ЛЕТАЮЩИЕ МИНЫ впервые были предложены командиром парохода “Опыт” капитан-лейтенантом М. Скаловским 23 ноября 1876 года. Из его предложения явствует, что с морских судов можно использовать воздушные шары для бомбардировки неприятеля. Шары с подвешенными к ним взрывчатыми и зажигательными веществами следовало выпускать по ветру на неприятельский берег. При том “...пароход не должен иметь мачт, чтобы шары не путались в рангоуте ...расстояние до места падения шаров может быть рассчитано посредством горения губки, намоченной в известном количестве спирта”.

АВИАЦИОННЫЙ ТЕЛЕГРАФ системы капитана О. Костовича испытывался в морском ведомстве в сентябре 1884 года. На воздушных шарах его системы в море поднималась на высоту около 150 сажен сильная электрическая лампа Эдисона. Опыты сначала производились на Охтенской адмиралтейской верфи, затем на морских маневрах. Шаром было снабжено самое быстроходное судно из эскадры адмирала Пилкина 1-го - миноносец “Взрыв” - с целью обнаружения на значительном расстоянии неприятельского отряда. Опыты показали, что со сторожевым судном можно осуществлять связь на расстоянии до 60-65 верст.

ПОИСК ЗАТОНУВШЕГО КОРАБЛЯ с воздуха впервые был осуществлен 2 июля 1894 года в русском флоте. Для обнаружения затонувшего в Финском заливе броненосца “Русалка” был послан транспорт “Самоед”, оборудованный для подъема привязного аэростата.

За несколько дней поисков на аэростате поднялось 46 морских офицеров, и, хотя броненосец не был обнаружен, удалось установить: аэростат может принести большую пользу в разведке и в гидрографических работах.

ЗМЕИ НАД КОРАБЛЕМ были запущены 25 июня 1903 года моряками Балтийского флота для увеличения дальности радиосвязи. Ее удалось повысить до 63 миль, что было весьма неплохо для аппаратов системы А. Попова, изготовленных во флотских мастерских.

ПЕРВЫЙ АЭРОСТАТОНОСЕЦ - воздухоплавательный крейсер 2-го ранга “Русь” - был зачислен в списки Российского флота 19 ноября 1904 года. Крейсер предназначался для ведения дальней разведки в море с помощью привязных аэростатов. По существу, это был первый в мире корабль, специально приспособленный для целей воздухоплавания. Тактико-технические данные аэростатоносца следующие: водоизмещение - 9600 т, скорость - 17 узлов, змейковых аэростатов - 4, сигнальных - 4, сферических воздушных шаров - 1.

ПЕРВЫЕ ОПЫТЫ БОМБОМЕТАНИЯ по кораблям проводились в русском флоте 16 апреля 1911 года. С аэроплана Соммер, парящего над Черноморской эскадрой, были сброшены два апельсина, один из которых упал на правый якорь броненосца “Иоанн Златоуст”, другой в воду у борта. Тем самым была доказана полная возможность бомбометания по движущейся цели. Флагман эскадры вице-адмирал Сарнавсний возбудил ходатайство “о высылке на суда Черноморского флота нескольких орудий, специально приспособленных для стрельбы по аэропланам”.

МЫСЛЬ О ТАРАНЕ В ВОЗДУХЕ впервые высказал морской летчик, лейтенант, инженер-механик Н. Яцук в июле 1911 года. В журнале “Вестник воздухоплавания” в статье “О бое в воздухе” он писал: “Возможно, что в исключительных случаях летчики будут решаться таранить своим аэропланом чужой”. Кстати, именно лейтенант Яцук поднял в воздух поручика Н. Нестерова и оказал известное влияние на его судьбу.

ПЕРВЫЙ САМОЛЕТ В АРКТИКЕ под управлением поручика по адмиралтейству морского летчика И. Нагурского взлетел 8 августа 1914 года. Гидросамолет “Морис-Фарман”, доставленный на север пароходом “Печора”, вылетел к западному побережью Новой Земли для поисков затерявшейся экспедиции Г. Седова. 

Первая торпедная атака катеров была удачной!

