Глава четвертая

После августовских штурмов японцы подошли на Восточном фронте обороны к форту номер два, батарее литеры Б и Куропаткинскому люнету на двести — двести пятьдесят шагов. Передовые укрепления соседнего Северного фронта — Кумирненский и Водопроводный редуты — оказались при этом сильно выдвинутыми вперед и стали простреливаться во фланг и отчасти даже с тыла. Гарнизон редутов составляли роты Двадцать шестого Восточносибирского стрелкового полка полковника Семенова, штаб которого расположился в непосредственной близости от них в деревне Палиджуан.

Едва оправившись от ран, Енджеевский, прихрамывая и опираясь на палочку, направился к Семенову.

— Зачем же вы ушли из госпиталя в таком виде? — спросил полковник. — Ведь вы форменный калека!

— Выписан после освидетельствования "комиссией

Четырнадцатого полка, признавшей меня годным к строевой службе.

— Ну и отправляйтесь тогда в Четырнадцатый полк к Савицкому. Пусть он что хочет, то и делает с вами.

— Разрешите мее принять по-прежнему охотничью команду.

— На руках, что ли, вас будут носить в разведку?

— Авось на четвереньках поспею за солдатами.

— Ладно уж! Вы мне сейчас, откровенно говоря, очень нужны. Без вас в охотничьей команде все пошло вверх дном, и я не знаю, что делается под носом. Ну, желаю всего лучшего! — И Семенов крепко пожал руку поручика.

— Лучший офицер у меня в полку, — бросил он адъютанту, когда Стах вышел. — Только всегда с начальством не в ладах!

Узнав о возвращении Енджеевокого, стрелки-охотники, побросав все свои дела, кинулись к нему.

— Евстахий Казимирович? Вот радость-то какая! Без вас дело у нас совсем расклеилось.

Стах, начал расспрашивать, что произошло в его отсутствие. Оказалось, что заменивший его поручик Минят сместил едва ли не всех начальствующих из нижних чинов.

Енджеевскому пришлось всех возвращать на прежние места.

Стах перераспределил также и людей между взводами, чтобы старые, наиболее опытные разведчики равномерно попали в каждый из них. Взводами стали командовать простые солдаты, иногда из штрафных, но опытные и лихие разведчики, и плохие унтеры стали в строй рядовыми.

Вечером, за обедом в штабе полка, Семенов предупреждал Стаха:

— Что касается произведенных вами перемещений среди нижних чинов, то ответственность за них возлагается целиком на вас.

— Неплохо бы такую перестановку произвести и во всем Артуре, — заметил Енджеевокий.

Семенов сбоку взглянул на него, хитро улыбаясь, и, поправив свои новенькие золотые флигель-адьютантские аксельбанты, спросил:

— Вы поручили бы мне заведовать дивизионным обозом, а сами приняли бы командование дивизией?

— О нет! Прежде всего убрал бы куда-либо подальше Стесселя, Фока, Никитина, Рейса — на Ляотешань, что ли, и посадил бы под крепкий караул. Романа Исидоровича поставил во главе обороны, а в помощь ему дал бы вас и Третьякова.

— А Смирнова куда?

— Учителем арифметики в Пушкинскую школу.

Семенов громко захохотал.

— Придумали вы ему место!

И поспешил переменить тему разговора.

— Я слыхал, что под Ляояном должен произойти генеральный бой между нашими и японцами. Говорят, много шансов на нашу победу, — проговорил он.

— Будут японцы под Артуром сидеть смирно — значит, в Маньчжурии им наступили на хвост; — полезут на штурм — значит, мы побиты под Ляояном, — отозвался Стах.

Для Стаха охотники выбрали большой просторный погреб под разрушенной кумирней. Японцы, разбив пагоду, больше не стреляли в этом направлении. Стрелки расчистили подступы к нему, подмели помещение, натащили свежего душистого сена и по возможности придали жилью уютный вид. Отправив солдат в разведку, утомленный за день Енджеевский с удовольствием вытянулся на сене и погрузился в дремоту. Охраняя сон командира, два охотника по своему почину улеглись у входа. Ночь выдалась сырая, с моря наползал туман, заполняя все низины и овраги. На позициях было тихо.

— Теперь дело у нас пойдет, — тихо проговорил один из стрелков. — Поручик наш — человек правильный, солдата насквозь видит.

— Наш Стах своих в обиду не даст.

— Беречь его следует и от японских пуль и от начальства.

После полуночи разведчики стали возвращаться. Они хотели было тотчас разбудить Енджеевского, но стража не позволила.

— Соберутся все, тогда разом и доложите, а то до утра всю ночь беспокоить зря человека будете.

Стрелки охотно соглашались и тут же укладывались на землю.

Утром, выслушав доклады солдат, Енджеевский удивился одновременности их возвращения, но никто не выдал ему причины этого. По донесениям разведчиков, вырисовывалась ясная картина сосредоточения довольно значительных сил противника против Западного фронта и подготовки к новому штурму, о чем свидетельствовало сооружение ряда осадных батарей в этом районе.

О результатах разведки Стах доложил Семенову.

— Похоже, что Ляоян-то отдали, — задумчиво проговорил полковник, разглядывая на карте вновь нанесенные батареи и траншеи. — Сейчас с конным ординарцем пошлю донесение Роману Исидоровичу.

Поручик выбрал одного из своих стрелков и велел ему по дороге заехать в Пушкинскую школу с запиской, к которой он присоединил полевые цветы для Лели. Заметив это, охотники быстро набрали огромный букет. Один из разведчиков, поляк-садовник, с большим вкусом подобрал цветы и преподнес Стаху.

— Для Елены Федоровны, — сказал он.

Еджеевокий был очень тронут.

"И этих людей смеют презрительно называть "сволочью", — подумал Енджеевский и тепло поблагодарил солдата.

Кондратенко появился в Палиджуане около полудня и направился прямо к Енджеевскому. Еще раз выслушав доклад о результатах разведки, генерал попросил провести его на такое место, откуда он мог бы видеть возможно больше. Стах вызвал Денисова.

— Есть такое место, ваше превосходительство, только в версте впереди наших окопов. Днем туда можно добраться лишь ползком.

Без долгих размышлений Кондратенко переоделся в солдатскую рубаху, надел чью-то не очень чистую фуражку и с биноклем в руках отправился за фельдфебелем. Стах из-за ранения не мог идти с ним и издали наблюдал за продвижением генерала. Семенов сердито напустился на поручика.

— Как вы не отговорили Романа Исидоровича от посещения наблюдательного пункта? Где это видано, чтобы генерал, как простой стрелок, целую версту полз на животе!.. — кипятился полковник, наблюдая в бинокль за двумя серыми фигурами, ползущими далеко впереди русских окопов.

Енджеевский старался как мог успокоить полковника, Все же оба провели весьма тревожный час, пока наконец Кондратенко вернулся. Потный, запыленный, генерал был возбужден и доволен своей вылазкой.

— Все видел и высмотрел! Данные разведки подтвердились полностью. Я разглядел даже еще несколько новых батарей в этом районе. Несомненно, готовится штурм, только не Западного фронта, а против вас! — предупредил он Семенова.

Отдав затем еще ряд приказаний по усилению обороны Северного участка, генерал уехал. Семенов со Стахом и адъютантом засели за детальную разработку плана обороны полкового участка.

Прошло несколько дней.

В ночь на третье сентября неожиданно обнаружилось наступление до роты японцев от Шушуина на передовые окопы Кумтарненского редута, расположенные в непосредственной близости к этой деревне. Енджеевокий решил атаковать их с флангов и отрезать от своих. С этой целью он вызвал, команду разведчиков. Не желая беспокоить уже спавшего Семенова, он договорился с командиром штабной конвойной роты, и они двинулись на врага.

— Шуму не поднимать, не стрелять, действовать штыком и прикладом, — поучал Енджеевский охотников.

По сигналу — крику совы — русские бросились в штыки. Произошла короткая кровавая схватка. Соблюсти полную тишину не удалось, кто-то крикнул от боли, грянул ружейный выстрел, в воздухе засверкали ручные ракеты японцев. Ночь оживилась шумом боя. Пришлось разбудить Семенова, который ввел в бой еще две роты из резерва. Заговорили крепостные батареи. Только к рассвету стихла наконец стрельба.

В числе захваченных пленных оказались два офицера. У них нашли приказ по Маньчжурской армии о разгроме русских под Ляояном и приказ Ноги о предстоящем новом штурме Артура, "... дабы возможно скорее смыть позор затянувшейся осады со знамен Страны Восходящего Солнца", — цветисто писал командующий японской осадной армией.

Семенов, невыспавшийся и злой, диктовал адъютанту реляцию о происшедшем. Он постарался скрыть факт самовольных действий своих офицеров, приведший к ночной стычке и значительным потерям, и подчеркивал положительные результаты разведки.

— Почему вы меня не разбудили на час раньше? Все было бы в порядке. Японцы наступают, мы обороняемся, а теперь изволь доказывать, — брюзжал полковник. — Стессель этого случая не пропустит.

— Бог не выдаст, Стессель не съест! — отшучивался

Стах, хотя и понимал, что подвел своего командира. К вечеру неожиданно приехал Фок и заявил, что прислан для расследования "ночного инцидента". Он просидел до глубокой ночи, учинив форменный допрос офицерам и многим из солдат. Почуяв неладное, Семенов сообщил о визите Фока Кондратенко. Последний тотчас же прибыл в штаб Двадцать шестого полка.

— Рад вас видеть, Александр Викторович, в добром здравии, — приветствовал он Фока. — Зачем изволили пожаловать?

— Прислан начальником района для проверки поступивших в штаб сообщений о вопиющих безобразиях в Двадцать шестом полку.

— Мне о таковых ничего не известно. Наоборот, Двадцать шестой полк я считаю лучшим, надежнейшим в моей дивизии.

— Очень жаль, но должен вас разуверить в этом.

Большего беспорядка, чем у флигель-адъютанта Семенова, нельзя себе и представить! Офицеры — нигилисты и либералы, самовольно, без ведома командира, вводят в бой Чуть ли не весь полк, несут напрасные потери, и все из желания заслужить славу героев.

— Прошу конкретнее, ваше превосходительство: кто в чем виноват?

— Семенов в том, что совершенно распустил полк,

Енджеевский в самовольстве, приведшем к бессмысленным потерям, а вы-то недостаточном надзоре за полками вверенной вам дивизии.

— Вы доводите об этом до моего сведения по поручению Стесселя?

— Нет, это мои выводы после ознакомления с положением в Двадцать шестом полку.

— Они меня не интересуют! Поскольку я являюсь начальником сухопутной обороны, то я сам и доложу обо всем начальнику района. Подать генералу лошадь! — громко приказал Кондратенко.

— А если я не уеду? — зло сощурил глаза Фок.

