушал, пожал мне руку и, обращаясь к краснофлотцам, громко произнес:

— Спасибо, ребята! Молодцы! Началась выгрузка трофеев.

— Где же ваши раненые? — осведомился комиссар Бороденко.

— Раненых нет.

— Убитых?

— Тоже.

— Невероятно, — искренне поразился комиссар. — Такое задание и совершенно без жертв...

Мы в буквальном смысле слова торжествовали.

— Один, правда, раненый есть, — добавил я после некоторой паузы. — Это пленный немецкий офицер, взятый в штабе укрепленного узла старшиной 1 статьи Жуковым.

— Так что же вы молчали? — оживился Холостяков. — Давайте сюда вашего "языка". Да поживее.

— Привести пленного офицера, — передали на катер.

С катера медленно сошел на берег один Борис Жуков. Не дойдя до нас метров трех, он повернулся к Холостякову и попросил разрешения обратиться ко мне.

— Товарищ политрук, — Борис еще ниже опустил голову и полушепотом произнес: — Простите, виноват... Допустил ошибку.

— В чем дело?

— Видать, слишком сильно жиманул его, гада, тогда в штабе во время свалки.

— Все равно, давай его сюда.

— Невозможно. Он того... Простите, умер. Раздался голос Холостякова:

— О чем вы там шепчетесь?

Пришлось рассказать об "ошибке" Бориса Жукова.

Георгий Никитич попрощался, сделал несколько шагов по настилу в сторону берега и вернулся. Постоял с минуту, сосредоточенно глядя мне в глаза. Потом отеческим тоном сказал:

— Спасибо, политрук! Спасибо вам, друзья, за все!