В русско-турецкой войне был один эпизод, который до сих пор вызывает споры среди историков. 15 декабря 1877 года катера “Синоп” и “Чесма”, спущенные с парохода “Великий князь Константин”, произвели первую в истории торпедную атаку на турецкие корабли, стоявшие на рейде Батума.

“...В полночь, - писал руководивший этой операцией капитан-лейтенант С. Макаров, - катера вышли на рейд и увидели два броненосца. Лейтенант Зацаренный решил напасть на трехмачтовый типа “Махмудие”. Катера выбрали выгодное положение и затем подошли приблизительно на пятьдесят сажен. Первым пустил
мину лейтенант Зацаренный, которому принадлежит честь первого боевого выстрела этим сильным орудием войны... Мина быстро вылетела, хорошо пошла и взорвалась прямо под трубой броненосца... раздались крики ужаса, по всему берегу открыли сильный оружейный огонь. Вслед за лейтенантом Зацаренным пустил свою мину лейтенант Шешинский с катера “Синоп”. Мина взорвалась под грот-мачтой броненосца, и за взрывом последовали новые крики отчаяния”.

Но спустя некоторое время разразился скандал: стало известно, что “Махмудие” не потоплен, что торпеды якобы прошли мимо и найдены на берегу невзорвавшимися. Все это бросило тень сомнения на донесение Макарова и доставило знаменитому флотоводцу немало тяжелых минут. Попробуем выяснить обстоятельства дела подробнее.

Началу скандала послужило сообщение английской газеты “Тайме”. В январе 1878 года она опубликовала две корреспонденции, содержащие весьма противоречивые сведения. В одной говорилось о трех невзорвавшихся торпедах, а в другой - о двух. Но поскольку приводились действительные номера выпущенных торпед, информация, вызвала доверие у русского командования.

Однако при тщательном изучении этих корреспонденции нетрудно убедиться-в них преднамеренно искажены факты. Не секрет, что турки, заинтересованные в британских субсидиях, старались всеми средствами утаить от англичан свои потери. Так, они скрыли, что в августе 1877 года макаровские катера буксируемыми минами взорвали на Сухумском рейде броненосец “Ассари Шефкет”. Подтверждение о потоплении этого корабля поступило из Турции лишь через два года. Широко практиковали турки и своеобразную маскировку - давали имена поврежденных или потопленных кораблей тем, которые находились в строю. Видя их невредимыми, иностранные корреспонденты немедленно сообщали об этом в свои газеты. Судя по всему, такая же история произошла и с “Махмудие”, поврежденным русскими торпедами. Что же касается верности сведений насчет номеров торпед, то в этом ничего удивительного нет: тогда они выбивались на всех их деталях, даже самых маленьких. Потому, найдя какие-либо остатки торпеды, легко можно было определить ее номер.

Русские маяки

Первым, кто озаботился созданием отечественной маячной службы, был Петр I, который в 1702 году после Азовских походов приказал приступить к постройке в Троицком, в устье Дона “на взморье”, нового маяка на месте прежнего, который “весь сломался”. Позднее по приказу Петра были сооружены маяки на Северной Двине и в Финском заливе.

После смерти Петра маячное дело в России на протяжении многих десятилетий влачило жалкое существование, и его коренное преобразование началось лишь в начале XIX вена, когда надзор за исправным содержанием маяков в Финском заливе был возложен на капитана II ранга Л. В. Спафарьева (1765-1847). Этот человек больших способностей и энергии с 1803 года возглавлял маячное дело России на протяжении тридцати лет. При нем в 1820 году были перестроены все маяки Финсного и Рижского заливов, построено 19 новых маяков на Балтике, началось строительство на Черном, Каспийском, Азовском и Белом морях.

А несколько позже появились такие маяки, как Мудьюгский на Белом море, Одесский, Тендровский, Аккерманский и Таклынский на Черном море. Дальний, Бабушкин и Раков на побережье Камчатки, был перестроен Толбухин маяк в Финском заливе. Трудами того же Спафарьева в 1834 году было начато издание “Описания маяков и башен Российской империи”, которое затем проводилось ежегодно.

С уходом Спафарьева в отставку строительство маяков в России замедлилось. За двадцать лет с 1840 по 1860 год появилось всего 13 береговых и 6 плавучих маяков. Жалобы мореплавателей на недостаточную численность маяков вынудили Морское ведомство принять необходимые меры. С 1858 года из Франции начали выписывать диоптрические системы освещения Френеля.