Кондратенко нервно заходил по двору, быстро соображая.

"Рубить сплеча, опереться на свои полки и моряков, арестовать Фока, Стесселя, предать суду, самому принять общее руководство обороной, сместив Смирнова? — быстро неслись мысли в его голове. — Но ведь полки Четвертой дивизии — Тринадцатый, Четырнадцатый, Пятнадцатый — пойдут за Фоком, может возникнуть междоусобие, а тут на носу новый штурм. Нет, не сейчас! Лучше в другой, более подходящий момент". И Кондратенко облегченно вздохнул. Решительные и крутые меры были не по нем, и он с радостью ухватился за спасительную отговорку о предстоящем штурме.

— Надеюсь, вы не станете упорствовать, Александр

Викторович? — уже мягче проговорил Роман Исидорович.

— Хорошо, но я отсюда еду прямо к Стесселю, — пригрозил Фок.

— Значит, нам по дороге, — чуть насмешливо заметил

Кондратенко.

— Нет, уж избавьте! И до сей поры, и до моей гробовой доски наши дороги никогда не совпадали и не совпадут, — с необычайной для него пылкостью проговорил Фок.

Генералы раскланялись и разошлись.

Узнав о происшедшем, Стессель растерялся. Недавно сместив Фока, он теперь стоял перед дилеммой смещения Кондратенко и заменой его Фоком. Сомнения решила Вера Алексеевна:

— Без Кондратенко Артур не продержится больше двух недель. Мы не знаем точно, что делается у Куропаткина, поэтому назначение Фока еще рано.

Все же Стессель счел долгом отдать следующий приказ по войскам Квантунского укрепленного района:

"В ночь со 2-го на 3-е сентября 26-го В. — С, стрелкового полка поручик Енджеевский, не доложив командиру полка, самовольно взял охотничью команду, штабную конвойную роту и пошел производить различные геройские поступки, не имеющие никакой ясной цели, а показывающие: 1) что есть офицеры, которым ничего не стоит бессмысленно загубить несколько десятков солдатских жизней да потом еще доказывать, что он молодец и герой, и 2) в 26-м В. — С, стрелковом полку наблюдается полное отсутствие порядка. Предписываю Енджеевского отрешить от должности, зачислить в нестроевую часть и отнюдь ни к каким наградам не представлять. Командиру 26-го В. — С, полка флигель-адъютанту полковнику Семенову объявляю строгий выговор за отсутствие — внутреннего порядка в полку, начальнику же 7-й В. — С. стрелковой дивизии генералу Кондратенко ставлю на вид.

Генерал-адъютант Стессель".

— Теперь японцы могут спать спокойно. Конец вылазкам, — резюмировал Кондратенко, прочитав приказ.

На следующий день Стах был назначен смотрителем лазарета при Пушкинской школе. Все учительницы, и в особенности Леля, остались весьма довольны таким оборотом дела.

Звонарев и Борейко орудовали на Залитерной батарее, стараясь возможно лучше замаскировать ее от наблюдений противника. Прапорщик, кроме того, занимался укреплением блиндажей и пороховых погребов, перекрывая их сверху рельсами и бетоном. Летняя жара постепенно спадала, изредка проходили теплые дожди. Посажаные летом деревья вновь оделись свежей листвой. На фронте было почти спокойно. Японцы изредка обстреливали форты и батареи, перенеся огонь в тыл на город — и порт, но к бомбардировкам Порт-Артурцы уже привыкли и научились быстро покидать обстреливаемые участи.

— Сегодня он бьет все время по району Пушкинской школы, — беспокоился Борейко, оглядывая город в бинокль.

— Теперь там работает Стах. Он занялся вместе со своими легкоранеными охотниками приведением здания в оборонительное состояние, — сообщил Звонарев.

— Не сообразишь даже, повезло ему или нет. Отставлен от наград — зато оказался в тылу около жены, — задумчиво зпметил Борейко.

— Тебе-то у Оли везет или нет?

— Не знаю, что и ответить. Пожалуй, скорее удача, во всяком сяучае, не такая, как у тебя с Варей.

— Варя, по крайней мере, оригинальна: сперва огреет плеткой, а затем крепко поцелует.

К батарее подошел ординарец, ведя за собой лошадь под офицерским седлом.

— Прапорщику Звонареву пакет, — протянул солдат.

Эвонарев торопливо его распечатал и прочитал;

— "Ввиду ранения командира Саперной батареи каштана Вениаминова вам предлагается срочно принягь когандование этой батареей. Об исполнении донести. Генерал Белый".

— Вот так фунт! Где находится эта Саперная батарея? — обернулся прапорщик к Борейко.

— В версте от Нового города. Строилась еще в мирное время, бетонная, пушки шестидюймовые, береговые. Место" открытое и сильно обстреливается. Одним словом, нам там в случае атаки на Западный фронт будет весело.

— Нельзя ли взять с собой несколько человек наших?

Дело будет вернее.

— Некого! Половина роты ходит перевязанная. Может, потом кого-нибудь подошлю, — пообещал Борейко.

Простившись со своим другом и солдатами, прапорщик сел на лошадь и тронулся в путь. Ехать пришлось медленно, так как Старый город обстреливался японцами, В Новом городе его из окна окликнул Андрюша. Узнав о назначении, лейтенант предложил Звонареву пользоваться своей квартирой.

— Отсюда тебе будет совсем близко.

Расспросив Акинфиева о делах, офицер двинулся дальше и через полчаса прибыл на Саперную батарею. Матросы и солдаты, обслуживающие батарею, не спеша приводили в порядок полуразрушенные брустверы и траверсы.

При появлении прапорщика солдаты и матросы вытянулись. Поздоровавшись с ними, он объявил о своем назначении командиром.

— Нам про то ничего не известно, — сумрачно возразил унтер-офицер моряк.

— Раз я довел до твоего сведения, значит, известно!

А теперь марш по своим орудиям, да работать поживее! — приказал Звонарев.

Батарея довольно сильно страдала от ежедневных обстрелов, даже бетонные сооружения были полуразрушены. Действовали только морские пушки.

После осмотра Звонарев решил замаскировать орудия или хотя бы прикрыть номерных щитами. Нуждались в усилении и бетонные казематы. Собрав вечером солдат и матросов, он подробно изложил им свои намерения. Артиллеристы несколько усомнились в возможности такого переоборудования, зато матросы сразу же поняли его мысль.

— В порту наберем броневых листов и приклепаем их к пушкам, а то потребуем снять щиты с, негодных старых судов — "Всадника", "Забияки" и других, — предлагали они. — Вы бы, вашбродь, поговорили с капитаном второго ранга Клюпфелем, они у нас ведают всей морской артиллерией, которая свезена на сухой путь.

Прапорщик решил на следующий же день заняться этим.

Наблюдательный командирский пункт тоже был оборудован весьма примитивно. Во время стрельбы приходилось высовываться по пояс над бруствером и в бинокль наблюдать за падением своих снарядов. Звонарев велел сделать над головой перекрытие из железных балок и мешков с землей.

Утром, едва взошло солнце, приехал Белый. Легко соскочив с лошади, на ходу расправляя пышные усы, он быстро подошел к батарее.

— Вашбродие, наш генерал прибыли, — разбудили еще спавшего Звонарева.

— Когда сюда явились? — спросил прежде всего прапорщика Белый. — Где и как столуетесь?

— Вчера ел из солдатского котла.

Выслушав затем предположения прапорщика о переустройстве батареи, генерал коротко бросил:

— Все это отлично, но японцы готовят новый штурм, проверьте пристрелку всех целей, сейчас не до переделок, а там видно будет, что и как. — И генерал отправился на соседнюю батарею.

День прошел спокойно. Звонарев дал несколько выстрелов, чтобы ознакомиться с целями, по которым была пристреляна батарея.

В это время к нему неожиданно подошел Блохин.

— В ваше распоряжение прибыл, вашбродь! — гаркнул он.

Офицер от неожиданности даже вздрогнул.

— Тебя поручик прислал?

— Так точно! Поди, грит, присмотри, чтобы их благородие кто-нибудь на Саперной не обидел, — с добродушной усмешкой ответил солдат.

— Ты пришел один?

— Никак нет, со мной Ярцев-сказочник да Юркинтелефонист.

Обрадованный прибытием своих, прапорщик посвятил их в планы переустройства орудий и батарей.

Вскоре начался методический обстрел батареи сразу с нескольких сторон.

— Будет теперь черт до вечера сюда стрелять, — бурчали солдаты.

Разыскать хорошо укрытые за складками местности японские батареи не удавалось. Саперная же с вновь насыпанными брустверами четко вырисовывалась на самой верхушке сопки.

Японскими снарядами брустверы были снесены до основания, одно из орудий подбито, завалился пустой пороховой погреб. Несколько снарядов попало и в командирский блиндаж, в своде которого появились зловещие трещины. Прапорщик решил отвести людей с батареи в тыл.

Отойдя с полверсты, Звонарев укрыл людей в глубокой промоине, а сам отправил донесение в штаб Ирмана, начальствовавшего над этим участком.

Началось томительное сидение на солнцепеке. Днем на минутку появился Кондратенко, указал место новой позиции батареи и уехал.

Собрав вокруг себя матросов и солдат, прапорщик сообщил им о переносе орудий и распределил работу между артиллеристами и моряками.

С наступлением темноты все дружно принялись за дело. Вскоре подошли саперы, а затем и моряки. С ними прибыл инженер-капитан — старый знакомый Звонарева по Цзинджоу.

— Опять пришлось свидеться, — пожал он руку прапорщику. — Я займусь фортификационными работами, а вы орудуйте с пушками, — предложил он.

Звонарев согласился.

Блохин, взявший на себя роль инструктора по оборудованию позиций, громко покрикивал на работающих, изощряясь при этом в такой виртуозной брани, что даже видавшие виды матросы покатывались со смеху.

— Ты, служба, часом, не плавал на "Новике" или не состоишь в родстве с тамошним боцманом Кащенко? — допытывались они.

— Плавал я только по Волге-матушке, да и то с поверхности на дно. Там и присказкам своим научился от волжских бурлаков и сам кое-что придумал.

— У вас на Залитерной все такие весельчаки?

— Без малого все. Забрался было япошка к нам на Залитерную, да как увидел нас с банниками и гандшпугами, так и убег.

— Один вид твой разбойничий в расстройство привести может, — поддел его матрос Луговой и тотчас же был награжден оплеухой.

— Потише, черт, кость сломаешь! — отмахнулся он.

Ночь выдалась лунная, ясная. Можно было работать без фонарей. Японцы изредка стреляли по Саперной, что несколько затрудняло работы. Подъемных механизмов не было, и приходилось все тяжести поднимать вручную. По исконному русскому обычаю, моряки затянули "Дубинушку" в артурском изложении:

Японец-хитрец, чтоб работе помочь,

Изобрел за машиной машину,

А артурский матрос, коль работать невмочь,

Так затянет родную "Дубину".

Пели дружно, с явной издевкой, но Звонарев делал вид, что этого не замечает.

— Вашбродь, до вас барышня приехали, — доложил Ярцев, хитро улыбаясь.

Прапорщик вспыхнул, поняв, что разговор идет о Варе Белой.

— Папа приказал привезти вам обед, чтобы вы тут не умерли с голоду, — проговорила девушка, протягивая ему тяжелые судки с едой.

Она умолчала, что все "приказание" отца состояло в коротко брошенной за столом фразе: "Твой прапор сидит второй день не жравши на Саперной". Хоть Варя и запротестовала тогда: "Совсем он не мой, и поголодать ему полезно, не будет таким мямлей", — тем не менее вместо отдыха после дежурства в госпитале она занялась стряпней и затем отправилась на батарею.

Отойдя в сторонку, они расположились с судками. Проголодавшийся прапорщик быстро проглотил борщ, котлеты и крем. Варя только вздыхала, что не принесла больше.

— Долго вы тут будете сидеть? — справилась она.

— Пока не вернется Вениаминов, он лежит в десятом госпитале.

— Он ранен легко и больше недели там не задержится. Где бы в Новом городе можно заняться приготовлением для вас обедов?.. Уж больно далеко добираться сюда из дому.

— Зачем вам утруждать себя?

— А вдруг вы умрете с голоду, тогда меня замучит совесть. И батюшка нас в институте учил: "Накорми осла алчущего!"

— Не очень-то лестное для меня сравнение.

— Я хотела сказать: вола алчущего, хотя вы больше походите на... зайца. Серьезно, где тут можно найти кухню?

— В домике Ривы, ныне Нади Акиифиевой. Совсем недалеко отсюда.

— Меня туда пустят? Только на кухню...

— Так и быть, замолвлю за вас словечко! — съязвил Звонарев.

— В таком случае устраивайтесь сами, как хотите, — обиженно поднялась Варя.

— Смилостивьтесь над голодающим! — взмолился прапорщик. — Давайте завтра, если около полудня будет спокойно, вместе и заглянем в домик Акннфиевых и к Вениаминову, — предложил он.

Рассерженная девушка молчаливым кивком головы выразила свое согласие и направилась к застоявшейся Кубани.

Усталость от предыдущей бессонной ночи заставила прекратить работу уже вскоре после полуночи из опасения несчастных случаев, так как при подъеме тяжелых пушек и лафетов они срывались иногда на землю и могли кого-нибудь придавить.

Японцы молчали, ограничиваясь редкой ружейной стрельбой. Наутро, решив, что предстоит спокойный день, Звонарев дал необходимые указания солдатам и отправился в Новый город.

Десятый госпиталь, где находился на излечении Вениаминов, помещался в недостроенной городской гостинице. Прапорщик вошел в большой светлый вестибюль, поднялся по мраморной лестнице на второй этаж и быстро нашел палату, в которой лежал командир Саперной батареи. Он застал Вениаминова играющим в карты со своими соседями.

— Очень рад вас видеть, Сергей Владимирович. Зачем изволили пожаловать в эту юдоль печали и страданий? — приветствовал он Звонарева.

Прапорщик объяснил причину своего посещения.

— Жаль, жаль! Я полтора месяца продержался на старой позиции. Правда, днем у меня не было никакого движения на батарее, и стрелял я лишь изредка, в крайнем случае. Постараюсь возможна скорее вернуться в строй.

В палату вошла сестра — высокая стройная блондинка. Она, улыбаясь, подошла к капитану.

— Пойдемте, я вас перевяжу в последний раз.

— На позиции он умрет на другой же день от тоски по вас, Лолочка.

Сестра улыбнулась и вышла. Вениаминов последовал за ней, сразу сильно захромав. В дверь опять постучались.

— Еще гости. Войдите! — отозвался уже немолодой офицер-стрелок.

В палате появилась Варя.

— Где Вениаминов? — обратилась она к Звонареву, ни с кем не здороваясь.

— Здравствуйте, очаровательная незнакомка! — подчеркнуто вежливо приветствовал ее пожилой офицер.

— Прошу меня простить за мою невежливость.

Я очень тороплюсь. — И Варя низко присела перед ним. -

Пойдем в перевязочную, — повернулась она к прапорщику, узнав, где капитан.

По коридору о, ни прошли до самого конца.

— Подождите здесь, а я загляну туда. — И девушка скрылась за дверью.

Вскоре она появилась вместе с капитаном.

— Я вас немедленно бы выписала, вы совсем здоровы, — говорила она сердито, — а эту сестрицу в кавычках удалила бы из госпиталя. Такие особы только мешают работать.

— Кто это так не понравился вам? — спросил Звонарев.

— Наша Лолочка! Варя у нас человек строгих нравов и никакого легкомыслия не допускает, — ответил Вениаминов.

— Здесь имеются врачи, которым предоставлено судить о целесообразности пребывания в госпитале той или иной особы... — заикнулся было прапорщик.

— ...и которые сами готовы ухаживать за такими "сестричками", — не замедлила принять вызов Варя.

— Пошли к главному врачу получать документы и деньги, — предложил капитан. — Я решил вернуться на Саперную.

Все трое отправились во двор, где помещалась канцелярия госпиталя.

В коридоре они опять встретились с Лолой.

— Я слыхала, что вы выписываетесь, Петр Ерофеич, и что косвенной причиной этого являюсь я? — И она вскользь взглянула на Варю.

— Я не могу быть на вас в претензии, очаровательное создание, хотя и с большой грустью расстаюсь с вами, — рассыпался Вениаминов, но, заметив свирепый взгляд Вари, поспешно распрощался.

Через полчаса все трое уже шли по набережной.

С балкона вслед уходящему капитану махала платком Лолочка.

— Не смейте оборачиваться! — зло прошипела Варя Звонареву, когда он захотел ответить на прощальное приветствие. — К вам-то оно ни с какой стороны не относится.

Пройдя несколько кварталов, Вениаминов свернул к своей квартире.

— Теперь пойдем к Акинфиевым, — предложил Звонарев.

— А если она там? — боязливо заметила девушка.

— Вы же сами признали, что она исправилась.

— Конечно, это так, но все же... — замялась Варя. — Я как-то не могу заставить себя относиться к ней, как к порядочной женщине, — призналась она.

— При ближайшем знакомстве вы быстро измените свое мнение о ней, — убеждал Звонарев.

Варя все же с некоторым смущением подошла к квартире Акинфиевых. Дома их не оказалось.

Войдя в комнаты. Варя тотчас же принялась внимательно разглядывать всю обстановку, при этом на ее лице застыло выражение детского любопытства, смешанного с некоторой брезгливостью.

— Грязь, беспорядок, надо все перемыть и перечистить, — распорядилась она, осмотрев кухню.

Матрос-денщик удивленно поглядывал на новоявленную хозяйку, но возражать не посмел.

Заглянув затем в буфет, Варя окончательно рассердилась, обнаружив и там полный хаос. Забыв обо всем, она принялась наводить порядок. Денщик только поспевал выносить на двор мусор и грязную воду.

— Жду вас в шесть часов вечера к обеду, а пока можете уходить, — приказала она Звонареву.

Прапорщик повиновался.

На батарее он застал прихрамывающего Вениаминова. Окруженный солдатами, капитан подробно расспрашивал обо всем происшедшем в его отсутствие.

Начавшаяся на фронте усиленная канонада отвлекла их внимание. Оба офицера отправились на наблюдательный пункт.

Полуденное солнце ярко освещало лежащие впереди сопки. Простым глазом можно было разглядеть, как осадные батареи сосредоточили огонь на Кумирненском и Водопроводном редутах. В этом районе начали скапливаться японские резервы. Была видна перебежка отдельных групп и цепей.

— Попахивает новым штурмом, — заметил Вениаминов. — Мы могли бы хорошо обстрелять отсюда неприятельские резервы, но батарея, как назло, не действует.

— Пойдемте на Зубчатую, может, хоть она откроет огонь, — предложил Звонарев.

— Командиром там некто Страшников, недавно переброшен с Тигрового Хвоста, невероятный трус. Он скорее умрет, чем решится стрелять без приказания из Управления артиллерии.

Когда нужное приказание было получено, Звонарев отправился на Зубчатую гору. Она находилась всего в нескольких десятках саженей от Стрелковой, за неглубокой лощинкой. В отличие от последней, фронт ее имел вид дуги, и орудия смотрели в разные стороны, но при этом она была прекрасно замаскирована.

За батареей под прикрытием обрывистого склона горы виднелись палатки и землянки стрелкового резерва. Тут же жил и сам Страшников. Он сидел у входа в свое убежище и грелся на солнце. Несмотря на летнее время, капитан был в пальто и с шарфом на шее. Он любезно пригласил Звонарева выпить стакан чаю. В блиндаже даже днем горела керосиновая лампа. Прапорщик разглядел широкую двухспальную кровать с горой подушек; на столе, сбитом из некрашеных досок, шипел самовар.

"Совсем по-домашнему устроился", — подумал Звонарев и тут увидел, к своему удивлению, моложавую пышную блондинку с энергичным лицом.

— Знакомься, Нюсик, — обратился капитан к ней. -

Известный тебе по рассказам прапорщик Звонарев.

— Как же, как же! С Электрического Утеса, будущий зять Белого, — затараторила мадам Страшникова, бесцеремонно разглядывая гостя. — Одобряю Варин вкус: молод, здоров, румянец во всю щеку, застенчив, — продолжала капитанша.

Офицер действительно покраснел, но не столько от смущения, сколько от раздражения.

— Зачем изволили к нам пожаловать? — деловито справилась Страшникова.

— Нас заставляют стрелять, — ответил ей муж.

— Этого еще только не хватало! Мало вчерашнего разгрома Саперной, так хотят, чтобы и мы подверглись той же участи. И не подумаем открывать огня!

— Что же мне сообщить в Управление артиллерии? — спросил Звонарев.

— Доложите, что приказание передали, а остальное вас не касается. — И она сердито повернулась к мужу. — Не правда ли, Миша?

— Пожалуй, так лучше всего. Разреши чайку, Нюсик, предложи рому, у нас еще из довоенных запасов.

Пока прапорщик пил чай, капитанша занялась ротными делами.

— Фельдфебель тут никуда не годится, — жаловалась она мужу. — Смотрит волком, что-то бурчит мне в ответ. Ты его подтяни. Затем скажи солдатам, чтобы не смели ругаться в моем присутствии.

Поблагодарив за чай, Звонарев встал из-за стола.

— Разрешите мне взглянуть все же на батарею, — попросил он.

— Только, чур, — не привлекать внимания японцев. Начнется обстрел, я же женщина слабая, не выношу грохота, — за мужа ответила капитанша. — Я сама провожу вас.