В 1860 году их было уже 7, в 1871-м - 51, в 1874-м - 64. Вместо деревянных и каменных маяков стали строить экономически более выгодные чугунные и железные башни, выложенные изнутри кирпичом. Для предупреждения судов об опасностях во время тумана на маяках стали устанавливать колокола и другие средства туманной сигнализации. Конопляное и сурепное масло стали заменять дешевым нефтяным горючим, дающим более яркий свет. В 1858 году на Одесском маяке впервые появилось электрическое освещение.

С началом XX века на русских маяках стало внедряться керосино-калильное освещение, и к 1903 году почти все основные маяки имели это новое освещение. В 1909 году на буе близ Либавского плавучего маяка было испытано ацетиленовое освещение, и освещение нефтяным газом стало выходить из употребления. Первым маяком на ацетиленовом освещении в России стал в 1912 году Наргенский маяк на Каспийском море.

Первая мировая и гражданская войны нанесли большой урон русскому маячному хозяйству. К 1923 году на морях СССР действовало всего 110 маяков и 160 светящихся буев и знаков. Планомерное развитие средств навигационного оборудования началось с 1932 года, и за десять лет, до начала Великой Отечественной войны, было построено 30 световых маяков, 845 светящихся знаков, установлено 30 сирен, 11 наутофонов и более 300 светящихся буев. После войны, нанесшей огромный урон средствам навигационного оборудования, было принято решение о коренном повышении безопасности мореплавания на морях СССР, и за двадцатипятилетние, с 1950 по 1975 год, было введено в действие 303 световых маяка, 2102 светящихся знака, 276 радиомаяков и 185 радионавигационных систем.

Цена хронометра

18 апреля 1808 года капитан В. Головнин, командовавший шлюпом “Диана”, не зная о начавшейся войне между Россией и Англией, ввел свой корабль в британские владения - залив Фолс-Бей близ Кейптауна у южной оконечности Африки. Хотя у Головкина был выданный английским правительством паспорт, удостоверявший научные цели плавания и долженствующий служить охраной на случай войны, британские власти задержали русский корабль и под честное слово запретили 'Головкину выводить его в море.

Через восемь месяцев вынужденной стоянки корабельная казна опустела, и Головкину стало нечем кормить команду. Английские же власти отказались взять на себя расходы по ее содержанию, а поставщики провизии, хотя и согласились поставлять провиант в долг, не пожелали принять от Головкина векселя, по которым деньги можно было получить только после окончания войны.

Оказавшись в безвыходном положении, командир “Дианы” счел возможным нарушить данное англичанам слово и исчезнуть при первом представившемся случае. Однако Головкина угнетала мысль, что его, русского офицера, могут обвинить в том, что он бежал, не уплатив долги за довольствование команды. “Если бы, к несчастью, нас англичане взяли и привели назад, то какими бы глазами стали на нас смотреть а колонии”, - писал он впоследствии. И в конце концов Головнин нашел необычный выход...

На борту “Дианы” находилось три весьма совершенных морских хронометра, которые во время вынужденной стоянки были перенесены в помещение на берегу для систематической выверки точности хода. Головнин приказал два из них вернуть на корабль, а один оставить на берегу...

16 мая 1809 года небо над Кейптауном затянуло тучами и подул порывистый северо-западный ветер. Штурман Хлебников вышел из дома, где выверялись хронометры, и, заперев за собой дверь, сел в шлюпку, доставившую его на борт “Дианы”. Никто из посторонних не знал, что в запертом помещении рядом с оставленным на берегу хронометром он положил письмо Головкина поставщикам провизии. В нем командир русского корабля просил продать оставленный хронометр и из вырученной суммы удержать долг.

Побег “Дианы” удался. И поскольку никто никогда не обвинил Головнина в неуплате долга, можно считать, что поставщики сочли вполне достаточной вырученную за него сумму. Это обстоятельство дает некоторое представление об огромной стоимости тогдашних морских хронометров. Ведь денег, вырученных от продажи одного экземпляра, оказалось достаточно, чтобы оплатить довольствование 60 человек на протяжении 4 месяцев!