Под конвоем Страшниковой прапорщик прошелся

вдоль орудий. Стоило ему взглянуть через бруствер, как его бесцеремонно потянули за рукав:

— Не высовывайтесь! Пройдем на наблюдательный пункт, оттуда можно незаметно осмотреть японские позиции.

Встречные солдаты вытягивались, отдавая честь.

Страшникова милостиво здоровалась с ними.

— Здравия желаю, барыня! — выкрикивали артиллеристы, по-уставному дико выпучивая глаза на мадам Страшникову.

На командирском пункте Страшникова довольно толково указала прапорщику цели, какие батарея могла обстрелять днем и какие ночью.

— В случае нужды вы, Анна Павловна, свободно можете заменить здесь своего мужа, — заметил Звонарев.

— Что вы, я совсем не знаю правил стрельбы! В хозяйстве другое дело. Там опытный женский глаз во всем разбирается скорее и лучше, чем мужской.

— Не разрешите ли сделать хотя бы несколько выстрелов? Японские, резервы прекрасно видны отсюда, и с первого же выстрела им можно, нанести большой урон.

— Не знаю уж, право. Разве для вашего удовольствия... Только не много.

Одна за другой прогремели четыре пушки.

Разрывы легли очень удачно. В бинокль было видно, как резервы бросились врассыпную.

— Ура! — закричал Звонарев. — Еще две-три очереди,

и все разбегутся.

— Довольно! Хорошенького понемножку! — решила капитанша.

Вернувшись на Саперную, Звонарев со смехом рассказал обо всех Вениаминову.

— Бой-баба! Они, в сущности, поменялись ролями,

Командует ротой жена, а дома сидит муженек. В общем — один из многочисленных артурских анекдотов, — резюмировал капитан.

Вскоре на Саперную батарею неожиданно приехал

Кондратенко.

— Куда стреляют японцы? — спросил он.

— По-видимому, идет подготовка к штурму Кумирненского и Водопроводного редутов, — доложил прапорщик.

— Весьма возможно! Вы уже поправились, капитан?

Тогда я у вас похищу Сергея Владимировича, а то у меня не осталось ни одного адъютанта.

Через десять минут Звонарев был в седле и широкой рысью едва поспевал за генералом.

Около железной дороги, во второй линии обороны, они разыскали штаб Семенова.

— Как дела? — бросил Кондратенко, пожимая руку полковнику.

— Артиллерийским огнем разрушены все укрытия.

К тому же японцы подвезли горное орудие и расстреливают редут в упор. Я просил Белого сосредоточить огонь всех батарей на атакованном фронте.

— Лейтенант с "Баяна" здесь?

— Так точно. Он установил по два миномета на каждом редуте, но бомбардировка так сильна, что пользоваться ими сейчас невозможно.

— Хотите познакомиться с новым видом артиллерийского оружия — морским минным аппаратом, стреляющим минами по неприятельским окопам? — обернулся Кондратенко к Звонареву.

— С большим удовольствием.

— Тогда пройдемте на Водопроводный редут.

— Там очень опасно, Роман Исидорович! Я могу прапорщику дать туда провожатого, если уж его так интересуют минные аппараты.

— Я тоже хочу посмотреть их действие в бою.

И генерал направился к позиции.

Минуя деревню Палиджуан, где были сосредоточены резервы и перевязочные пункты, они по длинному ходу сообщения прошли на редут.

Временно обстрел почти прекратился. Это дало возможность спокойно добраться до нужного места. Правда, при этом два или три раза их все же обсыпало землей и камнем поцарапало Звонареву щеку.

— Первая рана за всю войну, — заметил он, стирая кровь с лица.

— Будем надеяться, что и последняя, — ответил генерал.

На Водопроводном редуте стрелки торопливо исправляли нанесенные бомбардировкой повреждения. Увидев

Кондратенко, они наскоро отряхивались и отдавали ему честь. Генерал на ходу здоровался с ними, как всегда внимательно вглядываясь в солдатские лица.

— Большие у вас потери? Налажена эвакуация раненых? Люди накормлены? Патронов достаточно? В чем ощущаете недостаток? — забросал он вопросами подошедшего коменданта редута.

Офицер начал что-то длинно докладывать в ответ. Генерал поморщился. Затем поймал за плечо одного из стрелков, старательно укладывавшего на бруствер мешки с землей.

— Сыт? Патроны есть? Чего тебе не хватает?

— Утром снедали, тогда же и патронов давали, — утирая со лба пот, ответил солдат и вдруг, спохватившись, вытянулся: — Виноват, ваше превосходительство, дюже за работой запарился, сразу вас не признал. Артиллерии бы нам побольше, а то он бьет, а наша все молчит, даже обида берет!

— Молодчина! Продолжай работать, а об артиллерийской помощи я позабочусь.

— Рад стараться!

— Справитесь с японцем? — спросил Кондратенко другого стрелка.

— Как не справиться, коль надо, — улыбнулся солдат. — Особливо ежели вы сами, ваше превосходительство, с нами будете.

Генерал ласково потрепал его по плечу и пошел дальше. В исходящем углу редута находился на деревянном основании минный аппарат. Когда Кондратенко со своей свитой подошел к нему, его заряжали.

Высокий, с живым, веселым лицом, лейтенант, заметив генерала, вытянулся и скомандовал "смирно". Кондратенко попросил продолжать работу. Сигарообразная мина длиной около сажени своим концом высовывалась из дула аппарата.

Лейтенант попросил генерала отойти в сторону.

— В случае неудачного выстрела может произойти преждевременный разрыв. Поэтому надо быть осторожным, — пояснил он.

Кондратенко отодвинулся на несколько шагов и прислонился к брустверу. До японцев было около сотни шагов.

— Пли! — скомандовал лейтенант.

С легким шумом, окутанная легким облачком дыма, мина, как огромная рыба, взвилась в воздух и, описав правильную траекторию, упала в место работ японцев. Прошло несколько секунд, и высоко вверх взлетел огромный султан дыма и пыли. Вместе с ним поднялись в воздух камни бревна, части человеческих тел, лопаты, кирки... Уцелевшие японцы в ужасе убегали в тыл.

Стрелки без команды ринулись за ними. Завязалась рукопашная схватка. Через минуту неприятельские окопы были уже заняты. Не вытерпев, Кондратенко вскочил на бруствер и последовал за солдатами. Стрелки, увидав своего генерала, приветствовали его громовым "ура".

— Спасибо за геройскую атаку! — во весь голос крикнул Кондратенко.

В это время японская артиллерия возобновила обстрел с новой силой.

— Вы бы, ваше превосходительство, вернулись назад, — подошел бородатый стрелок. — Не ровен час, зацепит. Мы уж тут сами справимся.

— Коль вы гоните меня, делать нечего — придется уйти, — усмехнулся тронутый заботой генерал.

Вернувшись на редут, Кондратенко приказал его коменданту отправиться в занятые окопы, а сам подошел к миномету.

— Какова скорость стрельбы? — справился он у лейтенанта.

— Не чаще чем раз в пятнадцать минут выстрел.

— Жаль! Если бы удавалось выпускать мину хотя бы каждые пять минут, то минометами можно было бы заменить орудия. Нельзя ли увеличить их число?

— Это не безопасно, так как для вывода из строя миномета достаточно маленького осколка или даже ружейной пули.

— Сергей Владимирович, ознакомьтесь с устройством аппарата и возьмите на себя их установку на Высокой. Лейтенант окажет вам нужное содействие.

— Слушаюсь! Я дам в помощь своего минного квартирмейстера Буторина. Он покажет, как они устанавливаются. Дело не хитрое, — ответил моряк.

Прапорщик вместе с генералом двинулись в обратный путь. По дороге они свернули на Кумирненский редут. Тут разрушений было еще больше. Ров наполовину засыпан, бруствер обвалился. Везде валялись трупы и стонали раненые.

— С минуты на минуту ждем штурма, — доложил генералу комендант редута поручик Дунин-Слепец.

В это мгновение крики "банзай" возвестили, что японцы кинулись на редут. Из траншей выскочили саперы с бамбуковыми лестницами и ручными гранатами, за ними, с примкнутыми штыками, — штурмовые колонны. Артиллерийский огонь сразу смолк, дым начал рассеиваться. Звонарев подхватил валявшуюся винтовку и приготовился защищать себя и Кондратенко.

— Рота, залпом пли! — закричал поручик, вскакивая на бруствер и размахивая обнаженной шашкой.

Раздался дружный оглушительный треск ружей, за ним еще и еще. Заработал единственный уцелевший пулемет. Трое японцев прорвались к месту, где находился Кондратенко, один из них бросил ручную гранату. Генерал быстро нагнулся, укрывшись за развалинами бруствера. Взрыв на мгновение оглушил и ослепил его, но затем он опять выпрямился.

— Целы? — кинулся к нему Звонарев.

— А вы? — вопросом же ответил Кондратенко.

Рядом на земле корчился в предсмертных судорогах стрелок, другой громко стонал, держась за правый бок.

— Ваше превосходительство, противник отошел в исходное положение, не приняв штыковой контратаки! — доложил Дунин.

— Нам никакие враги не страшны с такими молодцами! Только берегите их, елико возможно. Они опора и гордость Артура, — ответил генерал. — Я еду к Белому с просьбой сосредоточить огонь всех батарей на вашем участке.

После грохота, шума и нервного напряжения боя в

Палиджуане казалось совсем тихо и спокойно, только где-то вверху мелодично пели редкие ружейные пули.

— Жарковато сейчас было! — облегченно вздохнул прапорщик.

— Впереди предстоят еще более горячие часы. Надо торопиться к Белому.

— Разрешите мне вернуться на Саперную, — попросил прапорщик.

— Да, да, и сообщите Вениаминову о данном вам поручении, договоритесь с Ирма, ном о минных аппаратах, — напутствовал его генерал.

— Не чаял вас и в живых видеть! — встретил Вениаминов прапорщика. — Я все время наблюдал в бинокль за тем, что происходило. Здорово японцы навалились на редуты!

Узнав о поручении, данном Звонареву, капитан завздыхал.

— Хоть до вечера-то побудьте у меня. Ваши солдаты — Блохин с компанией — чуть не передрались с остальными на работе. Для них вы и Борейко — высшие авторитеты. Со мной они спорят, а лейтенанту Блохин нахально заявил, что тот ничего не понимает в постройке? батареи, за что, конечно, был избит.

— Разрешите мне взять их с собой. Они мне будут очень полезны.

— Работать невозможно, — подошел к прапорщику

Блохия, — что им ни говоришь, не слухают, а ихний офицер так в рыло кулаками и лезет, — показал он на свой подбитый глаз.

Звонарев сообщил ему о предстоящей работе.

— За вами, Сергей Владимирович, мы повсюду идти согласны, — обрадовался солдат.

Вечером от Вари прибыл вестовой-матрос с запиской: "Жду к обеду. В."

— Так что барыня, то бишь — барышня, наказывали, чтобы вы непременно сейчас шли до дому, — торопливо доложил он.

Сговорившись с Вениаминовым, прапорщик решил на чае сходить в город.

— Вы ранены? — спросила Варя, увидя кровь на лице у Звонарева.

— Нет, поцелован японской красавицей по имени шимоза.

— Надо сказать йодом во избежание нагноения, — с апломбом проговорила девушка.

В доме все блестело чистотой. Полы были вымыты, гардины выстираны, медные предметы начищены, все расставлено в порядке, нигде ни пылинки.

— Потрудились вы изрядно, — заметил прапорщик, оглядывая комнаты.

— Была не квартира, а свинюшник! Ваша Ривочка редкостная неряха и грязнуля, — тараторила Варя. — Мы с Афанасием тут все вверх дном перевернули. Он такой забавный! Пол называет палубой; мыть ее, по его, — лопатить, чистить-надраивать. Все сокрушался, что в полу нет каких-то шпигатов для стока воды. Мы с ним теперь друзья. Он вашу Ривочку не одобряет. По его мнению, она особа несамостоятельная. Он и меня считал за "офицерскую барышню" и верить не хотел, что я генеральская дочь, потому что я хорошо умею мыть полы, стирать белье.

— А меня за кого же он принимает? — перебил ее Звонарев.

— За моего возлюбленного...

— И вы этим, конечно, весьма польщены?

— Польщена! Да мне стоит лишь пальцем пошевельнуть, как у моих ног будут полковники, если не генералы!

— Вроде Костенко!

Варя захохотала.

— Ох, уморил! Крестный в роли донжуана!

За обедом чинно сидели вдвоем. Афанасий подавал, Варя разливала суп, а Звонарев уплетал все за обе щеки. В дверь постучали. Варя сорвалась с места и побежала открывать.

— Кондратенко! — через минуту влетела она обратно. — Вас спрашивает!

Прапорщик поспешил навстречу генералу.

— Прошу прощенья за беспокойство, — извинился генерал. — Я хотел вам указать место для установок минных аппаратов. Заехал на Саперную, и мне указали ваше местопребывание.

— Может быть. Роман Исидорович, между делом вы отобедаете с нами? — предложила Варя.

— Не откажусь, проголодался сегодня основательно, да, кроме того, обед у вас, наверно, очень вкусный, недаром же вы дочка Марии Фоминичны — великой мастерицы по кулинарной части.

Генерал отдал должное всем блюдам, чем очень обрадовал Варю.

— Я и не знал, что у вас в Новом городе такая хорошенькая квартирка, Сергей Владимирович, — заметил он.

Варя вспыхнула.

— Это не его, это одного морского офицера, который живет на Ляотешане, — сбивчиво объясняла она, поняв свое неловкое положение.

— Не беспокойтесь, я не выдам вашего секрета Марии Фоминичне. К тому же Сергей Владимирович известен нам всем своим скромным поведением, — улыбнулся генерал и начал прощаться.

— Вы куда поедете? — справилась Варя.

— В Старый город. Хочу повидать Василия Федоровича.

— И я отправлюсь с вами домой, — попросила девушка.

— А Сергей Владимирович останется здесь? — спросил Кондратенко.

— Он уже поел, и больше ему тут делать нечего.

Пусть отправляется на позиции, — сурово проговорила девушка.

— Там сегодня неспокойно.

— Будьте осмотрительны, Сергей Владимирович, — уже мягче, но все же в наставительном тоне предупредила Варя.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — шутливо вытянулся Звонарев.

На Саперной прапорщика уже поджидали матросы с Буториным. Вместе с утесовцами они отправились на Высокую, где надо было установить два миномета. Гора являлась тактическим ключом всего Западного фронта, так как господствовала над всеми укреплениями этого района. С нее открывался вид на Старый и Новый город, гавань со стоящей в ней эскадрой, и, заняв ее, японцы получили бы прекрасный наблюдательный пункт для своей осадкой артиллерии. Это поставило бы под угрозу расстрела все русские суда, а также тылы крепости. Руководители обороны и осаждающие одинаково понимали значение Высокой и готовы были сражаться за нее до последней возможности.

В мирное время на Высокой горе совершенно не имелось оборонительных сооружений, только после начала войны на ней были устроены два ряда полевых окопов с проволочными заграждениями и открыто установлены шестидюймовые крепостные и другие пушки. Но уже во время августовских штурмов пушки, засыпаемые неприятельскими снарядами, не смогли действовать. Поэтому Кондратенко решил теперь усилить оборону горы двумя минометами.

Прибыв в штаб Ирмана, Звонарев попросил дать ему подробные указания о месте расстановки минометов.

— Вы решили вместо артиллерии заняться минным делом? — иронически спросил Ирман.

— Я это делаю по личному распоряжению генерала Кондратенко.

— Подпоручик Гаев, проводите прапорщика на гору. Пусть договорится относительно минометов с капитаном Стемпковским, — распорядился Ирман.

На вершину горы вела крутая и плохо разделанная дорога. В темноте Звонарев и его спутники то и дело спотыкались о неровности, встречавшиеся на пути.

— Почти два месяца занимаем здесь позиции, а инженеры никак не могут удосужиться улучшить сообщение, — возмущался Гаев.

Коменданта горы нашли в прочном блиндаже из десятивершковых бревен. Он прежде всего предложил им выпить и закусить. От выпивки Звонарев категорически отказался и настоял на немедленном начале работ. Стемпковский, не желая расставаться с бутылкой, послал вместо себя с прапорщиком молоденького подпоручика Яковлева. Гаев из любопытства последовал за ними.

Вершину горы составляли две расположенные рядом сопки с небольшой ложбиной между ними.

Направленный в сторону противника склон был настолько крут, что давал возможность далеко забрасывать мины. Здесь и решено было установить один из минометов.

— С фронта позиция труднодоступна, — пояснил

Яковлев, — зато благодаря наличию больших мертвых пространств она легко обходится с флангов. В целях улучшения их обороны мы заложили там фугасы.

В окопах правой сопки оказалась рота Квантунского флотского экипажа. Среди матросов нашлось несколько минеров, которые вызвались помочь в работе.

Вскоре доложили, что на гору поднимаются телеги с минометами. Прошло добрых четверть часа, пока наконец они добрались до вершины. Артиллеристы с любопытством осматривали привезенное. Блохин попробовал даже приподнять за дуло один из аппаратов.

— Детские пушчонки, вашбродь! — презрительно оценил он. — Далече с такого орудия не пальнешь!

Зато мины вызвали его восхищение.

— Неужто она вся до краев полна пироксилином? — недоверчиво осведомился он, похлопывая по корпусу почти саженной мины.

— На три четверти. В хвосте для веса насыпан песок, — пояснил Буторин.

Ярцев с Юркиным занялись проводкой телефона от блиндажа коменданта к минометной позиции. Около полуночи к месту работ подошли Стемпковский вместе с лейтенантом Гурским, который хромал и опирался на палку.

— Водопроводный редут взят, Кумирненский чуть дышит, но и его уже обходят с обоих флангов, — сообщил он.

— А минометы? — спросил Звонарев.

— Два разбила артиллерия, один мы сами взорвали, один попал в лапы японцам.

— Теперь они нас из них же будут обстреливать, — вздохнул Стемпковский.

— Снизу вверх из минометов стрелять трудно, особенно при такой крутизне, как у вас, — успокоил его Гурский.

— Завтра навалятся на нас и на Длинную. Начнется тогда баня! — вздохнул капитан. — Пошевеливайся, ребята, чтобы к рассвету все было кончено! — крикнул он солдатам и матросам.

Но торопить никого не приходилось. Каждый прекрасно понимал, что все работы нужно закончить ночью, так как днем всякое движение на гребне горы немедленно вызывало артиллерийский обстрел. Оставив Буторина наблюдать за ходом установки, офицеры отправились по окопам. Стемпковский высказывал свои соображения относительно обороны горы:

— Наши слабые места — это фланги, особенно слева. Здесь японцы смогут подойти довольно близко. Сюда и надо поставить миномет, хотя бы в офицерском блиндаже. Он у нас очень прочный, с бетонным перекрытием. В нем есть окно, в которое можно просунуть дуло минного аппарата.

Осмотревшись, лейтенант пришел к заключению, что установить миномет в блиндаже действительно удобно.

— Тут под прикрытием можно работать и днем, — сообразил Звонарев.

Когда части миномета были доставлены в блиндаж, к удивлению Звонарева, во главе солдат и матросов оказался Блохин.

— Ты, я вижу, уже стал инструктором по минометному делу? — спросил его прапорщик.

— Мы, вашбродь, на Утесе поручиком Борейко ко всему приучены: из пушек стрелять, рыбу ловить, огороды разводить, батареи строить. Пошевели мозгой, когда дело делаешь, — и все будет в порядке! — ответил солдат.

Минный аппарат занял половину помещения. Пришлось убрать стол, оставив лишь офицерские походные кровати.

Восток начинал чуть сереть. Стихнувшая было около Кумирненского редута стрельба разгорелась с новой силой. Пулеметная и ружейная трескотня, рев артиллерии сливались в один сплошной гул.

— Японцы пошли в решительную атаку, — заметил лейтенант. — К утру, надо думать, они займут редут, тогда очередь будет и за нами.

Стемпковский в ответ только выругался.

Пользуясь первыми проблесками дня, Гурский и Звонарев обошли гору, побывали в передовом окопе и определили место наиболее вероятного скопления японцев.

— Местами тут такие крутые склоны, что по ним легко можно скатывать старые китайские круглые ядра с дистанционными трубками, — проговорил прапорщик.

— Идея недурна! Только не ядра, а наши гальваноударные мины. Они прекрасно катятся, а подтянув пружину ударника, можно добиться, чтобы они взрывались лишь при сильном ударе, например, при падении. Завтра же попробую что-нибудь придумать в этом направлении.

Буторин доложил об окончании установки минометов. Проверив работу, офицеры нашли все в порядке.

— Теперь можно и на отдых. Я с матросами к себе на "Баян", а вы куда? — справился лейтенант.

— Останусь здесь до вечера, а там будет видно, что дальше делать.

Звонарев нашел поблизости недоконченный блиндажик и устроился в нем.

Это была узенькая щелка, вырубленная в скале. Взрослый человек с трудом мог туда протиснуться. Наскоро очистив его от земли и мусора, прапорщик раздобыл охапку соломы и улегся.

Обстрел Высокой начался около полудня. Несколько десятков осадных орудий одновременно обстреливали гору. Оберегая людей, Стемпковский оставил в окопах часовых для наблюдения за противником, а остальных отвел в ложбину в тылу. Методично, неторопливо японцы начали разрушать колючую проволоку впереди окопов, блиндажи и ходы сообщения.