Кто же был изготовителем этого прибора?

На русских кораблях, отправлявшихся в океанские плавания, положено было иметь три хронометра. Когда “Нева” и “Надежда” под командованием И. Крузенштерна в 1803 году отправились в первое кругосветное плавание, для них в Англии было заказано шесть хронометров: четыре - фирме Арнольда и два - фирме Пеннингтона. Из них более солидной была, конечно. первая, основанная Дж. Арнольдом (1736-1799), который был одним из создателей хронометрового хода и который, кстати, ввел в обиход само слово “хронометр”.

По всей видимости, на “Диане” были хронометры этих же фирм. И если это так, то Головнин оставил в уплату долгов менее точный хронометр Пеннингтона.

Чтобы верить стрелке...

В Уставе Петра 1 о компасном мастере сказано: “Исправлять работу свою он должен с прилежанием и добрым мастерством. Должен компасы делать и смотреть, чтобы иглы, на чем компас вертится (шпильки), были острыми и не скоро бы смалывались (истирались.). Также чтобы проволока на компасе (стрелка) к N и S крепко была натерта магнитом, дабы компас мог быть верным, в чем надлежит крепкое смотрение иметь, ибо в том зависит ход и целость корабля... Ему же делать и песочные часы (так называемые “склянки”) и смотреть, чтобы право (исправно) ходили. За нерадение жестоко наказывать...” Как видим, обязанности и ответственность мастера определены четно. И все-таки даже строжайшее исполнение этих предписаний не гарантировало от ошибок...

По мере увеличения кораблей приходилось все шире применять на деревянных судах железные крепежные детали. И после этого моряки стали замечать, что склонение магнитной стрелки на различных курсах неодинаково. Около 200 лет назад русские моряки уже твердо знали: судовое железо заметно действует на компас. Они старались поэтому удалять от нактоузов - деревянных тумбочек, в которых крепился компас, всякие же лезные вещи. Неподвижные железные части, которые нельзя было удалить, обмазывали замазкой, оплетали ворсою и даже обвязывали парусиною, хотя это, как стало известно позже, совсем не помогало... Позднее был издан царский указ о том, чтобы “...впредь на кораблях заменять железа около компаса медью и не ставить оного ближе 14 футов от компаса”.

В первый раз полное определение девиации (отклонение компаса) на русском флоте было сделано в 1824 году около Кронштадта Крузенштерном на бриге “Олимп”.

Твердые, узаконенные способы и приемы для определения поправок тогда еще не выработались, и каждый командир  делал это по своему разумению и усмотрению.

При переходе от деревянного судостроения к железному картушки в компасах застаивались и почти совсем не вращались или ходили в обе стороны на 20-30°. При застое картушек рулевой беспрестанно колотил компас, чтобы заставить картушку вертеться.. Когда же картушка ходила на оба борта, то шпильку, на которой она сидела, нарочно притупляли и этим устраняли ее размахи!

В России научной разработкой компасного дела начал заниматься в 60-х годах прошлого века лейтенант флота И. Белавенец, впервые устранивший полукруговую девиацию на судах “Петербург” и “Петропавловск”. Белавенец же первым начал научно разрабатывать проблемы судового магнетизма, за что и был в свое время заслуженно награжден золотым компасом с тридцатью двумя бриллиантами: по одному на каждом румбе. Через 15 лет в разработке этих вопросов принял участие капитан-лейтенант Де-Коллонг, русский военно-морской офицер, впоследствии академик. Своими изысканиями он произвел полный переворот в компасном деле, дав математические графики и формулы, позволившие уничтожать девиацию на кораблях самим штурманам, не прибегая к помощи портовых специалистов.

Создатель огнемета

Разносторонность Петра I поражала историков и современников. Под стать ему были и многие сподвижники. среди них незаслуженно забытый Василий Дмитриевич Корчмин. Обученный за границей “математическим наукам” в числе первых двадцати дворянских “недорослей”, он стал в преобразовываемой России “главным царевым инженером”...

Именно Корчмин произвел инженерную разведку Шлиссельбурга, предшествовавшую его атаке, строил укрепления и модернизировал старые крепости Москвы, Смоленска, Брянска, был пионером ряда отраслей отечественной промышленности - поташной, суконной, предсказал индустриальное развитие Поднепровья, проектировал новые каналы, участвовал в создании флота.