Разбуженный канонадой, Звонарев выглянул наружу.

Первое, что он увидел, был Блохин, едущий верхом на Буторине. За ними следом шло несколько человек матросов и солдат. Совершенно не обращая внимания на обстрел, они громко хохотали.

— Прячьтесь, дурьи головы! — кричали им из соседних блиндажей.

— Не имеет права японец в меня попасть, пока Буторин не довезет меня до места, — шутливо ответил Блохин. — Чем я не генерал Стесселев? Лошадь, правда, у меня малость похуже его рыжей кобылы, зато я самгерой! Смирно! Отвечать, как генералу! — завернул он одно из своих кудрявых ругательств.

Солдаты и матросы от смеха схватились за животы.

Подъехав к прапорщику, Блохин спрыгнул на землю и вытянулся.

— В ваше распоряжение прибыл. Что прикажете делать?

— Надо поскорее расширить эту ямку, здесь переждем обстрел, — распорядился прапорщик.

— Сей секунд! — И солдаты принялись за работу.

После полудня к огню осадных батарей присоединились две японские канонерки, которые, подойдя к берегу Малой Голубиной бухты, тоже начали обстреливать Высокую. Восьми — и девятидюймовые снаряды, попадая в окопы, сносили сразу целые участки, разрушали колючую проволоку и делали невозможным пребывание людей на горе.

Под прикрытием этого огня японская пехота небольшими группами перебегала в мертвые пространства на подступах к горе, постепенно накапливаясь здесь для атаки.

Отойдя довольно далеко в сторону, Звонарев с одного из отрогов Высокой наблюдал за происходящим.

— Нам бы сюда мортиры! С их помощью мы живо выкурили бы японцев из-за укрытий, — вздыхали стоявшие рядом стрелки.

— К сожалению, они имеются только на береговом фронте, да и то крупного калибра — девяти, одиннадцати дюймов, и перенести их в этот район невозможно, — ответил прапорщик.

— Тогда установили бы хоть минометы.

— Но они не могут забросить снаряд дальше ста шагов, а до японцев около полутора верст. К вечеру они подойдут вплотную к вершине горы, тогда и постреляем минами.

— Поздно будет, придется сматываться в Новый город, если не на Ляотешань, — мрачно бурчал Стемпковский.

— Японцы пошли в атаку! — взволнованно проговорил Звонарев и побежал на гору.

По южному, обращенному к городу, склону Высокой двигались из резерва густые цепи стрелков. Японская артиллерия в этот момент перенесла огонь в тыл, и русские, спасаясь, рассыпались во все стороны.

Звонарев кинулся к блиндажу, в котором был расположен миномет. За ним последовали Буторин и Блохип. Добравшись до места, они тотчас бросились к окну, стараясь рассмотреть происходящее перед ними. Японские цепи захватили нижний ярус окопов и теперь устраивались в них. Попытки отдельных групп подняться выше отбивались сверху ружейным огнем русских.

— Вашбродь, не пустить ли нам мину? — предложил Буторин.

— Надо сначала связаться с комендантом. Разыщи Стемпковского и спроси, действовать ли минометом? — приказал прапорщик Буторину. — Юркин, следи за левым флангом, не станут ли его обходить японцы. Блохньт, смотри за правым, Ярцев — впереди!

Так как склон горы не был выровнен, то, пользуясь оврагами и промоинами, японцы стали понемногу пробираться вверх.

Блохин не выдержал и, вскинув свою трофейную японскую винтовку, начал стрелять. Несколько темных фигурок одна за другой припали к земле и перестали двигаться, но остальные продолжали карабкаться вверх.

— Слева он совсем в тыл забрался, — доложил Юркин.

Звонарев обернулся. Из небольшой промоины выскакивали поодиночке и группами японцы и с ружьями наперевес стремительно бежали по направлению к резервам. Справа, в обход горы, появилась еще одна цепь.

Вершина оказалась почти окруженной. В это время сбоку, как из-под земли, выросла рота моряков. Впереди, размахивая блестевшим на солнце палашом, бежал офицер, а за ним со штыками наперевес — матросы. При виде моряков японцы растерялись и в следующее мгновение были смяты и отброшены. Расправившись с этим врагом, моряки повернули вправо. Но тут японцы, устрашенные только что происшедшим, сразу же обратились в бегство, теряя по пути оружие и амуницию.

— Здорово! — восхищенно бросил Блохин. — По-нашенскому, по-утесовски дерутся матросы!

— Проволоку режут! — внезапно крикнул Ярцев.

Пока прапорщик следил за происходившим в тылу, с фронта к окопам подобрались до роты японцев и, прорвавшись через проволоку, кинулись в штыки. Звонарев торопливо дернул за спусковую ручку миномета. Мина упала в центре атакующих, разметав их во все стороны.

Стрелки и матросы бросились врукопашную, на плечах японцев ворвались в нижние окопы и выбили оттуда врага. Остатки японцев откатились к подошве горы. Атака была отбита. Тут только вернулся Буторин, придерживая раненую руку.

— Здорово же вы миной шандарахнули! Сразу японцы наутек пошли! — с восхищением заметил он и доложил: — Комендант приказал вам действовать, как хотите.

К блиндажу подошел морской офицер, командовавший ротой, выдвинутой из резерва. Прапорщик, к своему удивлению, узнал в нем Акинфиева. Андрюша оброс бородой, возмужал и выглядел бодрым и здоровым.

— Какими судьбами ты оказался здесь? — спросил

Звонарев.

— Ввиду опасного положения у Высокой нас утром перевели с Ляотешаня в Новый город, а оттуда направили сюда. А ты что делаешь? — Приятели разговорились.

— Надя перебралась в город. Она была очень удивлена порядком в квартире. Афанасий не мог объяснить толком, что за барышня орудовала у нас, но мы догадались, что это была Варя, особенно когда он рассказал, как она командовала.

— Пожалуй, они еще встретятся сегодня, — задумчиво проговорил Звонарев.

— Ну так что ж? Моя жена очень будет рада с ней познакомиться.

— Варя резковата на язык и может иногда, даже нехотя, обидеть своей прямолинейностью.

— У Нади хватит такта остановить ее.

Офицеры вышли из блиндажа. Вечерело. Солнце быстро опускалось в море за Голубиной бухтой. С наступлением темноты обстрел совсем прекратился.

— Пойдем к нам обедать, — предложил Акинфиев приятелю.

Через полчаса офицеры подходили к домику. Первое, что они там увидели, были Надя и Варя, дружно накрывающие стол. Варя подробно рассказывала хозяйке о том, как следует расставлять посуду, свертывать салфетки, стелить скатерть. Та слушала ее с добродушной улыбкой.

— Вот и наши мальчики, — проговорила она, увидев в окно подходивших офицеров. Варя поморщилась, но смолчала.

Войдя в комнату, Звонарев представил ей Акинфиева.

— Борода вам не к лицу, — сказала Варя. — Она вас старит, а вы совсем еще молоденький, вроде Сережи, то есть Сергея Владимировича, — тотчас поправилась девушка.

Лейтенант удивленно посмотрел на нее.

— Расскажите лучше, как вы попали сюда, — вмешался Звонарев.

— Как мадемуазель Белая попала сюда? — перебила Акинфиева. — Около пяти часов, когда начали сильно стрелять на Высокой, я выскочила посмотреть на улицу, что там делается. Вернувшись же домой, застала гостью. И та, к как мы давно знаем друг друга, то вместе принялись за стряпню.

— Обед готов, прошу садиться, — объявила Варя, входя в роль хозяйки. — Вымыли руки? Покажите, — обернулась она к прапорщику. — Все мужчины такие грязнули, что за ними надо смотреть, как за маленькими.

Завязался общий разговор. Офицеры рассказывали об отбитых атаках. Надя ахала и пугалась. Варя слушала молча.

— Неужели же сразу после обеда вы опять вернетесь в этот ад? — спросила Акинфиева.

— Им не привыкать к таким переделкам, по крайней мере, Сергею Владимировичу. Под Цзинджоу, да и в августовские штурмы на Залитерной, тоже временами приходилось туго, но в конце концов все обошлось благополучно, — отозвалась Варя.

— Вы известная артурская героиня, готовая ежеминутно кинуться в бой, — улыбнулся Акинфиев. — Надя же никогда на передовых позициях не бывала, а двадцать восьмого июля чуть не умерла от страха в двадцати милях от места боя.

— Неправда! Мы находились вблизи эскадры. Но даже издали было жутко смотреть на происходящий бой.

— На Высокой, наверное, есть перевязочный пункт. Хотите, мы на это время устроимся туда сестрами? — предложила Варя.

— Ой, нет! Я с ума там сойду от ужаса... Грохот, стрельба, кругом раненые; где-то впереди, в самом опасном месте — Андрюша и Сережа! Я не такая храбрая, как вы, — поспешила отказаться Надя.

— Нас, верно, к утру отведут уже в тыл, так как все атаки отбиты и вряд ли скоро повторятся. Сережа передаст свои минометы и тоже освободится, — проговорил Акинфиев.

После обеда мужчины стали собираться обратно на позицию. Надя вытащила массу теплых вещей и пыталась укутать мужа. Варя занялась "продовольственным вопросом". Она до того нагрузила Звонарева бутербродами, термосом, судками, что он запротестовал.

— Не хотите? Нам здесь больше останется, а вы будете голодать ночью!

На прощанье Надя долго целовала мужа. Варя и Звонарев ограничились энергичным рукопожатием.

Когда офицеры ушли, Надя предложила Варе ночевать у нее. Девушка отказалась.

Они дружески расстались.

Первая половина ночи прошла спокойно. Под покровом темноты несколько сот человек работали над восстановлением окопов, блиндажей, проволочных заграждений. Звонарев с Гурским занялись установкой новых минометов и выяснили возможность сбрасывания под гору шаровых мин.

После полуночи небо затянулось тучами, заморосил мелкий, по-осеннему холодный дождик. Воспользовавшись этим, японцы без артиллерийской подготовки, без единого выстрела и крика кинулись в атаку. Застигнутые врасплох, русские, отбиваясь только кирками и лопатами, были смяты и, в беспорядке кинувшись из нижних окопов, остановились лишь на самой вершине. Полная темнота делала невозможным применение артиллерии.

Только с рассветом удалось разобраться в обстановке.

И опять заговорила осадная артиллерия, подготовляя новый штурм Высокой.

Решительной атакой японцы овладели соседней горой

Длинной и оттуда начали обстреливать во фланг позицию на Высокой. Поражаемые бесчисленными снарядами с фронта и пулеметами с фланга и тыла, роты русских быстро таяли.

В самом начале бомбардировки осколком был выведен из строя последний миномет, и Звонарев со своими солдатами вернулся к штабу Ирмана. Отсюда, как на ладони, было видно все поле сражения. Слева, в мертвом пространстве, накапливались новые резервы атакующих. Складки местности укрывали их от артиллерийского огня крепости. Это обстоятельство особенно беспокоило Ирмана.

— Эти резервы можно обстрелять из полевых орудий слева, со стороны Голубиной бухты, — предложил Звонарев.

— Но их придется выдвинуть далеко вперед за наше сторожевое охранение, а это опасно. Заметив, японцы могут их немедленно уничтожить. А впрочем, попробуйте рискнуть, — согласился полковник.

— Слушаюсь! — вытянулся прапорщик.

— Желаю успеха! Я дам вам взвод скорострельных пушек. С ними вы зайдете в тыл противнику и обстреляете его скопления у подошвы Высокой горы.

Подозвав к себе утесовцев, Звонарев спросил, согласны ли они идти с ним.

— С вами — хоть к черту в пасть! — первым высказался Блохин. К нему присоединились Ярцев и Юркин.

В распоряжение Звонарева были предоставлены два орудия второй батареи четвертой артиллерийской бригады и несколько канониров в качестве номеров. Прапорщик решил вести орудия лишь на коренном уносе, чтобы было менее заметно. Пушки замаскировали тюками сена, и они стали похожи на простые телеги с фуражом. Для уменьшения шума при движении колеса обернули соломой.

Звонарев повел орудия далеко в обход и вышел почти к Голубиной бухте. Здесь русские и японские позиции разделяла пологая долина почти в четыре версты шириною. По дну ее, среди зарослей уже засыхающего гаоляна, вилась узенькая проселочная дорога. Японцы и русские косили тут гаолян на топливо и сено для лошадей. По молчаливому соглашению обе стороны не обстреливали этих отрядов фуражиров. Поэтому орудия, замаскированные под повозки, не привлекли к себе внимания японцев.

Вскоре взвод миновал последние русские заставы и оказался между враждующими армиями. Звонарев с Блохиным шли шагах в ста впереди, внимательно оглядывая местность. За ними, чуть погромыхивая, двигались пушки. Шествие замыкали пять человек.

Вскоре их обстреляли свои же.

— Вам глаза, что ли, позастило, аль вы не видите, в кого палите! — начали ругаться артиллеристы.

Не в меру рьяные секреты поспешили прекратить огонь. Наконец взвод добрался до небольшого перевала, откуда были хорошо видны все японские тылы у Высокой. Во впадине на половине горы собралось до двух полков, готовящихся к штурму. Было ясно видно, как японские солдаты и офицеры, лежа и сидя на земле, подкрепляли свой самурайский дух — коньяком. Из тыла к ним беспрерывно подходили все новые и новые резервы. К вершине горы ползли разведчики.

— Живо с передков! — скомандовал Звонарев.

Орудия осторожно сняли и на руках выкатили из высокого гаоляна. Отсюда до цели было около полутора верст. Блохин и Ярцев стали за наводчиков, Юркина же оставили при передках, чтобы в случае нужды поскорее их подать к орудиям. Ничего не подозревая, японцы заканчивали последние приготовления к атаке. Раздался резкий и протяжный звук военного горна. Солдаты вскочили и сплошной массой двинулись на гору. Прапорщик, стоявший несколько поодаль за кустарником, торопливо скомандовал:

— Прицел сорок, угломер триста-ноль. Орудиями — правое, огонь!

Воздух рассекли два резких выстрела, и снаряды с завыванием понеслись в атакующих. Несколько десятков убитых и раненых японцев остались на месте, остальные же бросились в разные стороны.

— Беглый огонь! — скомандовал Звонарев. Но солдаты без команды уже посылали снаряд за снарядом, поражая обезумевшего от страха и неожиданности врага. Японцы беспорядочной толпой выбегали из-за укрытия и тотчас же попадали под сосредоточенный огонь крепостных батарей. Множество трупов покрыло склоны Высокой.

Рыча от восторга, Блохин с Ярцевым давали выстрел за выстрелом. Звонарев, оглохший от непрерывного грохота, наблюдал в бинокль за происходящим впереди.

Было видно, как японские офицеры, избивая солдат шашками, старались навести среди них порядок, но никто не слушался. В этот момент с горы стремительно ринулась лавина стрелков и матросов. Остатки японцев в полном беспорядке бросились наутек. Высокая опять была отбита русскими.

— Патронов больше нет, — доложил Блохин.

— В передки! — скомандовал Звонарев.

Ездовые, стоявшие на ближнем отъезде, всего в пяти шагах от орудий, тотчас же осадили передки к самым орудиям, и в следующую минуту обе запряжки уже неслись вскачь по дороге. Опомнившиеся наконец японские батареи открыли огонь по уходившему взводу. Несколько снарядов, посланных японцами вслед, разорвались очень близко, осыпав землю свинцовым дождем. Почти у русских линий в переднем орудии была убита лошадь. Быстро освободившись от нее, взвод продолжал свой путь, хотя и замедленным ходом. Воспользовавшись этим, японские аванпосты решили захватить заднюю пушку и кинулись за ней.

— Вашескородие, разрешите пугануть их, — попросил Блохин.

— Валяй! — махнул рукой прапорщик.

Сняв орудие с передков, артиллеристы сделали вид, что хотят стрелять. Японцы опрометью бросились назад. Через пять минут взвод был уже в безопасности.

Когда Звонарев явился с докладом к Ирману, полковник ограничился лишь упреком в напрасной, по его мнению, гибели лошади.

Звонарев хотел было со своими солдатами вернуться на Саперную батарею, но его встретил Гурский и настойчиво просил повременить с уходом.

— Нам надо будет еще оборудовать позицию для минометов. Без этого Ирман вас не отпустит, — уверял лейтенант.

Звонарев согласился. Вместе со своими артиллеристами он поместился в одном из свободных блиндажей.

— Сегодня японцу перцу подсыпали малость, будет утесовцев помнить! — заметил Блохин.

— Всех вас я представляю к крестам, — ответил Звонарев,

— Ежели за всякую малость их давать, то скоро и вешать некуда будет! — бросил Блохин.

— Соснуть, что ли, пока тихо? — проговорил Юркин.

Скоро он и Блохин задремали,

Ярцев вытащил из кармана измятую, засаленную книжку и, шевеля губами, начал водить пальцем по строчкам. По его скуластому загорелому лицу разлилось выражение умиленного восторга. От удовольствия он иногда зажмуривал даже глаза, повторяя про себя понравившиеся ему выражения.

— Что ты читаешь? — спросил заинтересованный прапорщик.

Ярцев смутился.

— Так, пустяковые сказки, — ответил он нехотя.

Книжка оказалась "Русланом и Людмилой" в дешевом народном издании.

— Это же прекрасная вещь! Ты знаешь, кто был Пушкин?

— Великий стихотворец. Сказки у него, как песни, сами на голос просятся.

— Как это ты добрался до Пушкина?

— Я сызмальства остался сиротой. Поп один научил меня грамоте. Как-то попалась мне книжка господина Пушкина, с тех пор ровно свет увидел, все стишки его в голове вертятся.

— Оказывается, ты поэт! Сам-то стихи сочиняешь?

— Куда мне! Я вот наизусть хочу выучить "Руслана" и "Полтаву", а сам придумать ничего не могу, складу не получается, — печально вздохнул Ярцев.

— За проявленную сегодня храбрость я награжу тебя книгой Пушкина. Крест же получишь само собою.

— Вашбродь, Сергей Владимирович, по гроб жизни буду вам благодарен! — весь расцвел солдат, даже привстав от волнения. — Чем ни на есть, а отслужу вам! Креста же мне вовсе и не надо.

Было уже темно, когда появился Акинфиев. Он был утомлен и бледен.

— Пойдем ужинать, — пригласил он.

Звонарев охотно согласился.

Надя уже ждала их с ужином.

— Сережа сегодня отличился! — поспешил сообщить жене Акинфиев и рассказал о вылазке.

— Крест, значит, получите. То-то Варя обрадуется!

Она давно всем уши прожужжала о ваших подвигах.

— Ей, несомненно, надо бы надеть — эполеты. Нет ли у вас сочинений Пушкина? — перевел разговор Звонарев.

— Зачем вам? Варе, что ли, любовные послания в стихах писать? — удивилась Акинфиева.

Надя встала из-за стола и вернулась с двумя томиками Пушкина.

— Избранные произведения, — протянула она их прапорщику. — Вам с Варей подарок от меня и Андрюши.

Звонарев поблагодарил.

Приход Блохина прервал разговор.

— Так что вас лейтенант Гурский требует, — доложил он. — Минометы хотят ставить.

Прапорщик поднялся. Блохин умильно поглядывал на стол с едой.

— Вы голодны? — заметив это, спросила Надя.

— Никак нет! Только что поужинали, но глотка чтото пересохла. — И в доказательство он несколько раз негромко кашлянул.

— Разве тебе чарки не выдали? — удивился Акинфиев.

— Так точно, выдали! Должно, горло ветром продуло, как сюда шел. Першит — сил нет, — с серьезным видом уверял солдат.

Надя засмеялась и налила ему стакан водки.

— Это вам лучше всего поможет, — улыбнулась она.

Простившись с хозяевами, Звонарев направился к Высокой. Было темно. Высокая тонула во мгле. По дороге к ней тянулись повозки со строительными материалами, кухни, лазаретные двуколки. Навстречу шли раненые, санитары несли убитых. Вскоре показалась длинная вереница стрелков. Каждый из них держался за пояс или за плечо идущего впереди. Спотыкаясь, солдаты то и дело, как слепые, наталкивались один на другого.

— Что это такое? — удивился Звонарев.

— Слепаки идут — больные куриной слепотой. Они с темноты до рассвета, как курицы, ничего не видят. На ночь их отводят в тыл, — пояснил Блохин.

Вскоре повстречалась и еще такая колонна, затем на Звонарева налетел солдат, который шел с протянутыми вперед руками.

— Помогите, братцы, добраться до светлого места, — попросил он.

— И мне, и мне тоже! — послышались с разных сторон голоса из темноты.

— Помоги-ка им, Блохин, — распорядился Звонарев.

— Эй, которые тут есть слепцы, вали ко мне! Миром поведу вниз! — заорал Блохин.

Со всех сторон — в одиночку, по двое, по трое — стали подходить спотыкающиеся темные фигуры.

— Становись, друг за дружку держись, в ямы не вались и за мной катись! Шагом марш! — скомандовал артиллерист, и новая вереница двинулась в тыл.

— Сколько же у вас в роте таких больных? — справился у одного из солдат прапорщик.

— Половина. На ночь в роте остается всего человек шестьдесят-семьдесят зрячих.

Отыскав Гурского, Звонарев пригласил его на гору.