Особенно много времени и сил, как свидетельствуют историческая литература и архивные документы, Василий Дмитриевич, дослужившийся до майора лейб-гвардии Преображенского полка и генерал-майора армии, отдавал совершенствованию артиллерийского боя, улучшению вооружения. На его счету, по сути, организация конной артиллерии (победа под Эрисфером), установка батарей на Васильевском острове и Котлине, создание новых типов пушек и “плутонга” для галеры, мощь огня которого была в полтора раза больше, чем иностранных судов того же класса.

В 1711 году Корчмин внес предложение оборудовать новые военные корабли печами для накаливания пушечных ядер. Они, по его мысли, должны были лучше поджигать деревянные вражеские суда. Затем последовал проект... ракетных станков для стрельбы с фрегатов и линейных кораблей зажигательными ракетами.

Наконец, Василий Дмитриевич впервые в мировой практике вооружил русские корабли “Святой Яков” и “Ландсоу” сконструированными им огнеметными трубами и вместе с Петром I разработал наставление для их применения, дошедшее до наших дней.

А когда победоносно завершилась Северная война Корчмин стал автором грандиозного фейерверка. “Огненное представление” в небе Петербурга длилось два часа... “И Нева пальбой тяжелой далеко потрясена...”

Подводная пушка

Во второй половине прошлого века в Кронштадте проводился конкурс на разработку артиллерийского орудия для стрельбы под водой. Лучшим было признано решение морского артиллериста Пестича и инженера-механика Миронова. Опыты, проведенные ими, оказались весьма удачными. Чтобы вода не проникала внутрь судна через подводный порт, изобретатели применили набивочную коробку, поставив ее между стенками пушечного порта и орудия. Но, несмотря на успех опытов, стрельба из орудий под водой не получила применения: расстояние, проходимое снарядом под водой, получилось очень небольшим. С появлением же первой торпеды от этой идеи вообще отказались.

Листая старые уставы

Ранней осенью 1831 года в Кронштадт вернулся после трехлетнего плавания корабль “Фершампенуаз”. Он уже стоял на малом рейде, готовясь втянуться в гавань, когда на нем раздался несильный глухой взрыв и из крюйт-камеры повалил густой дым. Через несколько мгновений огонь распространился по всему кораблю, и, чтобы пламя не перебросилось на соседние суда, команде приказали обрубить якорные канаты. “Фершампенуаз” отнесло на мель, где он догорел, причем погибло 48 человек.

Суд признал виновными командира корабля, старшего артиллерийского офицера и содержателя артиллерийского склада, которых разжаловали в рядовые.

При изучении обстоятельств этого дела я был поражен, как много предосторожностей приходилось предпринимать на деревянных кораблях при обращении с огнем и порохом. В уставе 1853 года была даже отдельная глава “Об огне”, которая предписывала на каждом корабле назначать “огневых” унтер-офицеров, а в помощь им “огневых” из матросов. Первые должны были нести непрерывную вахту, подчиняясь вахтенному офицеру, вторые обязаны были разносить огонь в фонарях.

Никто не имел права брать огня без ведома вахтенного огневого. После 9 часов вечера огонь мог быть только в адмиральской и командирской каютах, в кают-компании и выходящих на нее офицерских каютах, нактоузах, под склянкою, в палубах у каждого люка и при больных в лазарете. После 10 часов вечера огонь в офицерских каютах должен был быть погашен. Ко всем горящим фонарям в палубах и батареях назначались часовые.