— Сию минуту. Я хотел вам показать наши шаровые мины. Не хотите ли полюбоваться? Они лежат около блиндажа.

Когда вышли наружу, прапорщик увидел несколько больших стальных шаров различных размеров.

— Эти, побольше, — на двенадцать пудов, средние — на восемь, а маленькие — на шесть. Благодаря круглой форме они хорошо катятся под гору и, ударяясь с разгона о препятствие, взрываются, — пояснил моряк.

— Знатная штука! — появился из темноты Блохин. — Гостинец первый сорт для японцев.

Едва офицеры прошли несколько шагов, как неожиданно со всех сторон раздались крики "банзай". Началась беспорядочная ружейная стрельба, временами заглушаемая грохотом взрывов ручных гранат. В темноте появились отдельные фигуры бегущих в тыл солдат.

— Стой! В чем дело? — закричал выскочивший из блиндажа Стемпковский, хватая их за шиворот.

— Японец полез, вашбродь!.. Видимо-невидимо... Подкрался в темноте и сразу в штыки, В нижнем окопе всех чисто побил,

— Подтянуть резервную роту! — приказал капитан. — Вас, господа офицеры, прошу подняться наверх и помочь мне навести там порядок.

Офицеры тотчас же отправились на гору. Блохин неотступно следовал за Звонаревым.

— Намазывай, ребята, пятки — ловчей бежать будет! — кричал он отступающим солдатам.

Те отругивались. Засунув два пальца в рот, Блохин по-разбойничьи свистнул и закричал:

— А ну, вертай назад, ребята! Довольно свои задницы японцам показывать. Ура! — и бросился вперед на гору.

Один за другим солдаты начали останавливаться.

Вслед за Блохиным устремилась добрая сотня стрелков.

Звонарев тоже что-то кричал, уговаривал солдат вернуться, но в темноте не были видны его офицерские погоны, и поэтому на него не обращали внимания. В конце концов и он побежал вслед за Блохиным в толпе стрелков. Контратакой удалось отбить лишь правую вершину горы, на левой же японцы успели закрепиться и отбили все атаки русских. Судьба Высокой опять висела на волоске.

Звонарев нашел Гурского в одном из блиндажей правой сопки. Лейтенант был легко ранен в руку и наскоро перевязывался при свете керосиновой коптилки.

— Опять проворонили, сволочи! Не менее двух полков японцев заняли гору. Изволь-ка теперь выбивать! Надо действовать немедленно, а то к утру так окопаются, что их не выкуришь.

— Вашбродь! — появился в дверях Буторин. — Японец засел в бетонный блиндаж, поставил пулемет и не дает нашим подойти. Пока не разрушим блиндажа, нам его не выбить.

— Как же это сделать?

— Подползти и закидать подрывными патронами, — предложил матрос.

— Надо сначала разобраться, где наши и где японцы, а то угодишь прямо им в лапы. Кого бы отправить в разведку?

— Мы можем, — отозвался из-за двери Блохин. — Юркин со мной пойдет, а сказочник останется с прапорщиком.

— Откуда вы взялись? — удивился Звонарев.

— Мы за вами, вашбродь, что ниточка за иголочкой. Где вы, туда и мы поспеваем, — отозвался Ярцев. — Как услыхали свист Блохина, к нему и кинулись, а затем и вас нашли.

— Надежные ребята? — спросил Гурский, кивнув в сторону артиллеристов.

— Вполне.

— Вот и отлично! Вы пойдете в обход справа, а ты, Буторин, возьмешь кого-нибудь с собой и зайдешь слева.

Разведать надо подступы до самого блиндажа, только осторожно. Поняли?

— Так точно! — ответили разведчики.

Солдаты и матрос вышли.

— Познакомьтесь, пока, Сергей Владимирович, с устройством подрывных патронов, — предложил моряк. — Я думаю ими забросать блиндаж. Вы атакуйте его справа, а я слева, — распределил он роли.

Подрывные патроны представляли собой шестифунтовые пироксилиновые шашки с коротко обрезанным бикфордовым шнуром в качестве запала. Его надо было зажечь от тлеющего фитиля и затем бросить.

— Лежа дальше двадцати шагов такую тяжесть не забросишь, — заметил Звонарев. — Подползти же незамеченным на более близкое расстояние очень трудно.

— Да, дело рискованное. Может быть, вы хотите отказаться от него?

Прапорщик посмотрел на серьезное, чуть насмешливое лицо собеседника.

— Я давно бы вас поставил об этом в известность, господин лейтенант.

— Что так официально? Все мы люди, все человеки, и все за свою шкуру трясемся! Я откровенно скажу про себя — боюсь, но иду. Думаю, что и вы испытываете то же чувство.

— Ради чего вы идете на риск? В чаянии награды, из удальства или хотите пощекотать свои нервы опасностью?

— Ни то, ни другое. Знаю, что это-долг перед родиной, — задумчиво ответил лейтенант. — Так же, как и вы, — добавил он, помолчав.

— Родина — отвлеченное, но великое понятие. Его часто даже не сознаешь, но в конечном счете все делаешь именно для нее, — согласился Звонарев.

Вернувшийся Блохин подробно доложил, как легче всего добраться до блиндажа. Затем подошел Буторин. Условившись окончательно о действиях обеих партии, Звонарев и лейтенант вышли наружу и двинулись к цели. Быстро пройдя окопы, занятые стрелками, они разделились. Звонарев с Блохиным поползли влево, укрываясь в каждой яме, в каждой воронке.

Ночь стала светлее. Сквозь разорванные тучи временами проглядывал лунный серпик на ущербе. Над головами посвистывали пули. Японцев не было видно, и только короткие, сухие звуки выстрелов указывали их расположение. Неожиданно по горе скользнул луч прожектора. Звонарев и Блохин мгновенно припали к земле. Лежавшие вокруг неубранные трупы прекрасно их маскировали, и луч света медленно прополз мимо. Двинулись дальше, останавливаясь при каждом шорохе.

Временами прапорщику казалось, что у него сердце готово выскочить из груди. Он останавливался, чтобы перевести дух и взять себя в руки. Мгновениями он совсем уже решал вернуться назад и отказаться от намеченного предприятия, но рядом слышалось сильное приглушенное дыхание Блохина, который, ловко лавируя между препятствиями, безостановочно двигался вперед, и Звонареву становилось стыдно за свое малодушие.

— Уже скоро доберемся, — шепнул Блохин и начал сворачивать вправо.

Вдруг перед ними выросла темная фигура японского часового. Оба замерли на месте. Но часовой смотрел куда-то вверх и не замечал их. Постояв немного и крякнув по-утиному, он повернул к своим окопам. Прапорщик и солдат облегченно вздохнули.

До блиндажа было уже совсем близко. Его гребень ясно темнел на фоне неба. Отчетливо доносились голоса японцев. Выбрав воронку побольше, оба лазутчика забрались в нее, тесно прижавшись друг к другу.

— Начинайте, Сергей Владимирович, — шепнул Блохин и, вытащив из жестяной коробки зажженный фитиль, поочередно приложил его к запалам шашек, которые загорелись с легким треском. Затем, быстро вскочив, Звонарев и Блохин изо всей силы швырнули патроны в сторону японцев и тотчас припали к земле.

Раздался оглушительный грохот, дождем посыпались комья земли, доски, камни. Вслед за этим грохнули еще два взрыва справа, и, как бы в ответ им, в самом блиндаже вспыхнул ослепительный огонь, сопровождаемый страшным грохотом. Переждав немного, Звонарев осторожно поднял голову. Блиндаж осел посредине и ярко горел изнутри. С диким ревом японцы стремительно выскочили из окопа и, давя друг друга, без ружей, без амуниции, исчезли за горой.

— Бей их, крой, мать перемать!.. — вскочил Блохин и бросился за ними.

— Куда ты? — звал его Звонарев.

Солдат, размахнувшись, кинул вслед бегущим еще один патрон, увеличив панику среди японцев. Все русские окопы оказались пустыми. Звонарев поднялся и подошел к взорванному блиндажу. Тут он при свете пожара увидел Гурского и Буторина.

— Все вышло как нельзя лучше, Сергей Владимирович, — радостно встретил его лейтенант. — Теперь надо окончательно добить японцев. Тащи-ка сюда наши гостинцы! — крикнул он матросам.

Из темноты выкатили три шаровых мины и, подняв на руках на бруствер, начали полегоньку сталкивать под гору.

— Осторожней, — предупредил Гурский, вскакивая сам на бруствер.

Звонарев последовал за ним. По изрытой земле мина передвигалась с большим трудом, ее все время приходилось поддерживать с разных сторон. Скрывшись в нижнем окопе, японцы начали обстреливать русских.

"Попадет пуля в мину — всех разнесет в клочья", — подумал Звонарев, задерживаясь из осторожности на месте.

— Поднажми, — донесся до него хриплый голос Блохина и тяжелое дыхание натужившихся людей. — Пошла! Ложись!

Едва успел прапорщик распластаться на земле, как внизу раздался оглушительный взрыв.

На горе показались матросы и бросились вниз со штыками наперевес. Через десять минут вся гора до самой подошвы была очищена от врага.

Высокая вновь стала русской.

Звонарев и Гурский пошли в тыл.

Обходя трупы и стонущих раненых, они добрались до блиндажа, откуда были выбиты японцы. На них пахнуло дымом и отвратительным запахом горелого мяса.

— Мне подвезло: второй патрон угодил прямо внутрь и взорвал там ручные бомбочки. Это и напугало так японцев, — пояснил лейтенант.

В штабе Ирмана офицеры застали Кондратенко. Генерал поблагодарил их за успешное выполнение трудной задачи.

— Что же касается солдат, то я уже заранее выпросил для них у Стесселя кресты. Сколько всего у вас человек?

— У меня трое и артиллеристов трое, — доложил моряк.

— Пожалуйста, передайте им кресты в торжественной обстановке, — протянул ордена Кондратенко. — О вас обоих также сделаю представление, а теперь можете отправиться на вполне заслуженный вами отдых.

Офицеры откланялись. На дворе уже светало. С моря дул сырой, холодный ветер. С Высокой тянулись в тыл вереницы раненых и идущих на отдых солдат. Среди них Звонарев увидел и своих утесовцев. Подозвав их, он вручил каждому крест.

— Чествовать вас будем уже на Залитерной, — предупредил он.

— Бутылки две за него дадут, — заметил Блохин, подкидывая свой крест на ладони.

— Как тебе не стыдно так говорить! — возмутился прапорщик.

— Так он у меня уже второй, вашескородие. Если все сохранять, так и вешать их скоро будет некуда, — усмехнулся солдат.

— А тебе, Ярцев, кроме того, от меня обещанные книги, — протянул прапорщик томики Пушкина.

— Покорнейше вас благодарю, Сергей Владимиревич! — с большим чувством ответил сказочник.