Особые предосторожности предпринимались на корабле, когда надо было работать в крюйт-камерах, которые находились внутри корабля, в помещениях без иллюминаторов и световых люков. “Когда случается надобность идти в крюйт-камеру, - читаем в уставе 1853 года, - прежде всего должно погасить огни на корабле. Затем артиллерийский офицер... получает ключи, но не отпирает крюйт-камеры, пока не будут зажжены специальные фонари. Для сего приносится огонь в исправном ручном фонаре вахтенным огневым, и двери от фонарей открываются артиллерийским офицером, но не иначе как в присутствии офицера, для сего присланного... Затем артиллерийский офицер приказывает налить воду в поддоны и зажечь фонари... Когда фонари зажжены, назначенный к ним часовой наблюдает за исправным горением оных, заботится, чтобы в поддоне всегда была вода, снимает нагар с осторожностью и тушит его в поддоне. Затем двери крюйт-камерных фонарей затворяются, огонь в ручном фонаре тушится и двери крюйт-камеры отворяются не иначе как в присутствии посланного для сего офицера. Войдя в крюйт-камеру, артиллерийский офицер запирает за собой двери и люки, а потом удостоверяется, нет ли в фонарях скважин (щелей). Заметив щель, он немедленно приказывает тушить неисправный фонарь и замазать оную и дает знать об этом командиру”. Только после этого он имел право приступать к работе.

Сколь ни кажется громоздкой и обременительной подобная система, нарушение ее обходилось дорогой ценой, в чем на горьком собственном примере убедились офицеры “Фершампенуаза”...

Что такое “рында”?

В одном из недавно выпущенных толковых словарей сказано, что рындой называется на флоте судовой колокол. К сожалению, это нелепое объяснение распространилось довольно широко, и сейчас нередко встречается утверждение, будто это слово происходит от английского словосочетания “ring bell”, то есть “звонить в колокол”.

В действительности все это не так. Рындой называется особый бой в три темпа в судовой колокол в момент истинного полдня, то есть полуденная склянка! В старину время на корабле измеряли песочными часами (склянками). Для этого использовались как получасовые, так и четырехчасовые склянки. Около них постоянно нес вахту матрос.

Переворачивая получасовую склянку, вахтенный отмечал это ударами в судовой колокол - бил склянки. Счет времени начинался с полудня, с 12 часов, когда били рынду. В 12 часов 30 минут следовал один удар в колокол - одна склянка; в 13 часов 00 минут - две склянки, и так до 16 часов 00 минут, когда отбивали восемь склянок. Одновременно переворачивали получасовую и четырехчасовую склянки, а удары в судовой колокол возобновляли в прежней последовательности начиная с 16 часов 30 минут.

Обычай бить склянки в настоящее время утратил свое значение, так как на каждом корабле теперь есть достаточно точные измерители времени.

Толкование слову “рында” надо искать в русском языке. Вспомним “Князя Серебряного” Алексея Толстого. В полдень, плотно пообедав, царь со своей многочисленной челядью погружался в сон. Не лишала себя такого удовольствия и стража. В это время дворец и его обитателей охраняли рынды - молодые стражники, коим спать было не положено по их возрасту.

Обычай подремать часок после обеда перешел и на флот (в частности, у военных моряков он именовался адмиральским часом). По всей видимости, слово “рында” по своему значению близко к таким понятиям, как полдень, полуденный отдых.

Полезные речения Петра 1

Учреждая Литейный, или Пушечный двор в Петербурге, Петр не уставал твердить своим сподвижникам: “Враг не словами, а оружием побеждается!”

В указах Петра есть немало положений, шокирующих современного человека своей прямотой. Так, в 1712 году он повелел передать суконные фабрики русской компании торговых людей, не только не считаясь с их желанием, но открыто угрожая силой - дескать, если не захотят волею, то заставим неволею. Действуя так, он исходил из того, что “хотя что добро и надобно, а новое дело, то наши люди без принуждения не сделают”.

Будучи дальновидным и искусным дипломатом, Петр стремился в этой деятельности сочетать расчетливость с честностью. Он не раз говаривал: “Гонор пароля - то есть честь данного слова - дражае всего есть!”

В 1717 году, покидая Францию, Петр произнес пророческие слова: “Жалею о короле и о Франции: она погибнет от роскоши”. “Жалею, - сказал он также о Париже, - что домашние обстоятельства принуждают меня так скоро оставить то место, где науки и художества цветут, и жалею при том, что город сей рано или поздно от роскоши и необузданности претерпит великий вред, а от смрада вымрет”.

В том же 1717 году в Гданьске Петр отредактировал “Устав воинский”, пополнив его рядом классически лаконичных и четких формулировок: “Имя солдат просто содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от вышнего генерала и даже до последнего мушкетера, конного и пешего”

“Кто знамя свое или штандарт до последнего часа своей жизни не оборонит, оный недостоин есть, чтобы имя солдат иметь”; “Победув войне обеспечивают добрые порядки, храбрые сердца, справное оружие”.

А вот несколько отзывов современников о самом Петре. Выдержка из аттестата, выданного царю. путешествовавшему по Европе инкогнито, в Кенигсберге: “Петра Михайлова признавать и почитать за совершенного в метании бомб, осторожного и искусного огнестрельного художника”. Олонецкие крестьяне, не раз видевшие Петра в своем краю, говорили о нем: “Даром хлеба не ел, пуще бурлака работал”. А один дипломат, видевший, как Петр самозабвенно трудился в токарной мастерской, писал: “В этом мастерстве он не уступит искуснейшему токарю и даже достиг того, что умеет вытачивать портреты и фигуры. А работает с таким усердием, точно работает за деньги и этим снискивает себе пропитание”.

"Я плащ, и стрела, и лукавый коньяк...”

В самом начале первой мировой войны, в ночь на 26 августа 1914 года, радисты штаба германского флота приняли странное сообщение - на частоте крейсера “Магдобург”, вышедшего в русские воды Балтийского моря, в “фир неслась совершеннейшая дичь: “Наилучший шустовский коньяк... что за коньяк... и плащ, и стрела, и лукавый коньяк... птичка божия не знает...” Все попытки немецких дешифровщиков найти тайный смысл в столь необычном послании русских оказались безуспешными. Суть дела раскрылась много позднее.

Оказывается, в эту ночь “Магдебург” на 15-узлоаом ходу выскочил на камни у острова Оденсхольм. Поняв, что сняться своими силами не удастся, командир приказал срочно запросить по радио о помощи. Но едва радист успел передать первые группы цифр донесения, как его тут же засекла русская береговая станция в Гапсале. Вахтенный радист сразу понял, с кем имеет дело, и, чтобы помешать противнику, врубил свой мощный передатчик на волне немецкого крейсера.

По всей вероятности, перед глазами радиста лежала “Нива” или какой-то другой журнал, на обложке которого красовалась реклама знаменитого коньяка Шустова. Этот предприимчивый делец, стремясь доказать, что его коньяк превосходит лучшие заграничные напитки, не жалел денег на обработку мозгов потенциальных потребителей. Призывы пить шуетовский коньяк неслись буквально отовсюду) е крыш трамваев, со стен домов, со страниц газет и журналов. Так или иначе словесная абракадабра, переданная из Гапеаля в эфир, помешала кайзеровцам вовремя прислать помощь севшему на моль “Магдебургу”. Когда на следующий день к Оденсхольму подошли вызванные по радио наши крейсеры “Богатырь” и “Паллада”, немцы спешно подорвали носовую часть “Магдебурга”, не успев эвакуировать 57 членов экипажа (включая командира), которые и попали в плен. Но главный улов операции - шифровальная таблица и сигнальная книга германского флота, найденная водолазами на дне около крейсера. Сверхсекретные документы были заключены в свинцовый переплет. Забыв в панике об том, вражеский радист сунул их под бушлат и прыгнул за борт... Благодаря столь нежданной находке, русские и англичане, которым они передали ее копию, заранее узнавали самые сокровенные тайны германского флота на протяжении многих месяцев войны.

Первая советская авиаматка

Первая советская авиаматка “Амур”, создана по проекту инженера мастерских Амурской речной флотилии А. Нилессо в 1928 году. Взяв канонерскую лодку “Вихрь” (946 т и 11 узлов), работники мастерских соорудили на ней закрытый ангар, задняя стенка которого, откидываясь, превращалась в гидроспуск. Внутри ангара находилось четыре поплавковых гидросамолета МР-1. Кроме него, были сооружены помещения для личного состава, склады и мастерские.

12 октября 1929 года морские летчики авиаматки приняли участие в разгроме белокитайцев на реке Сунгари. Когда вспыхнул конфликт, гидросамолеты с “Амура”, находившегося в то время в низовьях реки Амур, в течение нескольких часов были переброшены в устье Сунгари. На третий день в район боевых действий пришла сама авиаматка и полностью обеспечила дальнейшие действия гидроотряда. По оценке военных специалистов, он без “Амура” смог бы приступить к выполнению боевых задач лишь на 6-7-е сутки.